Валериан Якубовский - Дезертир Страница 30

— Откуда у вас такая славная девочка?

— Это внучка старосты.

— Гм… А где у тебя, девочка, папа? — поинтересовался Иван Игнатьевич и с отцовской нежностью погладил ее ворсистый платок.

— У меня нет папы, — всхлипнув, ответила Алеся.

— А мама?

— Мама еще до войны отравилась…

— А бабушка, — добавил Лаптевич, — час тому назад повесилась. — И, помолчав, решительно заявил комиссару:

— Я хочу девочку удочерить.

Под очками Ивана Игнатьевича блеснула слеза.

— Благородный вы человек, Станислав Станиславович,

— с гордостью сказал комиссар. — Отряд поможет вам воспитать ее настоящей партизанкой.

— Спасибо, Иван Игнатьевич.

— На первое время препоручите девочку Зосе. Она все-таки женщина… А ребенку нужна материнская ласка.

Вечером конники захватили еще одну машину, хотя и не воспользовались ее лошадиными силами. Машина пришла из Копцевич на поиски пропавшего вездехода и сама попала в западню. Подъезжая к деревне, машина забуксовала. Десятка два промерзших до костей вояк в коротких шинелях и натянутых на уши пилотках повыскакивали из кузова и стали толкать грузовик сзади. Колеса провертывались в сугробе и не повиновались окрикам офицера, вышедшего из кабины. Зажженные фары усиливали темноту вокруг, а словесный ералаш солдатни позволил конникам спешиться и незаметно приблизиться к машине.

Затрещали автоматы Лаптевича, и прежняя галдевшая орда, не успев схватиться за оружие, валялась уже в снегу, истекая кровью. Уезжая, Лаптевич подбросил в кабину гранату, чтобы вывести грузовик из строя…

Трофейный вездеход вызвался водить Шилов. Он подсчитал, что горючего хватит до Копаткевич. Но если пополнить его запас за счет подбитого грузовика, то хватит и на дольше. А там — видно будет.

Объезжая колонну, Ян Францевич заметил Лаптевича и комиссара и сошел с коня. Подойдя к машине, он заглянул в кабину, где, кроме Шилова, сидела Зося, державшая на коленях маленькую Алесю.

— Это что еще такое? — гневно спросил он Ивана Игнатьевича. — Только что освободились от лазарета — и на тебе — детский сад… Убрать!

— Не приказывайте, Ян Францевич, — резко возразил Лаптевич. — Это моя приемная дочь. И если вы ее гоните, я тоже уйду в другой отряд.

— Никаких дочерей! Здесь партизанский отряд, а не сиротский дом.

— Не надо, — тихо сказал Иван Игнатьевич. — Не надрывайте ребенку сердце. Оставьте девочку в покое. Мало еще фашисты убивали наших детей? Кто ее защитит, если не мы? Опомнитесь. Вы же командир.

Сконфуженный Ян Францевич поднялся в седло и поскакал в голову колонны. Ему стало не по себе, что обидел своего любимца.

Колонна тронулась. Следуя в хвосте, за кухнями, Шилов остановил вездеход у грузовика, слил бензин и через четверть часа догнал колонну.

— И долго он ездил с Зосей? — поинтересовался Невзоров.

— До весны. Лаптевич снабдил его горючим на весь санный рейд.

— Значит, Шилов в боях не участвовал в составе отряда?

— В одном участвовал. Правда, случайно.

— При каких обстоятельствах?

— В феврале, когда зима, выдыхаясь, ополчилась снежными вьюгами на проселках Пиншины, в деревне Милевичи к нам присоединился еще один отряд, во главе которого стоял генерал Константинов. Я сопровождал его в штаб колонны и доложил командующему о прибытии генерала.

— Пригласите ко мне, — сказал Мачульский, — и можете быть свободным, товарищ сержант. — Потом остановил меня у выхода и спросил: — Ваша фамилия?

— Ершов.

— Вам известно, что Ян Францевич за Ствигу и Житковичи представил вас к Красному Знамени? У меня ваш наградной лист.

— Нет, не известно, товариш командующий. А Шилов не представлен?

— Шилов — нет. Кроме вас представлены Селезнев, Черняев и Лаптевич.

— Спасибо.

Я сказал Константинову, что его ожидают, и попросил разрешения уйти.

Мачульский предложил генералу расформировать его карликовый отряд и передать личный состав, особенно офицеров, другим отрядам для укрепления штабов, а самому возглавить оперативный отдел колонны, пока его, генерала Константинова, не отозвали в Москву.

Приняв предложение командующего, он рьяно взялся за дело. Разработанные им операции по разгрому вражеских гарнизонов Барановичской области, когда колонна повернула на север, прошли успешно…

В то утро Шилов оставил свой вездеход в тылах и находился с нами на высоте. Колонне предстояло штурмом овладеть городом Несвиж и взять станцию Городея. По насыщенности огневыми средствами эту операцию можно было бы сравнить с битвой на Ствиге.

