Константин Лапин - Сердце сержанта Страница 3

— Сиди, сиди, не вставай! — кричала издали Поля. — Бегу, ты же видишь, бегу!

Он бросал палку, раскрывал навстречу ей руки. Тогда Поля убыстряла шаги.

— Нога! Ты забыл, что нельзя опираться на нее! — и спешила подставить, свое легкое плечо.

Он и сам не замечал, до чего привязался к Поле. Не так уж много дней прошло, зато каких дней! Ведь совсем рядом кипела война, человек чудом вышел из смерти. Две недели или две жизни прошли — кто скажет?

Как он мог жить до сих пор без Поли? С кем делился до нее своими радостями и бедами, мыслями и планами?

Вот она спрашивала:

— Кто тебе больше всех в «Войне и мире» понравился? Из мужчин.

— Андрей Болконский.

— И мне. А из женщин?

— Конечно Наташа. Только ты — лучше.

— Это ты лучше, чем Андрей.

В другой раз она принималась мечтать вслух, что станет делать, когда кончится война.

— Ты не будешь смеяться, Федя, если я скажу, о чем больше всего мечтаю?.. Вот вернусь домой, вымоюсь с ног до головы, надену на себя все, все гражданское, новое, шелковое. Тебе не представить, конечно, до чего можно истосковаться по такой чепухе... И учиться хочется!..

А иногда она задумывалась, словно уходила от него куда-то далеко.

— О чем? — допытывался он, стараясь заглянуть в ее глаза.

— Глупость просто... Все хочу спросить у тебя одну вещь, да не решаюсь.

— А ты спроси! — Он насторожился.

— Да ничего серьезного, так просто... Скажи, почему твою гимнастерку стирала Анька из штаба?

— Какая Анька? — искренне удивился он. — Понятия не имею, кому давал стирать белье наш старшина.

Поля не могла скрыть, как полегчало у нее на душе от этого простого объяснения.

Однажды она принесла за пазухой промаслившийся сверток.

— Вот, попробуй, пока не остыли. Маша взяла обед сухим пайком, все утро блины пекла...

— Скажи на милость, и верно, блины. — Он обрадовался, как ребенок, даже зажмурился от удовольствия, надкусывая блин. — Вкусно!.. В детдоме мы с ребятами, помню, рыжики пекли.

Девушка удивленно посмотрела на него: разве рыжики пекут?

— На костре... Проткнем веточкой — и в огонь. Тоже вку-усно! — протянул он мечтательно.

Куском марли Поля вытерла масло с его подбородка.

— Беспризорный ты мой! Больше не будешь таким... Мама моя тебе понравится. Бывало, чуть свет меня будит: вставай, дочка, поешь блинков горячих с маслицем да опять ложись. — Она вздохнула. — Перед самой войной мама второй раз замуж вышла... Она у меня молодая еще.

— Так вот почему ты здесь! Был бы жив родной отец — нипочем не отпустил бы на войну такую маленькую. — Он обнял ее за плечи, притянул к себе. — С другой стороны, не уйди ты на фронт — мы б не нашли друг друга. Может, я неживой был бы...

На ветке клена над их головами чирикнула пичужка. Горизонт осветили рыжие сполохи, послышался подземный гул разрыва. «Чирик», — пискнула пичуга, улетая.

— Пятисотку кинул, — вздохнула девушка.

— Клёст, — Федор проводил птицу глазами. — Мы в детдоме красили им носы лаком и на базаре продавали. За дроздов сходили...

— А дрозды что — дороже?

— Дрозд птица певчая.

Он не хотел думать и говорить о войне, но о ней напоминало все — и это усилившееся погромыхивание вдали, и клен со срезанной осколком верхушкой.

— Эх, попить бы после блинов твоих. — Он хотел спуститься к ручью, но Поля опередила.

— Сиди уж, принесу.

Она побежала к ручью под обрывом, замелькали солдатские кирзовые сапоги, из которых выглядывали аккуратные ножки в светлых чулках, с таким трудом добытых в ларьке военторга. Присев на бережку, Поля подобрала юбку повыше — здесь стесняться некого. Крепкие точеные коленки отразились в воде.

Поля огляделась: чем бы зачерпнуть воду? Маленькая смелая пичужка рядом с ней набрала полный клюв, чтобы лететь к гнезду, где ее, наверное, ждали птенцы.

Зачерпнув воду в пилотку, Поля стала взбираться по откосу. Вода вытекала тонкой струйкой, девушка так торопилась, что поскользнулась: чулок был безнадежно запачкан, зато вода, которую она несла Федору, уцелела.

Он с удовольствием пил, уткнув нос в пилотку.

— Сладко, — Федор даже причмокнул. — Еще бы, а?

Поля, стиравшая кусочком марли грязь с чулка, спохватилась:

— Я мигом...

Федор удержал ее:

— Шучу, не надо... Посиди минутку! — Он обнял девушку. — Что я буду делать в тот день, когда ты не придешь?

И этот день настал. Федор проглядел все глаза со своего НП, но вместо Поли из-за деревьев показалась толстуха Маша. Мрачно, настороженно наблюдал он за ее приближением. Что случилось с Полей?

— Эй, спишь, герой? — на ходу окликнула Маша.

— Где Поля?

— Не придет твоя Полинка сегодня. Просила передать, чтобы не огорчался! Плакать не будешь?

— А что с ней? Больна?

— С ней-то порядок. После вчерашней разведки боем много раненых, рук не хватает. Поля снова в операционной. Меня бы тоже Акопян не выпустил, если б не дела в госпитале. К вам тяжелых везут, с челюстными ранениями.

День он прожил в тяжелом раздумье, ночь плохо спал, видел тревожные сны. А утром, обманув бдительность сестер, ушел искать медсанбат.

Указки с красным крестом привели его на околицу села. Операционная помещалась в самой большой и чистой избе; окна ее были затянуты марлей. Федор хотел войти, но тут навстречу ему с крыльца спустился Акопян.

— Товарищ военврач второго ранга, разрешите обратиться.

Хирург повеселел, увидя Иванова.

— Обращайся, обращайся, дорогой бывший покойник!

— По личному делу, товарищ военврач... — уже тише сказал Федор.

Акопян вынул пачку «Беломора».

— Угощайся, сержант!

— Спасибо! Я по поводу Поли своей...

Брови военврача поползли вверх.

— Ты имеешь в виду мою Вострову?

— Да. Только мне она тоже не чужая. Она мне кровь свою отдала! Прошу разрешить ей бывать у меня, поскольку мне скоро на передовую...

— Та-ак! Значит, я починил твое сердце для того, чтобы ты его тут же потерял? Неосмотрительно, сержант! — Увидя, что лицо Иванова наливается краской, доктор похлопал его по плечу. — Шучу, шучу, дорогой! Когда сердце отстучало только два десятка лет — чего не случается. Стеша! — крикнул он медсестре, простирывавшей бинты в тазу. — Позовите Полину Вострову!

Поля вышла на крыльцо, удивление и радость были на ее лице.

— Федя! Сам пришел? Так далеко... — Она легко спорхнула по ступенькам, встала с Федором рядом.

Ее рука коснулась палки, на которую он опирался, а показалось, будто их руки сплелись.

— Так вот, товарищ Вострова, не знаю, что ответить нашему молодцу. Просит, понимаете, чтобы я разрешил вам...

— Разрешите! — шепнула Поля, не поднимая глаз.

Акопян даже руки поднял в комическом удивлении.

— Сдаюсь! Без боя сдаюсь... Я знал, что у вас кровь одна, но чтобы мысли были едины, да еще на расстоянии передавались — клянусь, не знал... Только, чур, уговор: после победы на свадьбу приглашайте! — Отозвав Федора в сторонку, он сказал серьезно: — А теперь слушай меня, мальчик. Не как пациент врача — как сын отца слушай. Если ты обидишь ее, если...

— Сурен Георгиевич! — взмолился Федор.

Не закончив фразы, немолодой врач пожал руку Иванова:

— Желаю счастья вам... обоим... от души!

И построили бы Федор и Поля свой дом, жили бы не расставаясь, если б выпало им счастье родиться лет на десять, а еще лучше — на пятнадцать, позже. Летали бы спутники вокруг их счастья, охраняя его, не на броню — на плуги шла бы магнитогорская сталь, звучали бы на молодежном фестивале «Подмосковные вечера»... Но иные песни не допела война.

То не сокол скрылсяВ туче грозовой,То на фронт уехалПарень молодой.Ты не плачь, сестрица,Не печалься, мать!Сокол — только птица,Парню ж — воевать!Воевал три года,Трижды умирал,Трижды встав из гроба,Роту поднимал.Ты не плачь, сестрица,Не печалься, мать!К вам из-за границыДолго мне шагать.Вот вернулся с фронтаПарень молодой,Он не так уж молод,Он уже седой...

Поседеют, посекутся кудри Федора, когда он снова встретит свою Полю. И Поля изменится к тому времени, но в одном будет неизменна — в любви своей. А встретятся они обязательно, ведь одной дорогой шли они к победе, одна кровь омывала их сердца...

МАШЕНЬКА БЕЛЕНЬКАЯ

Лесная дорога так размолота колесами повозок, автомашин, гусеницами танков, что снег на ней стал грязным, как замес песка с глиной.

Усталые, не спавшие за эти двое суток ни минуты, мы с капитаном Тихоновым в самом мрачном настроении возвращались в тылы полка, где оставили свою «эмку». Тяжело передвигать ноги в снежном месиве. А главное — не сделано дело. Полк прорыва, несмотря на отвагу воинов, несмотря на понесенные потери, сумел выполнить лишь часть своей задачи: занял только первую траншею на правом берегу замерзшего озера Свибло. Общее наступление откладывалось, надо возвращаться в редакцию.