Шамиль Ракипов - О чём грустят кипарисы Страница 34

— Ошибаешься, — сказала Лейла. — Пятый. Вынужденная посадка, сломал три ребра.

— Пустяки, — Ахмет махнул рукой. — Мы тебя тут подождём. Кабинет главного на первом этаже.

— Я вас провожу, — предложил Саша. — Он сейчас у себя. Диктатор, Павел Тимофеевич, чудесный старик.

«Диктатор» оказался худеньким, сутулым старичком с белой бородкой и умными, лукаво прищуренными глазами. Выслушав меня, сказал сердито:

— Не отпущу. Санфирова останется здесь до конца войны, понятно?

— Вы шутите?

— Будет работать в госпитале медсестрой. После войны поступит в мой институт.

— Это невозможно, — я никак не могла понять, шутит он или говорит серьёзно. — Она здесь зачахнет, умрёт.

— И вы оставайтесь, — моих возражений он словно не слышал. — Повоевали и хватит. Мужички за вас довоюют.

— Вы уверены, что довоюют? — Я начала злиться. — Глубоко ошибаетесь. Хотелось бы вылететь сегодня. В крайнем случае — завтра утром.

— Значит, по-хорошему не хотите. — Диктатор закурил папиросу. — Думал сохранить ногу Санфировой, ничего не поделаешь, придётся ампутировать.

Я облегчённо рассмеялась.

— Ампутируйте, только поскорее.

— Хорошо, постараюсь. Надо бы ей побыть у нас еще недельку. Пусть оставит расписку, что никаких претензий к госпиталю у неё не будет. Выпишем завтра в десять ноль-ноль.

— Спасибо. Между прочим, наш полк уничтожил, кроме всего прочего, не одну тысячу гитлеровцев. Если бы не мы, раненых в вашем госпитале было бы побольше. А там, на полях сражений, — убитых.

— Неубедительный довод. Остаюсь при своём мнении…

С таким мнением — женщинам, мол, не место в воинских частях — я, как и Марина Раскова в своё время, сталкивалась не раз. После войны поинтересовалась, сколько женщин и девушек было на фронте. Оказалось — восемьсот тысяч! Нашлось место.

Мой мичман ждал меня в коридоре. Глянул мне в глаза.

— Улетаем завтра утром.

— Я так и знал! — воскликнул он, удивительно точно воспроизведя интонацию Лейлы. — Для Ахмета — удар. Я здесь со вчерашнего дня, пишу очерк о лесных матросах. Познакомился с вашими друзьями, удивительно милые люди. Про женский полк слышал, кое-что читал, но с военными лётчицами встречаюсь впервые. У меня о них было совсем другое представление.

— Знаю. Превратное.

— Конечно. Куда вас перебрасывают?

— На вершину Ай-Петри.

— Хорошее место, — рассмеялся он. — Сверху видно всё…

В укромном месте на берегу моря мы устроили маленький пир, выпили бутылку «Муската» из царских погребов, которую я привезла с собой. Ахмет не подавал виду, что расстроен. А Лейла была просто счастлива.

— У меня крошечная, но отдельная палата, — сказала она. — Поместимся. Хочешь, устроишься на полу, хочешь, на кровати.

— Нет, я буду ночевать на аэродроме, — возразила я. — Боюсь вашего диктатора.

— И слышать не хочу. Будешь спать в моей палате, — настаивала Лейла. — Ты ещё не рассказала, как вы там без меня жили, как воевали.

— Ещё расскажу. Ночевать в госпитале ни за что не соглашусь, не уговаривай. Внесут на носилках, никуда не денешься, но чтобы добровольно… Придумала тоже. Твоя палата — номер шесть? Угадала?

Все рассмеялись.

— Угадала, сдаюсь, — Лейла махнула рукой. — Приходи завтра пораньше.

Саша предложил мне осмотреть город, я с удовольствием согласилась. Подумала: «Ахмет и Лейла расстаются надолго, может быть, навсегда, пусть побудут вдвоём. Всё-таки судьба подарила им встречу».

Мой мичман очень хорошо знал Ялту, я поинтересовалась:

— Бывали здесь до войны?

— Много раз. Когда-нибудь напишу о здешних подпольщиках. Террор, голод, а люди боролись, совершали подвиги. Вот на этой стене при немцах висела витрина.

— Сверху надпись: «Ялтинская городская управа извещает жителей города». Под этой надписью вывешивались приказы коменданта, объявления. Однажды в декабре 1941 года, как обычно, один лист бумаги был заменён другим. О чём извещались жители? Заголовок, крупными буквами: «О разгроме немецко-фашистских войск под Москвой». И — полный текст сообщения Совинформбюро.

— Представляю, как бесновались немцы.

