Александр Коновалов - Небо зовёт Страница 35

— Ты откуда, Василий?

— Из Калужской области, а ты?

— А я из Орловской. Работал трактористом, но как узнал, что в Олсуфьевское штурманское училище объявили дополнительный набор, то сразу помчался в военкомат, где и получил направление. Теперь буду надеяться, что пройду комиссию и сменю руль трактора на штурвал самолёта.

— Что говорят люди, отбор строгий?

— Мы разговаривали с сержантами из этого училища, которые будут заниматься с нами физподготовкой, они в один голос говорят, что самым главным органом у лётчика должен быть вестибулярный аппарат.

— А что это такое?

— Ну, способность человека в любых ситуациях не терять ориентации в пространстве. Скажем, если тебя раз двадцать прокрутить вокруг своей оси и ты прошел в нужном направлении и ни разу не покачнулся, то у тебя этот самый аппарат хороший, а значит, можешь летать. Это логично. Представь себе, в воздушном бою ты сделал несколько кульбитов, у тебя закружилась голова, и ты не знаешь, где у тебя небо, где земля. Тогда тебе уж не до противника, а надо думать, чтобы в неё, матушку, не врезаться.

— Ты всё правильно говоришь, а я об этом как–то и не думал. А как его будут проверять?

— Говорят, есть какая–то центрифуга. Ну, небольшая комнатка с креслами, в которые сажают двоих, или четверых испытуемых, включают мотор и она вращается вокруг своей оси установленное время. А потом останавливают, проверяют у испытуемых: пульс, кровяное давление, делают анализ крови, ещё что–то. Если отклонений от нормы в этих параметрах нет, то делают заключение, что годен для обучения в училище штурманов.

— А ты, как думаешь, у меня вестибулярный аппарат хороший?

— Не знаю, но если хочешь, сейчас проверим. Пойдём в коридор, там побольше места. Значит так, ты двадцать раз поворачиваешься вокруг своей оси и после этого идёшь прямо по коридору, никуда не сворачивая.

Я так и сделал, но когда вышел на «финишную» прямую, меня слегка качнуло, но я устоял, с трудом удерживая равновесие, покачиваясь, пошёл в нужном направлении. После этого Сергей безапелляционно заявил:

— Если здоровье в порядке, то считай, что тебя приняли в училище.

Я с недоверием посмотрел на него и в свою очередь спросил:

— А ты свой вестибулярный аппарат проверял?

— Много раз. Но так хорошо, как у тебя, у меня не получается, голова кругом ходит и несколько секунд не могу сориентироваться, куда надо идти, а потом даже тошнота подступает. Сколько я не тренировался, а положительных сдвигов почти нет.

— А ты в клуб на танцы ходил?

— В клуб ходил, но танцевать не умею.

— А я в четырнадцать лет научился. Сначала, как у тебя, голова кружилась, а потом, так иной раз раскрутишься, думаешь, упадёшь, а встанешь и голова не кружится. Если мы поступим, я тебя обязательно научу танцевать. На танцах и с девушками легче знакомиться, и удовольствие огромное получаешь, и прекрасная тренировка тела. Тем более, офицеру–лётчику сам Бог велел танцевать и развлекаться.

— Ты ещё не поступил, а уже возомнил себя летуном.

— Если комиссия признает меня негодным для лётной работы, всё равно буду учиться на техника или механика, лишь бы были рядом самолёты. Я дал слово девушке, что буду обязательно летать и теперь надо непременно данное обещание выполнять.

— А где она, твоя девушка?

— Познакомились мы с ней в Ленинграде, она там учится на фельдшера, а сейчас где–то на практике.

— Вы что, не переписываетесь?

— С места практики она мне не написала, но я надеюсь и живу ожиданием. Мы договорились, что она напишет моим родителям, а они передадут письмо мне, но не знаю, по какой причине, но известий от неё никаких нет.

— Может, она кого–то другого полюбила?

— Этого не может быть. Мне кажется, причина её молчания кроется в чём–то другом.

— Женщина — это существо непостоянное и непредсказуемое. Не верю я им, — убедительно заявил мой собеседник.

Я не хотел больше продолжать эту болючую тему и спросил его:

— А у тебя братья и сёстры есть?

— Да, три брата и две сестры, но все они младше меня. Я в семье самый старший. Отцу нужен был помощник, и ему очень не хотелось меня отпускать, но пришлось смириться, ведь повестка пришла из военкомата, а в армии служить всё равно надо. Может ты и прав насчёт авиамеханика. Наверно и я так сделаю, если забракуют в училище штурманов, то буду учиться на механика.

