Наполеон Ридевский - Парашюты на деревьях Страница 30

Мы сделали отметки.

— Запомните, место у штабеля дров за каналом Тимбер будет отныне нашим вторым явочным пунктом, почтовым ящиком. Первым будет этот, где мы находимся сейчас. — Он подошел к небольшому плоскому камню, похожему на половинку большого арбуза, отвернул его. — Если кто отстанет или если нам придется во время боя рассеяться в лесу по одному, стремитесь прийти сюда и оставьте под этим камнем записку. Здесь же найдете сведения о других, получите письменное указание, что делать дальше.

— Дело ясно! — ответил за всех Мельников.

Затем Шпаков, Мельников, Аня и Зина, прихватив с собой вторую радиостанцию, ушли за канал. А мы остались на месте. Теперь во время сеансов связи работали одновременно две радиостанции. Разойдясь в разные стороны километров на 10–15 от «базы» — штабеля дров, — одна из радисток вела передачу, а вторая подавала в эфир ложные сигналы, вводила в заблуждение станции пеленгования. Нагрузка на девушек возросла. Но они не роптали. Никто не слышал от них ни слова жалобы. Синие круги легли под глазами Ани. Длинные каштановые волосы непослушно выбивались из-под шапки. Посерело, осунулось от невзгод и бессонницы круглое лицо Зины, скулы казались припухшими. Она уже не старалась по-девичьи стыдливо скрыть щербинку в верхнем ряду зубов: сначала, когда улыбалась, по привычке прикрывалась рукой.

И хотя группе пока везло, каждый понимал, что это не может продолжаться бесконечно. Поисковые отряды гитлеровцев действовали методически и упорно. Они нет-нет да и нападали на след, окружали десантников. Но петля, беспрерывно в течение полутора месяцев забрасываемая вокруг нас, разрубалась или умело отводилась в сторону. Сети, которые плелись хитроумно, оставались пока пусты. Только Павел Андреевич Крылатых составлял добычу врага. Зато под Кенигсбергом более пятидесяти березовых крестов с надетыми на них серо-зелеными касками свидетельствовали о том, в чью пользу заканчивались схватки с парашютистами. Мы же активно продолжали действовать, сводки с разведданными одна за другой летели в «Центр». А это уже было большой удачей.

Гитлеровцы отлично понимали, что кладбище под Кенигсбергом — это не главный урон, нанесенный им парашютистами. Мы, в свою очередь, знали, что враги не успокоятся до тех пор, пока в эфир будут идти наши радиограммы. Места, с которых велись передачи, к утру, как правило, были оцеплены, и с рассветом начиналась проческа леса. Но за ночь девушки успевали уходить далеко, оказывались по за цепью вражеского окружения. Как бы трудно нам ни приходилось, какие бы лишения мы ни перенесли, было ясно, что впереди нас ожидают куда более тяжелые испытания, да только ли они. Трудно было себе представить, как можно выйти живыми из этого пекла? Самолет не сядет, чтобы увезти нас отсюда, а с приближением фронта, когда местность будет сильно насыщена войсками, куда деваться? Эти мысли не могли не лезть в голову. Но не было ни жалоб, ни стонов, никто никогда вслух не высказывал тревоги.

Осень усугубляла наше положение. Шуршание листьев под ногами, оголенные деревья выдавали издалека наше присутствие, не говоря уже о холоде и раскисающей торфянистой почве, которая засасывала ноги, затрудняла передвижение.

Как и распорядился Шпаков, назавтра вечером я послал за канал Генку со сводкой.

— Ну счастливо, браток, — сказал я на прощанье, обняв его за плечи. Тот бесшумно скрылся во мраке.

Спустя минуты две в том направлении, куда ушел Генка, хрустнула сухая ветка. Мы насторожились, молча взялись за автоматы. Треск повторился. Раз, другой хрустнуло уже ближе от нас, явственнее.

— Генка! — негромко позвал я его, решив, что он чего-то вернулся.

Никто не отозвался. Нас томила напряженная тишина. Затем вновь послышались шаги, таинственные, только теперь они удалялись. Что бы это могло быть?

— Может, зверь какой? Дикий кабан так осторожно ходит, — высказал предположение Целиков.

— А если человек, если нас выследили, тогда что? — прошептал Юзик Зварика.

— Вряд ли это мог быть человек, — возразил ему Овчаров. — Кому охота лезть на рожон в одиночку. Да еще ночью…

— Найдутся, браток, и такие, — не соглашался Юзик. — Ты думаешь, за твой черепок кому-то награду не хочется получить… Нужно поменять место или совсем уйти отсюда.

