Южный ожог - Александр Александрович Тамоников Страница 33

патроны. Возможно, допустил ошибку, что выдал себя. Пока бы немцы прошли деревню, стали проверять отдельные избы, времени было бы вагон! Несколько солдат выбили штакетник и разбежались по огороду. Глеб видел только силуэты, они едва выделялись на снежном фоне. Какие-то призрачные демоны, их не брали пули, они легко скользили по пространству, меняли позиции. «Призраки» приближались. И все же он подстрелил одного, когда тот возник прямо у окна – выпрыгнул из-за простенка, хлестнул очередью, и физически развитое тело завалилось на бок. Осталось двое, да и патронов в диске, наверное, столько же… Трещал немецкий автомат за окном, сыпалась со стены старая штукатурка. Как только возникла пауза в стрельбе, Шубин возник в оконном проеме, чтобы поразить выстрелом второго. Но, увы, русского ждали – прогремела очередь, и отскочить на этот раз Глеб не успел. Ослепляющая боль разорвала левое плечо, искры брызнули из глаз. Боль была такой острой, что перехватило дыхание, и он едва не потерял сознание. Отключилась часть мозга. Шубина развернуло, швырнуло спиной на стену. Автомат полетел через всю горницу. Глеб сполз по стенке, лютая боль не позволяла сохранять вертикальное положение. С воплем «Товарищ капитан, вы живы?» к нему бросился Файзуллин, схватил за шиворот, чтобы окончательно не упал. Зачем? Шубин прохрипел что-то вроде: отставить, солдат, займись делом, времени нет… Но тут прогремела еще одна очередь, Файзуллин ахнул, изменился в лице и повалился, ударившись головой о подоконник…

Боль душила как стальная удавка. Шубин, сидевший на полу, прижался затылком к стене. Рукав пропитывался кровью, которая упругими толчками выплескивалась из раны. Не самая ответственная часть тела – плечо, отчего же так больно? Огарок прогорал, осталось несколько минут, и в горнице наступит кромешная тьма. По стенам ползали тени, поблескивали мертвые глаза красноармейца Файзуллина, так и не справившегося со своей задачей… Сознание висело на тонкой ниточке, Глеб прикладывал усилия, чтобы не отключиться. Стрельба отступила, сделалась глухой – а может, так казалось от непрерывного гула в ушах. За окном деловито переговаривались немцы, и Шубин улавливал обрывки разговора. Один предлагал закончить дело гранатой, брошенной в окно, второй, в принципе, не возражал, но есть один нюанс. Ему показалось, что отстреливался офицер, и стоит сходить, проверить. Если это так и он еще жив, герр Штаубер не поскупится на поощрение. Первый согласился. Лезть в окно солдатам не хотелось, они отправились в обход. Шевелиться Глебу было трудно, боль из плеча расползалась по всему телу. Казалось, агонизирует каждая клеточка. Солдаты, протопав под окном, свернули за угол. Секунд через двадцать войдут через парадный вход, как белые люди… Давно вы что-то не были в плену, товарищ капитан! Когда там побывали, еще в лейтенантах бегали…

Он через силу заставлял голову работать. Автомат далеко, оружие Файзуллина на столе: не дотянешься. Шубин начал шевелиться, превозмогая боль, закусил губу. Правая рука поползла к ремню, нащупала кобуру, застежку. Он медленно вытащил командирский «ТТ». Боль удалось обуздать, рукоятка поместилась в ладони. Ствол передергивать не нужно, давно передернут. Предохранитель заменяет спусковой крючок, который следует натянуть до щелчка, а потом нажать еще сильнее, чтобы произошел выстрел… Глеб задыхался, пот бежал по лицу. Фашисты уже топали по крыльцу, ногой распахнули дверь и вломились в сени. Шубин всунул пистолет под бедро, правую руку пристроил рядом с рукояткой, закрыл глаза. Но нет, так можно отключиться – пришлось глаза открыть. Он смотрел в пространство, держался на последнем издыхании…

В горницу вошли двое в коротких камуфляжных куртках и штанах того же цвета. Он видел их с большим трудом, все расплывалось. Экипированы по всей серьезности, мужчины подготовленные, обученные. Правда, только двое, но и это много на одного раненого… Оценив обстановку, солдаты расслабились, обменялись парой ироничных замечаний. Смысл слов не доходил. Солдаты убедились, что перед ними живой офицер. Один засмеялся, подошел ближе, сел на корточки, загородив собой второго. Эсэсовец всматривался в лицо русского командира, видимо, гадал, в чем их сила, почему эти люди проявляют столь глупое упорство в ведении боевых действий. Шубин разлепил губы, прошептал на немецком языке что-то вроде: «Доброй ночи, господин хороший». Немец удивился, услышав родную речь, подался вперед, чтобы разобрать. Теперь он не видел руку, вытягивающую из-под бедра пистолет. Выстрел отбросил солдата, он даже в лице не успел измениться. Грохнулся об пол всей своей армированной массой. Второй побледнел, оттянул затвор автомата. Но капитан опередил, хотя боль душила. Пистолет трясся в руке, мишень расплывалась. Но он надавил на спусковой крючок. Первая пуля ушла вбок, но солдат испугался, метнулся в сторону. Вторая пуля попала в грудь, немец выронил автомат, упал как-то криво, тяжело дышал и глаза оставались открыты. Видимо, пуля прошла насквозь, важные органы не пострадали. Третий выстрел снова вышел «холостым»: пуля отколола щепку от косяка. Пистолет упал на ногу, требовалась передышка. Судорога сводила все тело, сжимала дыхательные пути. Немец зашевелился, приподнял голову. Он тоже испытывал адскую боль, его маскхалат промок от крови. Лицо исказилось, но он пребывал в сознании и ясном уме. Глаза от напряжения вылезли из орбит, но смотрели цепко, с колючей ненавистью. Скрюченные пальцы поползли по полу – за автоматом. Передышка вышла какой-то скомканной. Шубин поднял пистолет. Глаза фашиста беспокойно забегали. Дуло смотрело ему в лицо. Немец шумно выдохнул, забормотал:

– Нет, нет, не нужно, не делайте этого…

На каком, простите, основании? Пуля пробила переносицу – разумеется, случайно, Глеб почти не целился. Белобрысая голова упала на пол. Пистолет выпал из руки, сознание заволокла муть. Капитан терял последние силы, кровь покидала организм. К чему суетиться, что-то делать? Деревню все равно захватили немцы. Он провалился в обморок. Потянулись видения. Рядом с ним на корточках сидела Катя Измайлова, бинтовала плечо. Ее лицо находилось рядом, можно было дотянуться до него губами. «Потерпи, – бормотала Катя, – осталось немного, я уже заканчиваю…» «Ты откуда здесь взялась? – недоумевал Шубин. – Ты точно настоящая?» Катюша загадочно улыбалась, волнистый локон касался его лба, щекотал… Когда он открыл глаза, никакой Кати в горнице не было, но стало легче. Так всегда бывает перед смертью. Свеча коптила на столе. Потускнели глаза Файзуллина. Остальные не волновали – навидался мертвых врагов. Сквозь гул в ушах прорывались звуки боя – далекого, на другом краю деревни. Не сдались еще стойкие солдаты. По дороге кто-то бегал с криками. Кричали по-немецки. Но желающих заглянуть на огонек больше не наблюдалось. Шубин понимал, что нужно что-то делать: перевязать рану, затянуть жгут, чтобы уменьшить потерю крови… Он не помнил, где оставил свой вещмешок. У Файзуллина