Сергей мне нравился. Он был прямой, открытый, очень разговорчивый, и с ним было приятно общаться. Он не навязывал своих мыслей, умел говорить и слушать, притягивал к себе исключительным обаянием. Перед сном, прогуливаясь по территории студенческого городка, немного размялись на спортплощадке и легли спать. Закрывая глаза, подумал: «Где ты, моя ненаглядная, где? Любишь, не любишь, приснись хоть во сне».

Утром всю нашу разношёрстную публику строем повели на медкомиссию. Было нас человек двести, разделённых на семь групп. Я попал в третью группу. Первая пошла на медосмотр, а остальные в спортивный городок для определения физического состояния конкурсантов и выставления оценок по отдельным видам спорта. Сначала мы подтягивались на турнике, отжимались от пола, поднимали 16 и 32 килограммовые гири, потом прыгали через гимнастического коня, преодолевали полосу препятствий, а в заключение устроили 3‑х километровый кросс. На каждого из нас была заведена карточка, в которую и записывались результаты наших выступлений по пятибалльной системе. Несмотря на то, что результаты мои были отличными, и физически был хорошо подготовлен, пришлось изрядно выложиться.

… Медосмотру подвергались конвейерным способом. В специально отведённом месте, вдоль стены, были установлены семь столов, за каждым из которых сидел врач–специалист по своему профилю. Возглавлял комиссию военврач первого ранга.

Он же со своими ассистентами на основании данных обследования, занесённых в карточку, и выносил свой вердикт. Половина врачей составляли женщины средних лет, и каково было нам, «необстрелянным пацанам», стоять перед ними в обнажённом виде, дрожащими от волнения и холода. Такому унизительному медосмотру я ещё никогда не подвергался. На такие вопросы, как: «Не мочусь ли я по ночам, не болел ли венерическими заболеваниями, не было ли переломов, не болел ли болезнью Боткина» — отвечал механически односложно. Когда прошли этот унизительный дьявольский конвейер, повели нас уже в одежде на рентген и сдачу анализов. Последним и главным аккордом этого издевательства была центрифуга. И без того измотанные и взволнованные, садились ребята в кресла, пристёгивались ремнями, закрывали глаза и терпели пятиминутную изуверскую пытку. После остановки «дьявольского колеса», выводили их санитары под руки еле живых, жёлто–зелёных. Некоторые, особо выносливые, пытались идти сами, но вид у них был отрешённый, безучастный ко всему происходящему. Тут же испытуемых подхва–тывали эскулапы и начинали считать удары сердца, измерять кровяное давление, заставляли десять метров пройти туда и обратно, несколько раз присесть. Наконец настал и мой черёд. Насмотревшись на немыслимые пытки ребят, когда садился в кресло, и меня бросило в дрожь. Не знаю, с какой целью это делалось, но экзекуция проводилась в полной темноте. Я пристегнул ремни, закрыл глаза и приготовился к самому худшему. Щёлкнул замок на дверях и «комната страха» с большим ускорением стала вращаться. Меня с каждой секундой сильнее и сильнее стало прижимать к креслу, будто бы я попал под пресс и сейчас из меня выдавят всё, что там есть. Стало тяжело дышать, участилось сердцебиение, уши заложило, к горлу подступил неприятный комок, тело стало ватным и тяжелым, не способным передвигаться. В голове пульсировала единственная мысль: «Когда же наконец это издевательство кончится». Бог услышал мою мольбу, послышались звуки трущихся деталей и постепенно «адская машина» стала останавливаться. Хотя центрифуга уже остановилась, но голова и всё моё тело продолжали вращаться. Открылись двери, но у меня не было ни сил, ни желания отстёгивать ремни и вставать с кресла. Мне казалось, что из моего тела высосали всю кровь, и теперь оно стало слабым и немощным. Санитары «рассупонили» меня, подхватили под руки и повели в комнату, где «изверги в белых халатах» добивали свои жертвы безжалостным вердиктом: «К лётной работе не готов». Я сел за стол. Состояние моё было отвратительное, но с каждой секундой я чувствовал прилив сил и нормализацию работы всех органов и систем организма. Мужчина–военврач измерил артериальное давление, пульс, результат записал в анкету. Потом осмотрел глазные яблоки, проверил реакцию на разные раздражители. В конце концов, когда подытожили результаты обследования и испытаний, выяснилось, что мои параметры немного не дотягивают до нормы. Военврач подвёл меня к председателю комиссии и сказал: «Товарищ полковник, этот парень немного не дотягивает до установленных норм для лётного состава. Вот посмотрите его карточку». Тот молча её взял и усугубился в чтение. Я стоял, как перед судьёй, и ждал его приговора. Наконец, изучив документ, сказал: