Анатолий Кудравец - Сочинение на вольную тему Страница 30

XI

Домой Игнат вернулся хмурый. Сказал Марине:

— Возьми буханку хлеба, сала, отнеси Поле. Ее тоже не обошли гости.

— Я так и подумала: не может быть, чтобы только к нам…

— К нам, к вам, к ним… — пробормотал Игнат, снимая со стены патронташ.

Просматривал припасы, раскладывал отдельно патроны с картечью — на лису, на зайца, на птицу. Патронов было мало. Достал из сундука ящичек, в котором лежали гильзы, порох, дробь, принялся набивать новые.

Галус лежал возле печи, опустив голову на лапы, поглядывал то на хозяина, то на окна, за которыми заметно набрякало синькой небо.

Снег пружинисто, как мох, проседал под ногами, крахмально поскрипывал под бахилами. Идти было легко: внизу был крепкий, точно земля, лубяной наст.

Игнат пересек поле, где позавчера играли лисы. Хотя бы один след. Двинулся лугом.

Галус рыскал впереди, то задирал голову вверх, нюхая воздух, то опускал в снег. Пока что ничего достойного серьезного внимания не попадалось, и он захватывал все более широкое пространство, сновал челноком туда-сюда, распаляя себя.

Из своего собачьего опыта он знал: где-то здесь, в этих кустах, или, возможно, чуть дальше есть зайцы и лиски. Они хитры, позарывались в снег, затаились и думают, что их никто не найдет, не вспорет. Вспорем!.. Какой молодой и пахучий снег! Он пьянит, точно молоко, ошалеть можно от радости. И воздух густой, как в лесу. И эта настороженная тишина! Будто все заранее знали, что они придут сюда на охоту, и затаились, притихли. Но они где-то тут, совсем рядом, эти лиски и зайцы, быть может, иной уже следит за ними из-под куста, готовый вскочить и задать стрекача. Сам хозяин, сам Игнат Степанович сказал: «Ищи. Ищи-ищи». А раз он так сказал, значит, они есть. Надо искать…

Игнат шел расслабленным шагом. Ружье со взведенными курками лежало на согнутой левой руке, правой он придерживал его за ложу. Старая охотничья привычка — чтоб ни зверь, ни птица, даже выскочив из-под ног, не застали врасплох: рывок — и приклад у плеча.

Аккуратненькие, красивые, напоминающие листья клевера, лисьи следы встретились лишь возле Петрусева дворища. Зверь, видно, только что прошел, в иных следах еще осыпалась снежная пыль. Галуса не видно было. Игнат свистнул: «Тю-у! Тю-у!»

Через минуту запыхавшаяся, с высунутым языком собака была у ног. Игнат достал из охотничьей торбы ломоть хлеба, Галус осторожно снял его с ладони, отошел и лег на снег. Ел и преданными глазами поглядывал на Игната. Подобрав крошки, подошел опять, Игнат погладил его по загривку, указал на лисий след:

— Ищи!

Галус сунул нос в след, пробежал по нему метров двадцать, то опуская, то поднимая морду, и вдруг повернул назад. Сел неподалеку и начал искаться, бросая виноватые взгляды на хозяина.

— Ищи! — уже строже приказал Игнат.

Галус снова вышел на след, но вскоре задержался возле молоденькой березки, поднял ногу, отметился, вернулся обратно и снова сел.

— Что это с тобой сегодня? Дома чужих людей не почуял, а тут… — разозлился Игнат. Подозвал собаку, взял за ошейник, выхватил ремень из штанов и, сложив вдвое, принялся учить, приговаривая: — Ты будешь гонять? Будешь гонять? Во тебе! На тебе! Вопщетки, не хочешь гонять? Так я тебя погоняю! На тебе! Во тебе! На тебе! Во тебе!

Собака скулила, дергалась, пыталась вырваться, но рука у Игната была крепкая. Наконец рука расслабилась, и Галус вырвался. Отбежал и принялся зализывать побитые бока. Зализывал и скулил, плакался. Плакался и виновато поглядывал на хозяина.

— Поскули мне, поскули, так еще добавлю! — говорил Игнат, набивая трубку. Долго не мог распалить махорку: дрожали руки. — Поплачься мне, поплачься, — повторял больше для себя, нежели для собаки. И правда, ему было не по себе. Разве это дело — бить собаку? Таким порядком многому ли научишь. Хотя опять же: не побежишь сам по следу — Ну! — прикрикнул Игнат, стараясь скрыть в голосе свою неправоту.

Галус посидел еще немного, затем покорно встал, отряхнулся от снега, вышел на след и пропал в кустах. Спустя минут пять зацахлил: «Ах! Ах! Ах!»

— Ну во. Выходит, что и ты не можешь без понукания делать свое дело, — сказал вслух Игнат, опять-таки скорее из желания оправдаться перед самим собой.

Он прошел немного вперед, ближе к лесу, и стал под невысоким раскидистым дубком на краю прогалины. Прогалина глубоким острым клином врезалась в ельник, и стоило Галусу завернуть зверя назад, тот уж никуда не денется, выскочит на открытое место.

