Сергей Фрёлих - Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным Страница 26

Весьма возможно, что она побывала и в других постелях, так как, несмотря на внешность невинного ангела, она проявляла большую любовную активность. Сразу же она стала завоевывать домашние права, уходила и приходила по своему усмотрению, как будто бы она была одним из домочадцев. Она то разыгрывала роль жены, иногда невесты, но чаще всего была просто подругой генерала, эти роли менялись весьма часто. Ее поведение в доме вызывало мое большое неудовольствие, так как ведь вся ответственность лежала на мне. По всей вероятности, я был также единственным, который не был покорен шармом этой девицы.

Как-то раз настроение в штабе было подавленное. Надежды на признание Власовского движения были слабы. Разрешение на формирование армии, казалось, откладывается на неопределенное время. В этот день попойка, в которой я не мог не участвовать, началась с раннего утра и продолжалась до позднего вечера. Я устал выше всякой меры и сказал Антонову, что не поеду ночевать в свою меблированную комнату в Берлине, и пошел вниз в комнату дежурного по канцелярии. Там стояли рядом две кровати. Я разделся, лег на одну из них и готов уже был заснуть, как вдруг дверь открылась, зажегся свет, и я увидел Антонова с Оленькой. Антонов сказал: «Уже очень поздно, Оленька не может ехать домой и останется здесь. Ведь вот еще одна кровать тут свободна, она может лечь на неё.» Я был настолько удивлен, что вообще ничего не мог на это сказать. Антонов исчез. Оленька разделась, подошла к свободной кровати и легла под одеяло.

Несмотря на то, что мой разум был еще под влиянием алкоголя, я сразу понял, какое создалось щекотливое положение. Я предполагал, что этот «ангел» должен был меня обворожить. Советчики считали меня оком немецкого руководства в окружении Власова, и им было известно, что на меня возложена ответственность за все происходящее на вилле на Кибитц Вег. Я встал, оделся и сказал Оленьке: «Здесь в двери есть ключ. Когда я выйду, будьте добры — заприте дверь». Потом я пошел наверх в кабинет генерала и одетым лег на диван. Рано утром меня там обнаружил Антонов, который не мог скрыть своего удивления. А Оленька после этого меня безгранично возненавидела, как вы вскоре убедитесь.

Все это не особенно способствовало моему отношению к Власову. Я уже тогда подозревал, что Оленька является агентом, а это в конце войны и подтвердилось. Правда, вероятно она пренебрегала своими заданиями, предпочитая приятную жизнь на Кибитц Вег.

После 1945 года я полулегально проживал в Мюнхене. В поисках комнаты для одного приятеля я обратился к посреднику на Принцрегентен штрассе, у которого были хорошие отношения с Жилищным учреждением. За вознаграждение, которое он, вероятно, делил со своим приятелем в этом учреждении, он успешно посредничал при подыскании квартир и отдельных комнат. Пока я сидел у него на первом этаже, я увидел через окно Оленьку, которую не встречал со времен Берлина. В сопровождении саженного американского солдата она переходила улицу. Это было мне крайне неприятно и я попросил посредника, чтобы он не выдавал моего присутствия в том случае, если женщина с американцем начнет справляться обо мне. Из предосторожности я перешел в другую комнату, откуда я мог слышать все, что происходило дальше.

Раздался звонок. Я услышал в коридоре голоса, и особенно взволнованный женский голос. Это была Оленька.

— Тут у вас Фрёлих? — спрашивала она маклера.

— Нет, я не знаю Фрёлиха, — ответил он.

— Ну, ну! Он же вошел в этот дом!

Маклер:

— Послушайте, в доме 5 этажей и в каждом этаже по три квартиры. Ко мне он не заходил.

— Всё же, — настаивала Оленька, входя в комнату вместе со своим спутником. — Он был здесь. И я должна вам сказать, что он настоящий прохвост. Мы должны его схватить и выдать Си-Ай-Эй.

— Почему же? — спросил ее маклер.

— Ну, как же! — возразила Оленька. — Он — человек из Гестапо. Он шпионил за Власовым и даже украл у генерала золотые часы…

Потом, указывая на своего спутника, она заявила:

— Посмотрите на этого человека. Я хочу выйти за него замуж. Он мне нужен, чтобы попасть в Соединенные Штаты. Ведь без помощи американца это весьма сложно и растягивается на долгий срок. Я выйду за него замуж, чтобы он взял меня с собой, а в Соединенных Штатах он мне больше не будет нужен. И вот что: Фрёлих, вероятно, где-нибудь здесь. Если он придет к вам, задержите его!

Маклер обещал, но спросил:

— Откуда вы все это знаете?

— Да, я все это хорошо знаю, — сказала она. — Я была в штабе Власова и знаю там всех. Я попала туда как советский агент и могла следить за всем.

Через некоторое время они ушли. Я вышел из своего укрытия, усердно поблагодарил маклера, смотря в окно, убедился, что Оленька со своим спутником исчезли, и покинул этот дом.

Прошли месяцы, и я получил сообщение, что Оленька появилась в Соединенных Штатах и работает на Толстовской ферме. Благодаря американцу, который на ней женился, она попала в Америку, куда она была направлена как советский агент. Само собой разумеется, я счел своим долгом положить конец присутствию Оленьки на Толстовской ферме. Ведь и там она, конечно, продолжала свою шпионскую деятельность. Один из моих друзей написал по этому поводу по нужному адресу.

Совсем по-другому нужно рассматривать случай с кухаркой генерала Власова, Марией Игнатьевной Вороновой, которая вместе с ним попала в плен на Волховском фронте. Немцы ее выпустили, когда Власов встретился с генералом Линдеманом. Затем Воронова исчезла. Власов часто справлялся о ней и хотел иметь ее при себе. У советских генералов бывало много сотрудниц женщин — секретарш, докторов или, как в данном случае, кухарки.

Летом 1944 года, когда я полетел в Ригу, чтобы эвакуировать мою фирму, г-жа Воронова неожиданно появилась в моем кабинете. По ее словам, она случайно узнала, что я нахожусь в Риге. И поскольку она также знает, что я имею отношение к Власову, то высказала пожелание переехать в Берлин. Я выхлопотал ей нужные документы и взял ее под предлогом как служащую своей фирмы на большой пароход «Монте Роза», вывозивший гражданских беженцев из Прибалтики. Сухопутная связь с Германией тогда уже была прервана. Воронова в первый раз ехала в Германию. Во время переезда она лежала в своей каюте и читала криминальные романы.

В Берлине-Далеме встреча была восторженной. Объятия, поцелуи и водка лились во-всю. В первый же вечер Воронова созналась генералу, что была послана партизанами с приказом отравить его. Это признание вызвало новую пьянку, которая продолжалась до раннего утра.

После этого она приступила к своим обязанностям кухарки Власова и взялась за уход за ним. Ей было лет 30 и выглядела она симпатично, была кокетлива, готова к романтическим авантюрам и могла поглощать невероятные порции водки, но между прочим была и хорошей кухаркой. Хотя Власов по старой русской традиции обращался с ней как с прислугой, она могла сильно влиять на него. У нее был верный инстинкт на людей, и генерал совещался с ней при оценке людей и зачастую следовал ее советам. К тому же она его не отравила!

Конец ее был типичным. Когда Власовский штаб переехал в Карлсбад, Воронова осталась в Берлине, завязала дружбу с одним из шоферов штаба, за которого потом вышла замуж и вместе с ним ограбила нашу далемскую и еще несколько соседних вилл. Все украденное они погрузили на машину марки Хорх, работавшую на древесном угле, которую штаб бросил. Они поехали навстречу советскому фронту в твердой уверенности, что в Советском Союзе им ничего не угрожает, поскольку они оба утверждали, что выполняли обязанности агентов. Такого рода наивность, очевидно, была наказана: о них я никогда больше ничего не слышал.

Возможно, что были и другие попытки убрать Власова с дороги. При наличии наших мер предосторожности это было совсем нелегко. На Кибитц Вег его охрану внутри и снаружи дома обеспечивали русские часовые, а при поездках Власова его всегда сопровождали адъютант и я. В машине он обычно сидел рядом с шофером, а я сидел позади, почти всегда имея револьвер со спущенным предохранителем, так как даже при немецких проверках нельзя было наверняка знать — имеешь ли дело с настоящими полевыми жандармами или под них замаскированными.

И Гестапо удается обвести вокруг пальца

Я, конечно, сознавал, что подвергался опасности из-за своей деятельности в Штабе Власова как со стороны эсэсовцев, так, особенно, и Гестапо, то есть тайной полиции. В таком серьезном случае мои друзья не могли бы меня защитить. Если бы меня обвинили в любом проступке против государства, им было бы крайне трудно встать на мою защиту и не быть обвиненными в соучастии. Все это я должен был обдумать заранее, чтобы организовать свою собственную защиту. Для этого в моем распоряжении было довольно мало возможностей, и мне приходилось строить свою защиту главным образом на блефе. В частности, моя командировка в штаб Власова, нарушавшая все принятые правила, была уже сама по себе большим преимуществом.