Жиль Перро - Красная капелла. Суперсеть ГРУ-НКВД в тылу III рейха Страница 28

Позже, конечно, на это уже не было времени. Все опытные разведчики, которых мы опрашивали, не задумываясь, однозначно оценивают радиограмму Директора: к черту правила безопасности, когда из Кремля видно немецкие танки! Имеет ли значение гибель берлинской сети, если жертва поможет спасти Москву?

Коппков и Панцингер отмеряют страдание по иерархическому принципу. Внизу лестницы — «салонные революционеры». Как принято в этой среде, они откровенно рассказывают все. Да, иногда слушали английское радио; да, иногда посмеивались над пьянчугой доктором Леем, над коротышкой Геббельсом и его любовницами, и даже — да, да, даже над фюрером. Но они никогда не входили ни в какую сеть. И не могли себе представить, что подобное могло существовать в Берлине. Клянутся, что не были агентами. Сущая правда: эти были всего лишь «источниками». Секреты, которые они выдавали, чтобы блеснуть в обществе? — ну как можно было предположить, что их передадут в Москву! Они понесут наказание за болтливость, так же как начальники и коллеги Шульце-Бойзена и Харнака, виновные в том, что позволили им совать нос в дела, к которым те не имели отношения. Значит, надо было остерегаться человека, которому покровительствовал Геринг? Или Харнака, образцового служащего, бывшего живым воплощением профессиональной чести? Изумлению нет предела.

А для участников движения Сопротивления лампа, обжигающая глаза, раскаленная комната после ледяной камеры; наручники, затянутые так, что раздирают мясо, непрекращающиеся допросы с интермедией в виде избиения — для разрядки. Некоторые «ломаются»; большинство же держится стойко и отчаянно борется за жизнь.

Для членов же разведывательной сети — пытка, настоящая пытка.

Генрих Куммеров, не выдержав мук, проглатывает разбитое стекло своих очков; его спасают. Он вскрывает себе вены; ему вовремя оказывают медицинскую помощь. Ниткой он делает разрезы между пальцами ног и расковыривает глубокие раны, всеми силами пытаясь вызвать заражение; его спасают от гангрены. Он был одним из лучших инженеров фирмы «Лёве-Опта-Радио», откуда поступали искусно попорченные приборы для радиопеленгации. В активе Куммерова помимо добытых им важнейших сведений — планы системы наведения для ночных полетов истребителей и чертежи бомбы нового типа.

Вальтер Хуземан, слесарь-механик, бросился к открытому окну и, потянув за собой Панцингера, хотел прыгнуть вниз; его удержали в последнюю секунду.

Иоганну Зигу и Герберту Грассе удалось покончить с собой.

Фриду Везолек допрашивали, приставив дуло револьвера к затылку ее малолетнего сына.

Шульце-Бойзену и Харнаку жгли тело ультрафиолетовыми лучами, но они не заговорили. Когда «научные» методы не помогли, прибегли к арсеналу средневековых пыток. Словарь Литтре дает такое определение пытке «сапоги»: «Название одного из видов пыток, когда ноги преступника зажимали между двумя деревянными досками и клиньями и ударяли по ним, чтобы сильнее сдавить». Гестапо модернизировало устройство, заменив клинья винтами, а также усовершенствовало всю процедуру, для большего эффекта зажимая предплечья одновременно с ногами. Два мученика, наверное, кричали от боли, но не заговорили.

Харро Шульце-Бойзен будет молчать под пытками, но он слишком много наговорил по телефону до ареста, а его номер был подключен к системе подслушивания.

Суд вынес одиннадцать смертных приговоров. Двум женщинам сохранили жизнь.

В принципе приговор должен был утвердить председатель Военного трибунала. Но в данном конкретном случае Гитлер сохранил это право за собой. Итак, судьба этих тринадцати находилась в его руках.

Посыльный отправился к Герингу с отчетом сразу же после вынесения приговора. По словам генерал-полковника Лемана, его реакция была очень бурной: «Услышав слова «тюремное заключение», он взорвался и закричал, что фюрер никогда этого не утвердит». Через несколько часов лично Гитлеру о приговоре доложил его адъютант адмирал Путткамер. Фюрер утвердил смертные приговоры, отменил тюремное заключение для женщин и приказал назначить новый суд.

22 декабря 1941 года одиннадцать приговоренных должны были умереть.

Восьмерых мужчин перевезли с Принц- Альбрехтштрассе в тюрьму Плётцензее во второй половике дня.[12] Прежде чем покинуть камеру, Харро спрятал в щель стены только что написанное им стихотворение. Он сказал об этом другому заключенному, который перед казнью передал это третьему. Последний выжил и после войны приехал, чтобы разыскать стихи среди развалин дома. Каким- то чудом стихотворение оказалось на месте. Оно заканчивается такими строками: «Веревка или нож — не последние аргументы, и не сегодняшние судьи будут судить на Страшном суде».

Их разместили в восьми камерах Третьего дивизиона. Двери оставили открытыми, чтобы надзирателям легче было наблюдать за осужденными. Каждому было предоставлено право написать прощальное письмо.

…Прокурор Рёдер вышел из помещения, где казнили заключенных, со словами: «Шульце-Бойзен умер как настоящий мужчина».

Большая игра

Франц Фортнер категоричен: «Я присутствовал не на всех его допросах, далеко нет, — ведь после его ареста я вернулся в Брюссель, на место службы. Но могу дать гарантию: если Большой шеф и заговорил, то не из страха перед пытками или ради спасения жизни. Этот человек не знал страха. Он был не из таких, как Райхман или Венцель. Если бы он решил молчать, то и под пытками ничего бы не сказал, я уверен в этом… Видите ли, я понял, почему он повел себя так, а не иначе, значительно позже, после войны, когда мы стали чуть лучше разбираться в методах работы советской разведки. О, он был очень умен и очень тверд! Обманул нас всех! Русские всегда организуют на месте три сети: активную, резервную и законсервированную. Когда активная сеть засечена, на ее спасение не тратят время: на ней ставят крест, и точка. И резервная сеть приступает к работе вместе со своим руководителем, штабом, связными и радистами. Законсервированная же сеть становится резервной и готова принять эстафету после следующего тяжелого удара. Вы теперь понимаете, в чем хитрость? Треппер подкидывал нам кое-какие крохи, на которые мы набрасывались, а пока мы теряли время, гоняясь за тем, что осталось от его сети, резервная сеть совершенно спокойно подменила предыдущую! Треппер заговорил, это правда, но сказал то, что было предусмотрено. Таков был его долг. Как ни странно, своим молчанием он предал бы Москву».

Три сети? Допустим. Можно найти кадры, навербовать агентов, подготовить радистов. Но как быть с «источниками» информации? Их не наберешь сколько угодно. «Источник» нельзя подготовить: его находят, как правило, случайно, привлекают к работе. Теория Фортнера приложима к Гроссфогелю или Кацу: Треппер может выдать своих старых товарищей, у них есть замена в резервной сети. Но кто заменит Максимовича? Кто придет на смену Кэте Фёлькнер? Работа Директора все- таки не настолько совершенна, чтобы он мог в 1942 году предусмотреть «резервные» и «законсервированные» источники…

Но так ли уж важно, что объяснение Фортнера звучит неубедительно. Главное, что оно существует, существует осознанная необходимость логического объяснения. Фортнер арестовал Большого шефа и провел с ним несколько часов. Он убежден, что ни страх перед пытками, ни страх перед смертью не могли заставить его говорить. И тем не менее он заговорил: рапорты гестапо свидетельствуют об этом. Значит, должна была быть какая-то причина? Какая?

Французские специалисты единодушны: после того, как Треппера арестовали, он думал только о том, как обезопасить коммунистическую партию и связанные с ней организации. Гестапо прилагало все усилия, чтобы арестовать Центральный комитет; оно занималось этим до последнего дня оккупации Франции, и по его архивам видно, до какой степени близки были гестаповцы к успеху.

Дилемма была жестокой, но простой. Треппер мог бы выбрать молчание. Но это означало пытки; безумец тот, кто априори уверен, что стоически выдержит их. С другой стороны, он мог бы выдать избежавших ареста членов сети, убедить гестаповцев в своих добрых намерениях и, рассказав достаточно много, заставить их поверить, что рассказал все, дабы не допустить дальнейших расспросов. На этих чудовищных весах жизнь Каца и Гроссфогеля, конечно же, немного стоила. Так же, как жизнь Максимовича и Кэте Фёлькнер: зачем нужны «источники», если нет больше сети, которая могла бы их использовать?

Так рассуждали специалисты, и их объяснение не было лишено убедительности. Но как бы правдоподобно ни выглядела гипотеза, это еще не означает, что она верна. Действительно ли поведение Треппера определял расчет, который ему приписывали?

Я отправился в Штутгарт, чтобы спросить об этом Генриха Райзера.

Он был гауптштурмфюрером СС и, так же как Гиринг и Берг, старым профессиональным полицейским, которого взял на службу Гиммлер. Он стал специализироваться в сфере контрразведки еще до прихода нацистов к власти. Назначение в Париж получил сразу после оккупации страны. Гиринг был начальником зондеркоманды, но без конца разъезжал между Берлином, Брюсселем и Парижем. Райзер же не трогался с места. Гиринг контролировал действия зондеркоманды в разных странах, его заместитель Райзер командовал во Франции.