— Видите в саду белое здание с верандой? Дом-музей Чехова. Сад посадил сам Антон Павлович. Здесь его навещали Горький, Бунин, Куприн, Шаляпин, артисты Художественного театра. Директор музея — Мария Павловна, сестра Чехова, ей 80 лет. Сумела сохранить дом, великое ей спасибо…

Мы вошли, я познакомилась с очень приветливой, интеллигентной хозяйкой. Осмотрели гостиную, кабинет. Хотелось о многом расспросить Марию Павловну, но я не смогла преодолеть свою робость.

Молча посидели на скамейке в саду. Потом, не сговариваясь, направились к морю.

— Расскажите о себе, — неожиданно предложил Саша.

— Вы думаете, это так просто? — удивлённо посмотрела я. — И зачем?

— Напишу очерк «В небе — Магуба Сыртланова». Сколько у вас боевых вылетов?

— Это военная тайна. Не смешите меня.

— Я говорю совершенно серьёзно.

— Значит, я расскажу, вы напишете, очерк появится в газете… Вы представляете, что обо мне подумают в полку? Прилетела в Ялту, воспользовалась случаем, наболтала корреспонденту: вот я какая, Сыртланова! Как я подругам в глаза глядеть буду?

— А вы и о них расскажите.

— Не имею права. Корреспондент удивился:

— Кто же запретил вам рассказывать о подругах?

— Я сама себе запретила, — твёрдо заявила я.

— Почему? Женский гвардейский авиационный полк в боях за Крым — это страница истории. О вас ходят легенды.

— Пусть ходят. Если я расскажу, например, о Санфировой, знаете, что будет? Кончится наша дружба.

— Но ведь в армейской газете о вашем полку писали. Сам читал: «Так воюют девушки!»

— С корреспондентами беседовала Рачкевич, заместитель командира полка по политической части.

Саша не отступал:

— Хорошо, даю вам слово, что ничего писать не буду. Расскажите для начала о своём первом боевом вылете. Что ему скажешь?

— Испугалась, — говорю, — до смерти, когда обстреляли. Так что ничего интересного.

— Ну тогда — о погибших подругах, о Жене Рудневой. Вы с ней летали?

— Не могу.

— Почему?

— Наверное, не пришло время. Не утихла боль. Может быть, расскажу после войны, наберитесь терпения.

Саша демонстративно промолчал, и так как я ничего не говорила, уныло сказал:

— Не везёт мне в Ялте. Тут в госпитале есть один моряк, с «Червоной Украины». Участвовал в обороне Севастополя с первого до последнего дня, даже до последнего часа. Был в группе прикрытия. Немцы оттеснили их на мыс. Херсонес. Эвакуироваться не смогли. Прорывались группами и поодиночке в горы. Удалось это немногим. Считается, бои за Севастополь закончились 3-го июля 1942 года, а эти орлы 12-го июля ещё держались. Расскажи, говорю, как было дело, для истории важно, а он рычит: ближе чем на пять метров не подходи. Злой, как чёрт. Партизанил, освобождал Ялту, здесь его и зацепило осколком. Дружки пошли штурмовать Севастополь, а он попал в госпиталь. Глядит зверем, как будто я его ранил.

— А что за ранение?

— Правая рука в гипсе.

— Остынет, побеседуете.

— Он остынет, когда умрёт! — усмехнулся Саша.

— Сочувствую вам, — я тоже чуть не рассмеялась.

— А сами…

— Но, мой мичман, я на вас не рычу, идём рядышком.

— Утешили.

— Давайте поменяемся ролями. Вы о себе расскажите. И о людях, с которыми сводила вас судьба.

Он охотно согласился — так мне показалось. Во всяком случае, упрашивать или ждать не заставил.

— Хорошо, подам пример, — сказал оживлённо. — Мне 23 года. Холост. Выполняю задания редакции. О себе больше нечего, всё. О людях…

— Не всё, — перебила я его. — За что вас наградили? На груди моего мичмана — медаль «За отвагу».

— За репортажи из Севастополя.

— А говорите — всё.

Больше он не стал распространяться, а в свою очередь спросил:

— Вы слышали о снайпере Людмиле Павличенко?

— Слышала, но очень мало. Вы её встречали?

— Да. Разговаривал с ней один раз. Обаятельная девушка, умница. До войны окончила педагогический институт, по специальности историк. Работала в Одесской научной библиотеке и занималась в снайперской школе. Добровольно пошла на фронт. В боях под Одессой уничтожила около 300 гитлеровцев. Представляете? В Севастополе лучшие снайперы 11-й немецкой армии устроили на неё охоту. Манштейн обещал щедрую награду тому, кто уничтожит девушку, не знающую промаха. Но дуэли заканчивались не в пользу немцев. Снайперов у них поубавилось.

Одна дуэль затянулась. Немец занимает позицию. Людмила тоже. Высматривают друг друга с рассвета до позднего вечера, выжидают, по другим целям огня не ведут. Декабрьской ночью Людмила пробралась на минное поле, укрылась в окопчике под сухими ветками.