Алескендер Рамазанов - Война затишья не любит Страница 26

– Смотрите, враги нас не любят – мы на правильном пути. Спасибо за помощь, друзья. Только не надо тратить так много патронов. Один патрон – один враг, да?

Рысков, ошеломленный тирадой высокого гостя на «великом и могучем», машинально кивнул и невпопад ответил:

– Этот хана… ханаба… ба… Тьфу ты, простите, ханабадский митинг нам хороший урок, товарищ Андаки.

Полковник вдохнул поглубже и явно хотел сказать что-то важное и решительное, но Андаки протянул ему смуглую руку и властным тоном сказал:

– Не беспокойтесь, я поеду с губернатором.

Через некоторое время кофейный «уазик» обошел колонну и укатил в направлении Кундуза.

Колонна БАПО в целях безопасности вернулась на майдон объездной дорогой – пыльным ухабистым проселком.

517-й БТР переименовали в 178-й. Потом перекрасили в цвета пустыни. Не помогло! Душманы преследовали несчастную машину так, как будто Андаки решил провести в ней оставшуюся жизнь. И в конце концов под Пули-Хумри спалили ей задницу удачным выстрелом из противотанкового гранатомета.

Месть скорпионов

Во время очередного наезда «Кобальта» из Тулукана, несмотря на изрядное количество выпитого спирта-технаря, в редакции был изловлен внушительный скорпион цвета хаки.

Астманов упросил суровых бородатых «кобальтов» не казнить животное, поскольку в его голове, просветленной «отверткой», родилась политическая идея: скорпиона усыпить и разместить на карте Афганистана. Композицию снять и запустить листовкой, с текстом о происках империалистов в отношении Афганистана.

Скорпион умирать не хотел. День он пролежал в блюдечке со спиртом, накрытом банкой, на сорокаградусной жаре и все пытался освободиться. Как не вспомнить, что ему и шестьсот рентген в час нипочем! Пришлось успокоить с помощью дихлорэтана из индивидуального противохимического пакета, при этом и самому надышаться вволю.

На карту скорпион не укладывался. Хвост, по замыслу красиво, не изгибался. Но все же снимок был сделан. Астманов долго разглядывал готовое спецпропагандистское изделие, а потом захохотал и повалился на койку. Вышло, что на Кабул членистоногое ползло с территории Советского Таджикистана.

Астманов всегда подозревал, что когда-нибудь скорпионы отплатят ему за все. За смерть под сапогом, стравливание с фалангами, спиртование и заключение в саркофаги из эпоксидной смолы. Так и случилось при весьма интересных обстоятельствах…

Недели через две после «ханабадских страданий» Астманова вызвал заместитель начальника политотдела и представил его седому, сухощавому полковнику из окружного отдела специальной пропаганды. Полковник Зорькин, начальник… направления (Астманов не разобрал какого), сразу пошел в атаку и повел разговор с Астмановым на дари.

– Мы помогаем афганцам организовать свое радиовещание в армии. Передатчик и редакция в Кабуле. Нужны люди, работавшие на радио. Месяц, другой. Помочь им освоить специфику. Нужны журналисты. То, что вы знакомы с языком, – плюс. Пишете на дари?

– Я не работал на радио, – беспечно соврал Астманов. – И на дари пишу печатными буквами.

Зорькин сощурил и без того узкие монгольские глаза и уже на русском продолжил:

– Не ври старшим! Не только работал, но и зарабатывал прилично на радио и на телевидении в Порт-Ветровске. Все сведения из твоего личного дела, когда в корреспонденты определялся. И еще кое-откуда. Огласить?

– Так это… Я про агрономов, доярок писал, сельский дневник вел, ну, стихи читал.

– Хватит прикидываться, – пристукнул папкой по столу Зорькин. – Вот в этом «кондуите» все есть, все известно. И про твои сценарии в институте, про фотографии, материалы в окружной газете, очерк в Воениздате. Вот и будешь писать о боевом содружестве ВС ДРА и воинов-интернационалистов, о благородных поступках… Все. Расти. Это, брат, международная задача. Владимир Николаевич, оформляйте ему командировку. На месяц. В распоряжение политотдела армии. Кстати, творить будешь на могучем русском языке. Переводчиков там достаточно. Пишущей братии нет.

Ох, не к месту была эта командировка. Другая задача стояла перед Астмановым: добраться к Сары-тепа, попасть на высоту 503. Трижды уже к «часу быка» просыпался он от кошмарного сна: будто убил человека и прячет труп, который все время находят… На этом самом месте Астманов просыпался от бешеного сердцебиения и чуть не вслух благодарил Господа за то, что это сон. Понимал, однако, Алексей, дается ему предупреждение, но в чем, какой тайный смысл у этого кошмара? Конечно, не исключено, что пули, выпущенные им в дорожных стычках, могли кого-то и отправить к праотцам, но ведь там, в перестрелках, все равны. Нет греха, нет преступления. Моджахед – в канавке, за кустиком, ты – в броне или в окопчике…

С мрачными мыслями Алешка забрался в «АН-26-й» и, задыхаясь в разреженной атмосфере грузового отсека (гермокабина была набита под завязку), через час очутился в Кабуле, для того чтобы к полудню совершенно точно узнать, что никакого радио «Ватан-Афган-Бабрак гак», или как там его еще, – не существует! Конечно, Зорькин не сказал всей правды. Не обязан полковник старлею карты раскрывать. А правда состояла в том, что афганцы упорно играли на укрупнение штата будущей редакции и усиление технической части, а советская сторона предлагала обойтись скромным военно-полевым вариантом. Умудренные теорией и практикой советского социализма, афганские товарищи понимали, что, пока они оттягивают выход в эфир, еще можно рассчитывать на интернациональную помощь в виде денег, техники, горючего, стажировок в редакциях иностранного вещания Москвы, Ташкента, Душанбе и прочие блага. Через пять лет(!) согласований победит советская точка зрения. Армейское афганское радио выйдет в эфир на языках дари и пушту, с повтором вечерних выпусков наутро, с дальностью устойчивого приема не более ста пятидесяти километров в ночное время. Но это будет через пять лет, а пока Астманов сидит безвылазно в старинной крепости Бала-хиссар и обрабатывает хронику добрых дел и фактов боевого содружества.

В Бала-хиссар к лету восьмидесятого года дислоцировался полк десантников 103-й воздушно-десантной дивизии и армейский агитационный отряд. Поскольку англичане, построившие крепость в девятнадцатом веке, на такой гарнизон не рассчитывали, жилось тесновато. Журналистов, как подразделение временное, разместили в двух казематах, рядом с полковой разведкой. Соседство было замечательное. Можно было ежедневно черпать свежую информацию о боевом содружестве. Разумеется, с известными поправками.

К примеру: «зеленые» вошли в кишлак, чаю попили, барахла набрали и назад, мол, все спокойно. Ну, мы для проверки выдвинулись, были данные, только подошли – «духи» и засветили. Еле выскочили. Так сначала мы зеленым мон…лей наваляли, кто под руку попался, разоружили. А потом два часа долбили этот Мухель «гвоздиками». Там «дух» на «духе» сидит. Уходили – мост рванули и пяток «монок» поставили на подходах. Надо еще туда нагрянуть. Хорошо бы без «зеленых», они с «духами» заодно, сволочи». «Монки» – мины осколочные направленного действия – были популярны среди десантников за безотказность и свое убийственное, прямо-таки снайперское действие.

После незначительной правки рассказ звучал так: «Ночью в советскую воинскую часть, которой командует полковник (имярек), поступил сигнал о том, что банда, пришедшая из Пакистана, намерена напасть на кишлак Мияхейль. Времени оставалось немного, поэтому советские воины-интернационалисты перекрыли вместе с воинами ВС ДРА пути подхода наемников. Бандиты, увидев, что в кишлак им не войти, решили спровоцировать советские посты на боевые действия и обстреляли их. Но провокация была сорвана. Солдаты Апрельской революции, действуя отважно и умело, вышли в тыл противника и метким огнем рассеяли банду. Когда советские воины узнали, что в ходе уничтожения банды был поврежден дом местного учителя, то в ближайшую субботу приняли бескорыстное участие в ремонте дома. Скоро в Мияхейле состоится еще один субботник, в котором также примут участие советские и афганские воины. Планируется отремонтировать участок дороги и мост. Кстати, недавно на дорогах, ведущих в Мияхейль, советские саперы обезвредили несколько противопехотных мин, установленных врагами мирной жизни».

Отчеты о благородных поступках из воинских частей были так же однообразны, как облик благородного человека в соцреалистической литературе. Солдаты помогали афганским товарищам во всем – от строительства мечетей до сбора урожая. Только что овец не помогали пасти! И никогда не воевали. В лучшем случае снимали мины и оборонялись на постах у охраняемых объектов.

«Горек хлеб военного корреспондента, – размышлял Астманов, – но это все же хлеб. Хорошо, что весь этот злостный бред пойдет в эфир без имени автора… Но все одно – скверно на душе».

А вот душу в Бала-хиссар можно было лечить ежедневно – водка в Кабуле стоила дешевле, чем у родных границ, в Кундузе. А что касается работы, так Астманов предпочел полуправду – полному вранью. Все выдумывал от первого до последнего абзаца, в том числе и названия населенных пунктов. Эти «кала», «хейлей» и «тепа» в Афгане было, как Алексеевок в Союзе. И все это надоело хуже горькой редьки. Душа и полковник Зорькин просили крупных форм. Так он дошел до матерого агента по кличке Аламас.