Загадка так и осталась загадкой. Если бы это подходил зверь, рассуждал я, то, учуяв опасность, он со всех ног, с шумом, бросился бы наутек, а не отходил бы так расчетливо, методично. Но и трудно было допустить, чтобы это был человек. В самом деле, тут, пожалуй, прав Овчаров. Кто бы это мог рискнуть в темноте разыскивать группу в лесу, да еще в одиночку. Уйти, испугавшись непонятного шороха, не в характере разведчиков. По крайней мере, до утра нам ничто не угрожает.

Решили продолжать дежурство. Овчаров и Целиков ушли к шоссе, а я и Зварика остались у железной дороги.

Едва забрезжил рассвет, как Зварика, наблюдавший за железной дорогой, толкнул меня в бок.

— Смотри!

Из-за леса, оттуда, куда, пересекая реку, уходило полотно железной дороги, на розовом фоне неба медленно по шпалам, словно игрушечные, двигались темные фигурки. Силуэты их были до того знакомы, что невольно сжалось сердце.

Шли в касках солдаты. С каждым шагом они приближались, становились большими, уже было видно, во что одеты и чем вооружены. Вспомнились таинственные шаги прошлым вечером. Не нужно было выяснять, куда и зачем идут солдаты.

— Бежим на ту сторону шоссе, пока не поздно, — предложил Зварика.

— Да, — согласился я, — там встретим и Овчарова с Целиковым.

Но мы встретили их на полпути. Они шли быстро и были взволнованы.

— Шоссе забаррикадировано машинами. Они становятся вплотную одна к другой, как стена, — сообщил Овчаров. — Солдаты выгрузились и цепью идут сюда. Без собак. Быстрее бежим за железку.

— Там тоже солдаты, — ответил я.

— Мы в мышеловке, — произнес Зварика. — Лицо его стало бледным, рот приоткрылся.

— Нужно попробовать пробиться, — решительно сказал Овчаров.

Мы направились к насыпи. Но с нее навстречу нам уже спускалась густая цепь автоматчиков. За ней — вторая. Третья залегла наверху. Все без собак. Значит, не специальные поисковые группы.

— Пойдемте лучше вдоль дороги на запад, — предложил Зварика.

— Там же голые поля, деревни, — возразил я ему.

Все мы почему-то внимательно посмотрели на поникшего Юзика: на его лице было выражение плохого предчувствия. Может, нам тогда так показалось, но потом, вспоминая эту ситуацию, мы с Овчаровым сошлись оба на этой мысли. В создавшейся обстановке нам трудно было надеяться на благополучный исход, но нужно было как-то спасаться. Только никто не знал как.

Мы и действительно бросились, как советовал Юзик, в сторону деревни Жаргиллен. Посреди лесного квартала наткнулись на пулеметчика, который лежал за пулеметом, широко разбросив ноги, как на учениях — по всем правилам. Наше счастье, что пулемет был направлен в сторону железной дороги. Мы прошили его автоматной очередью раньше, чем он успел развернуться. На первой же просеке мы увидели новые группы солдат. Одну из них обстреляли, но и сами были обстреляны.

Единственным, хотя тоже мало надежным шансом на спасение, было разойтись по одному и прятаться, где кто может. Я объявил об этом, назначив сбор ночью у почтового ящика № 1.

Участок леса, в котором мы были окружены, благоприятствовал маскировке. Густые заросли низких елочек, крапивы, кусты ольшаника, наконец, могучие мохнатые ели давали место для укрытия.

Солдаты от железной дороги охватывали нас с севера, поджимая к югу, к параллельно идущей автомагистрали. Я бросился вдоль медленно движущейся цепи, надеясь найти в ней разрыв. Внезапно оказался перед открытой поймой Швентойи. Перебегать ее было опасно — слева на лугу видны были солдаты. Но возвращаться назад совсем не имело смысла. Мне казалось, что немцы уже там. Впереди же, за рекой, их могло не быть. Но как перескочить туда? В этом же месте в Швентойю впадал узкий ручей, настолько заросший, что зелень сходилась над ним. Я пополз в этом сверху зеленом, а внизу мокром и грязном туннеле. Но меня, кажется, заметили — над головой пронеслось несколько очередей, пущенных из автоматов. Я осмотрелся и увидел солдат на лугу метров за сто в стороне. Казалось, что они стояли на месте. Мне же до леса оставалось вдвое ближе. Ручей перед впадением в реку стал глубже. Пригнувшись, в несколько рывков, я добежал до реки и бросился через нее, погрузившись в воду до пояса. С маху выскочил на берег. Шагов тридцать до ближайших деревьев нужно было проскочить по открытому месту. Яловые сапоги, полные воды и грязи, размокли, стали пудовыми, плохо держались на ногах. Пули свистели мне вдогонку. Я взмахнул одной, потом другой ногой так, что сапоги слетели, припал к земле и, не целясь, не видя цели, дал несколько очередей на случай погони. Затем вскочил и теперь уже без оглядки влетел в лес.