С утра до вечера. В чистом поле - Ромуальдас Ланкаускас Страница 28

В овощном магазине, даже в дверях, идет своеобразный матч регби. Это из-за апельсинов — больших, ароматных марокканских апельсинов. Я не буду участвовать в этом матче — не хочу, чтоб мне сломали ребра, повырывали пуговицы и растерзали пиджак. Лучше загляну в кафе и у стойки куплю своему приятелю апельсинов, хотя там, конечно, придется платить дороже. Куплю ему много-много апельсинов — сколько войдет в портфель. Пусть он ест и радуется африканскому солнцу, превратившемуся в оранжевый нежный апельсин. Может, от них он быстрее выздоровеет. Уже сегодня я поеду к нему, не буду ждать завтрашнего дня. Когда отправляется автобус? Как, автобусы не ходят? Почему? Заметена дорога?

В вестибюле кафе я вешаю телефонную трубку, в которой только что пропал голос девушки с автовокзала. Заметена дорога… Такого ответа я не ждал. Что же мне теперь делать? Ждать я не хочу. Хочу поскорей вырваться из города — ведь она не пришла на свидание. Сегодня мне не везет. Это потому, что так валит снег, и дорога заметена, и какие-то злые силы сплотились против меня.

Я вручаю гардеробщику заснеженное пальто. Портфель я оставляю себе. В него я сгружу апельсины. Из открытой стеклянной двери пахнет сигаретным дымом, стынущим кофе, кухонным чадом и бесконечной скукой, которой, словно дымом, здесь прокопчены все стены. Женщина за стойкой встречает меня стандартной улыбкой. Она — здоровье и оптимизм, воплотившийся в существо женского пола весом в два центнера. Я почему-то вспоминаю, что вчера видел ее на улице в тысячерублевой шубе. «Апельсинчиков? — спрашивает она. — Сколько взвесить? Один-два?» — «Два кило», — отвечаю я. «Ах, два килограмма! — усмехается она, приподнимая нарисованные брови. — Еще что-нибудь?» — «Рюмку вина».

Взвесив апельсины (как хорошо они пахнут в моем портфеле!), она берет бутылку с красной этикеткой и наливает мне вина. Рюмка становится рубиновой. Я окунаю губы в вино и, не торопясь, делаю несколько глотков, чувствуя едкий вкус во рту и тепло, медленно оседающее в груди. На спичечном коробке, который я извлекаю из кармана, нарисован бодрый атлет на фоне моря, а под ним надпись: «НАКОПИВ ДЕНЕГ В СБЕРКАССЕ — ВЕСЕЛО ПРОВЕДЕТЕ ОТПУСК». Хм… И впрямь, накопительство — отличная идея. Я вспоминаю море, солнечный берег, сверкающие, зеленые волны, запах раскаленного песка и сосен, вижу себя и приятеля, как мы бежим к воде, слышу его смех, по-детски радостный, счастливый, беззаботный. Тогда он был здоров. И я тогда хорошо спал по ночам и не видел страшных снов, а если что-нибудь и видел, то непременно веселое и приятное, как в детстве, когда во сне летаешь по воздуху или ловишь мотыльков.

Передо мной, за стойкой — огромное зеркало, сложенное из продолговатых стекол гранями наружу, в виде треугольных призм. В нем — мое кривое изображение и уродливые отражения людей, сидящих за столиками. Вроде комнаты смеха в парке. Вдруг — я не хочу верить своим глазам: в углу, за столиком, с сигаретой в руке сидит она с человеком в красной кофте. У меня начинает кружиться голова — не от вина, а от того, что я вижу. Теперь ясно, почему она не пришла на свидание. Она, наверное, не замечает меня: она сидит ко мне спиной и смеется, а красная кофта ей что-то рассказывает.

Я стискиваю в кулаке коробок, и он с треском разваливается. Женщина за стойкой наливает мне еще вина, которое я выпиваю одним духом, потом заказываю рюмку коньяка. Мне очень хочется подойти к ее столику и сказать ей что-нибудь оскорбительное, бросить в лицо гнусную ругань, увидеть ее удивленные и испуганные глаза, но я сдерживаюсь. В кафе вдруг становится нестерпимо душно. Изображения в зеркале двигаются и пляшут, мелькая в синем дыму. А за окном все падает снег, мигают желтые фонари, ползут темные фигуры прохожих. Ладони становятся влажными от пота. Кажется, я медленно погружаюсь в теплую воду. Мне трудно дышать. Расплатившись, я хватаю портфель с апельсинами, выхожу в вестибюль, надеваю пальто и выскакиваю в снежное облако, которое окутывает меня, как мягкое пуховое одеяло.

Ноги несут меня вперед, но я не знаю, куда иду. Вернуться домой? Нет, только не домой! Я бы не выдержал дома, в четырех стенах. Что сегодня со мной творится? Почему я сам не свой? (Она сидит за столиком и улыбается ему, этому фальшивому гению, который крадет идейки из иностранных журналов. Гад!) Как бессмысленна моя ярость!.. Даже смешна, пожалуй. Почему смешна? Потому, что она меня обманывает? В этом смешного мало. Она еще пожалеет. Я уж ей как-нибудь отомщу. Все-таки, куда я иду? На вокзал? Да, я поеду поездом. Поезда-то ведь должны идти. Это сложно и утомительно; потом мне придется искать попутный грузовик, если дорога туда не занесена. А если занесена? Как я доберусь до санатория? Неважно. Все равно поеду. Тотчас же. Решено.

Поеду.

Непременно поеду. Ведь он ждет меня.

Размахивая портфелем с апельсинами, я торопливо шагаю к вокзалу. У самого вокзала я чуть не попадаю под автобус, и шофер грозится кулаком, ругается, но я не слышу его слов, только по выражению лица понимаю, что он ругает меня. И правильно. Не надо зевать, не надо думать на ходу. Надо соблюдать правила движения. ГРАЖДАНЕ! БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ, ПЕРЕХОДЯ УЛИЦУ! Я неосторожен. Сам виноват.

По залу ожидания, вдоль, поперек и наискось движутся люди. Здесь пахнет чемоданами, одеждой, путешествиями и паровозным дымом.

Я смотрю на расписание: мой поезд отходит через полтора часа. Времени еще много. Я зайду в привокзальный ресторан и посижу. Выпью кофе. Надо очухаться. В ресторане жарко, как в парилке. Все столики заняты. Но там, у стены, где сидит молодая женщина, есть свободное место. Я подхожу и спрашиваю, можно ли присесть. «Прошу», — говорит она, а я сажусь напротив нее. Лицо у женщины бледное, глаза немного прищурены, она с любопытством смотрит на меня, и от нее сильно пахнет духами. Мы молча сидим друг против друга, потом я заговариваю с ней, мне почему-то кажется, что она не прочь побеседовать. Подходит официант, и я заказываю вино. Когда вино оказывается на столе, я наливаю ей и себе. Женщина поднимает бокал, и мы выпиваем за наше знакомство. Она вернулась из поездки, я должен уехать, но могу и остаться. Я все больше свыкаюсь с мыслью, что останусь, и ее благосклонность подстегивает меня. Мы говорим всякую