На какое-то время собака затихла, потом голос ее послышался снова, только уж левее и глубже в лесу. «Ишь ты! Не дура, не хочет вылазить на чистое, пошла в чащу», — подумал Игнат о лисе, хорошо зная тот глухой, забитый ломьем и корягами молодой ельник, куда вел след. Правое крыло ельника огибало осочное болото, левое упиралось в старый лес. Он хорошо представлял лису, как легко она идет между деревьями, обминая кочки и кучи валежника. Остановится, присядет, напряженными ушами ловя голос собаки, может даже подпустить ее близко, а затем махнуть в другую сторону. Непросто будет Галусу выгнать ее оттуда: придется взять большой круг, да все по той же чаще, чтобы завернуть сюда. Завернет.

Вопщетки, что ни говори, а собака добрая. Недаром Павел Шамаль отдавал за нее свою суку и двести рублей в придачу: «От-д-дай мне ее, а я с ней н-на в-волков бу-буду ходить, а т-тебе и с-суки хватит на зайцев и б-бе-лок». Умник нашелся.

Игнат прислушался: Галус не давал о себе знать. Не иначе потерял след. Что-то с ним сегодня не то. Хотя даже у человека не всегда спросишь, что с ним, а это же собака. И не спросишь, и сама не умеет сказать.

А работник Галус отменный. С ним можно идти и на волка, и на кого угодно. И ко двору пришелся. Уж на что Марина строга к собакам, а и ей он нравится: и накормит, и в хату пустит погреться.

Однако где ж он и почему молчит? Это уже не нравилось Игнату. Не иначе потерял след и сейчас прибежит с виноватыми глазами.

Вокруг было тихо и глухо, как ночью. Белый, аж слепит глаза, снег, контрастно черные, словно обугленные кусты. Сверху сорвался комок снега, разбился о шапку, угодил за воротник. Игнат передернул плечами, мокрое потекло по спине. Галуса не было слышно, и Игнат не вытерпел, двинулся по следу сам.

След вел сперва по краю кустарника, вдоль поля, затем через болото свернул в сторону леса. Тут Галус набрал свой обычный гон, шел ровными размашистыми скачками. Его разлапистые следы четко значились рядом с лисьей цепочкой.

И здесь, на болоте, застарелый снег был прочен, точно утоптали его. Игнат легко шел поверху, и сам не заметил, как побежал. Бежал, будто и впрямь догонял кого-то. Некое неведомое беспокойство гнало его вперед. Вместо того чтоб стоять, как всегда, в засаде и ждать, когда зверь выйдет на него, он сам бежал по следу, словно гончак. Бежал гончак за гончаком.

Болото кончилось, и Игнат остановился, прислушался: не донесется ли знакомое «Ах! Ах! Ах!». Кругом стояла мертвая тишина.

За болотом след, как и предполагал Игнат, свернул в чащобу. Продравшись сквозь лозняк и крушинник, Игнат ткнулся в молодой ельник. Гуще всего он был по краю, по-над болотом, дальше поредел, и Галус тут вновь перешел на свой размашистый бег.

Уже с полчаса Игнат шел по следу, хорошо упарился, расстегнул верхние пуговицы фуфайки. Перед ним стояло несколько старых елей, дальше угадывался просвет, должно быть давнишняя вырубка, и Игнату вдруг тюкнуло в голову: «Вопщетки, сдурел я, не иначе. Бегу вслед за собакой. Догоняю ее?..»

Мысль эта была так неожиданна и проста, что Игнат сбавил шаг, а приблизившись к старым елям, и совсем остановился. Решил закурить. Полез в карман за кисетом, взял щепоть махорки. Уминал ее в трубку и смотрел перед собой. В прогалине между серыми стволами, сквозь щетку подлеска, метрах в десяти разглядел небольшую поляну. На ней что-то перемещалось, металось, вроде катался огромный серый клубок. Оттуда же доносилось глуховатое недовольное гырканье.

Это были волки.

Игнат как стоял, так и остался стоять, только сунул трубку в карман, развернулся чуть вправо, приподнял ружье на руке и, прижав приклад к боку, не целясь шарахнул из обоих стволов в этот живой клубок. Переломил ружье, выхватил пальцами гильзы, затолкал вместо них два патрона с картечью, рванул приклад к плечу.

На поляне никого не было.

Тогда он подобрал гильзы, воткнул в патронташ, вышел на поляну. Вспоротый, перепаханный множеством лап до земли снег, клочья шерсти — серой, волчьей, и рыжей, Галуса, и кровь… И ошейник, который был на Галусе и за который Игнат всего полчаса назад держал его. И больше ничего.

Игнат поднял ошейник, подержал в руках, сунул в торбу. Медленно обошел поляну, присматриваясь к следам. Волков было шестеро, и каждый повел след в свою сторону.

«Неужто ни одного не достал? Быть не может! Хотя, конечно, была бы это картечь, а то шел на лису. И все равно: бил ведь с десяти метров…»