Лариса Захарова - Сиамские близнецы Страница 27

— Лей — служака, без полета мысли. Но ты не сердись на него. Дорогой Роберт, увы, не каждому дано охватывать проблему в целом. Интересно, конечно, интересно. Мы сильнее, вот англичане и ищут у нас поддержки. Понимаешь? Мы подчиним их без единого… мда… — слово «выстрела», а может быть, «снаряда» Банге не произнес, не решился-таки. Он еще неточно знал нюансы политики фюрера в английском вопросе. Воздержался от собственных суждений. Но понял, что с Гейдрихом об этом поговорить необходимо. Конечно, все это вода на мельницу Гесса, но ведь из этой воды можно и помои сделать. И тогда Рейнгард найдет, как и в чем подковырнуть старину Рудольфа. Слишком уж Рудольф гордится своей близостью к Адольфу и без стыда пробалтывается, что якобы Адольфу «Майн кампф» написал. Некрасиво с его стороны. Нет партийной скромности. Что все они рядом с провидческой фигурой фюрера, мессии?

— Дело в том, что я снова уезжаю в Лондон, герр Банге. Когда бы вы могли увидеться с герром Далерусом? Я хотел бы знать итоги вашей первой встречи.

— Да, да… Надо подумать. Я позвоню тебе в Берлин.

«Он явно будет консультироваться, — понял Дорн. — Но с кем? С Гейдрихом, с Герингом?»

— Так я могу, герр Банге, в разговоре с Венсом сослаться на вас как на человека, который возьмет на себя труд довести наши общие интересы до рейхсминистра Геринга?

— Давай-давай… Нужно, чтобы англичане тебе побольше доверяли. С Германом я переговорю ночью, когда он не так загружен текущей работой. Это важный вопрос.

«Да, он сразу выйдет на Геринга. Было бы неплохо, если бы в разговоре с рейхсминистром он упомянул и мое имя. Может быть, мне удалось бы стать ближе к сердцевине переговоров немцев и англичан, всех переговоров, не только экономических», — думал Дорн.

Банге неожиданно встал, давая понять, что аудиенция окончена.

— Ты поезжай, паренек. Рад был тебя видеть. Женись вот только. Нора, пора… Я второй год вдовствую, однако тоже думаю. Семья — это еще и укрепление реноме, не забывай. И езжай, исполни свой долг солдата. — Банге вытянулся в струнку, как тому ни мешал радикулит. — Хайль Гитлер, Дорн!

— Хайль Гитлер, герр Банге!

— Иди, сынок, торопись, езжай, мой милый… — повторял Банге, провожая Дорна.

Банге не терпелось внести самостоятельное предложение в работу «Штаба по сырью и девизам», а там, смотришь, начать новый виток карьеры.

В Берлине Лей встретил Дорна с грустной озабоченностью:

— Мне очень жаль, я лично не желал бы этого, но… Пришлось прийти к мысли, что вам сейчас целесообразнее заняться другой работой. Да, обидно, что ваши нужные рейху отношения в Лондоне пока не. получат должного развития, но, с другой стороны, наше решение продиктовано прежде всего заботой о вас, Дорн. Заботой о деле. Дайте в Лондон телеграмму служащим своей конторы, что вы решили отдохнуть на одном из европейских курортов. Нельзя вам в Лондон. Все дело в том, — Лей снял очки, покрутил их, скорбно вздохнул, словно ему было тяжело продолжать, и договорил: — Все дело, увы, в том, что в Лондоне задержан Дост. Так что до выяснения… Мы не можем рисковать и вами.

Дорн растерянно покачал головой. Да, дело обернулось неважно. Действительно, придется сделать паузу в лондонских делах, хотя эта пауза нежелательна. Но как сказал Багратиони: «Пишите письма, дабы подтвердить вашим начальникам симпатии к моей семье».

— Не расстраивайтесь, — Лей сочувственно улыбнулся. — Вы все же счастливчик, Дорн. Во-первых, вы не оказались на месте Фрица, что уже радостно. Да и посылают вас не куда-то на черную работу в Австрию или в Судеты. Вы действительно поедете на курорт. На очень дорогой и престижный курорт, — Лей завистливо вздохнул, — на Канары. Функ и Ниман, кто это, я надеюсь, вам не нужно объяснять, крайне нуждаются в свежих силах. Генерал Франко уже поставлен в известность, что вы офицер СД, и не возражает против того, чтобы вы, действуя по обстановке, разумеется, в вашем образе шведского лесопромышленника, присмотрели в окружении генерала толковых испанских офицеров для дальнейшей работы в контакте с нами, со службой безопасности. Языковой барьер мы учли. Испанцы плохо владеют немецким, но довольно сносно говорят по-английски — Гибралтар, сами понимаете.

Функ был сотрудником СД, профессиональным шпионом. Дорн знал, что представитель германского торгпредства на Канарских островах Ниман и почетный консул рейха в Лас-Пальмасе Зауэрман являются прямыми инструкторами генерала Франко от абвера. И подумал, что, очевидно, Гейдрих решил внести и свою лепту в обработку франкистского офицерского корпуса.

Задолго до того, как радио Сеуты передало слова «Над всей Испанией безоблачное небо», скромный, но честолюбивый офицер испанских войск в Северной Африке думал об установлении в Испании фашистского режима. Это был Франсиско Франко Баамонде, просто Франко, как он числился среди агентуры абвера, после того как во время Первой мировой войны его завербовал адмирал Канарис, тогда еще капитан I ранга.

В службе Франко был прилежен, рьян, выслужил генеральский чин и занял пост начальника пехотной школы в Сарагосе. При столь крутой карьере Франко скрывать свои фашистские убеждения нужным не считал. И республиканское правительство Ларго Кабальеро поэтому отстранило Франко от воспитания воинских кадров. При этом дать низшую должность генералу Франко сочли нецелесообразным: его авторитет в армии как военного специалиста был весьма высок. Нашелся другой выход, чтобы лишить Франко влияния на армию. Его решили из Испании удалить. Генерал Франко получил назначение главнокомандующим на Канарские острова. Эти войска знали Франко с 1924 года, и Франко считал колониальные войска на Канарских островах и в Марокко своей опорой для захвата власти.

XVIII

Стюардесса комфортабельного «Дугласа» разносила свежие газеты и рекламные проспекты. Дорн купил яркие открытки с пейзажами Канарских островов и несколько американских газет, которые обсасывали дворцовый кризис Сент-Джемского двора, давая обширный материал о личной жизни английского короля. Британские газеты, усмехнулся Дорн, не печатали ничего, что может скомпрометировать монарха, здесь же интимные тайны двора расписывались яркими красками, сдабривались фотографиями, глядя на которые невольно казалось, что фотографу осталось только проникнуть в королевскую спальню, чтобы окончательно доказать миру, сколь нежны чувства Эдуарда VIII к леди Симпсон. Писалось о том, что король потребовал согласия на брак с миссис Симпсон, обсуждались ультиматум Болдуина, заявление короля: «Я сохраню корону и любовь».

Перелистав газету, Дорн наткнулся на статью о Блюме. Отмечались несомненные достоинства Блюма, который обладает гибким политическим умом, внутренней культурой, внушает к себе уважение настойчивой диалектикой решений и поступков. «Это подлинный диктатор разума», — отмечала вашингтонская газета и тут же добавляла: «Двести семейств Франции наверняка сожалеют, что Блюм избежал смерти в уличной потасовке, считая, что, избавившись от лидера Народного фронта, они избежали бы и разорения и войны, которую готовит в Европе Гитлер, — последнее уже стало для политиков и наблюдателей секретом Полишинеля. Но, как уже говорилось, во Франции крепнет убеждение, что лучше Гитлер, чем Народный фронт».

Дорн вспомнил о происшествии на парижском бульваре Сен-Жермен, когда автомашина главы Народного фронта, председателя Совета министров Французской Республики господина Леона Блюма была остановлена группой молодых людей. В окна машины полетели камни и кирпичи. Обливаясь кровью, спотыкаясь о тротуар, господин Блюм, пытаясь спастись, бежал. Он остался в живых лишь благодаря вмешательству рабочих, которые приоткрыли ему ворота строительной площадки и вступили в драку с молодчиками. «Наверняка тогда, — отметил Дорн, — сработали ребятишки полковника де ля Рокка, уж этих головорезов я представляю себе.

Вот так пересекаются интересы совсем разных людей, общественных слоев, политиков. Двумстам французским семьям, Болдуину, Муссолини и Гитлеру весьма не по себе от того, что в Европе два имеющих общую границу крупных государства утвердили у власти правительства Народного фронта. Муссолини, имея таких противников, как Блюм во Франции и Кабальеро в Испании, вряд ли сможет дальше укреплять позиции на Апеннинах, придется ему подождать с восстановлением Римской империи, Средиземное море останется морем, а не "итальянским озером", как мечтается дуче. Поэтому он будет последовательно бороться против Блюма и Кабальеро. И Гитлер ему в этом всячески поможет, потому что Кабальеро продавать Гитлеру испанский уголь, железную руду, вольфрам, ртуть, свинец и многое другое, необходимое военной промышленности рейха, не станет. И все же какая чудовищная нелепая ошибка — отдать Гитлеру Рейн! Дело вовсе не в нескольких гектарах земли… Ведь ему дали понять, что он свободен в своих действиях! И вот уже трудно помешать ему в Испании. И уже невозможно, видно, будет защитить Австрию, он навяжет ей кабальный договор. А Генлейн, прихвостень берлинский, уже смело и открыто формулирует задачи своей Судето-немецкой партии, — Дорн все же надеялся, что на Чехословакию Гитлер не рискнет покуситься. — Существуют советско-чехословацкий и советско-французский договоры, и нет причин сомневаться в их действенности. Прага под надежной защитой. А Генлейна рано или поздно чешские власти отправят в тюрьму. СССР не позволит повторить ошибку Рейна».