На рассвете, когда растаял туман и мартовское солнце скользнуло вдоль Копыльской гряды, многочисленные штурмовые подразделения, оседлав высоты, выдвинулись на исходные для атаки рубежи.

Наш отряд располагался на левом фланге. Он должен был обогнуть овраг — исток реки Уша — и устроить засаду, чтобы лишить противника путей отхода на запад. Тут же развертывалась батарея сорокопяток.

Противник нанес упреждающий удар. Послышались глухие выстрелы из нескольких орудий, и снаряды ударили по высоте.

— Ложись! — крикнул Селезнев соседнему отряду, бойцы которого, пораскрыв рты, глазели на город, стоя во весь рост.

Я поднял бинокль. В окулярах вырисовывался средневековый город с двумя католическими монастырями.

Поодаль возвышался иезуитский костел с маленькими куполами, несущими на себе шпили с черными крестами.

Из-за оврага вынырнули четыре легких танка и начали вести обстрел левого фланга, быстро продвигаясь вперед. За ними одна за другой показались цепи противника. Немцы начали наступление на высоту.

Батарея открыла беспорядочную стрельбу по танкам. Трассирующий снаряд пролетел метрах в десяти от цели.

— Прекратить огонь, мазилы! — приказал Селезнев, подбежав к орудию. Оторопевший расчет, увидев незнакомого офицера, отошел от щита, не зная, слушать старшего лейтенанта или ждать комбата.

— Кто прекратил огонь? — спросил подоспевший комбат. Судя по всему, это был рядовой артиллерист из числа окруженцев.

— Я прекратил! — бесцеремонно сказал старший лейтенант.

— Почему?

— Стрелять не умеете.

Селезнев подозвал меня с Шиловым. Комбат окончательно растерялся.

— По головному, — скомандовал Селезнев, — одним снарядом, — и пока произносил слово "огонь!", я загнал в казенник снаряд, захлопнул затвор, а Шилов прирос бровями к наглазнику прицела и, вращая механизм наводки, сказал — Готово!

Я произвел выстрел. Головная машина остановилась, и сизый дымок показался над присмиревшей башней.

— Вот как надо стрелять! — сказал Селезнев. — Понятно?

— Понятно, — опустив голову, ответил комбат, сгорая от стыда.

Селезнев приказал нам ударить по второй машине, а сам подошел к соседнему орудию, отстранил прислугу, произвел наводку и выстрелил. Три танка пылали на склоне высоты. Четвертый повернул назад.

— Дай, сержант, по четвертому, — попросил Селезнев. — Уйдет.

Я закрыл казенник с третьим снарядом, и Шилов дольше обыкновенного двигал винтами наводки, останавливался, вглядывался в цель. Рука его то замирала на холодном металле, то снова вращала маховики. Он ожидал, когда корпус удаляющегося танка выйдет из дыма. Наконец Шилов встал.

Снаряд разворотил неуклюжий зад машины и воспламенил мотор. В красных языках огня оказался весь корпус. Раздался взрыв, и черные клубы дыма завихрились над склоном высоты.

Как рассказывал наш связист, находившийся тогда с телефоном у Мачульского, горящие танки увидели с наблюдательного пункта.

— Смотрите, Михаил Петрович, — протягивая бинокль Константинову, сказал командующий. — Какой молодец комбат! Четыре выстрела — четыре танка.

— А вы уверены, что их подбил комбат? — спросил генерал, вглядываясь в наступавшие цепи противника.

— Разумеется.

— А я сомневаюсь. До этого шесть снарядов пущено на ветер. Значит, подбил не комбат, а кто-то другой.

— Михаил Петрович! Кто же еще может подбить?

— В колонне есть мастера своего дела… Сигнализируйте…

В небо поднялась и прошипела ракета.

— Вста-ать! В ата-аку! — Десятки голосов командиров больших и малых подразделений, штурмующих групп продублировали приказ командующего, и извивающаяся огромной змеей цепь с криками ура понеслась вниз.

Высоты опустели. На огневых остались одни артиллеристы.

Немцы залегли и открыли прицельный огонь по наступающим.

— Прикажите батарее поднять противника, — потребовал Константинов.

Роман Наумович нажал зуммер и загудел в трубку телефона:

— Литвиненко! Подними немцев.

Батарея ударила осколочными. Гитлеровцы повскакивали с мест, заметались по склону, не зная, куда податься, чтоб выйти из-под обстрела. А генерал, увидев, что наш отряд форсировал овраг и скрылся за строениями, опустил бинокль. Довольный ходом протекающей операции, так не похожей по размаху и характеру на партизанскую, он встал и, потирая руки, сказал: