Ежи Климковский - «Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса Страница 35

Что касается политических вопросов, то здесь Андерс был убежден в неизбежном поражении Советского Союза и в победе Германии настолько, что подбирал даже определенных людей и изыскивал пути для установления контактов с высшими немецкими военными чинами. Он считал, что лучшим эмиссаром среди людей, которыми он тогда располагал, может быть бывший премьер Польши, профессор Леон Козловский, который рассуждал так же, как и Андерс, мыслил теми же категориями и точно так же, как он, верил в победу Германии. Кроме того, Леон Козловский исходил из убеждения, что Польша, несмотря на все происшедшее в сентябре 1939 года, должна сотрудничать с Германией, как это сделали Румыния, Венгрия и другие сателлиты «оси». Поэтому Андерс, встретив Козловского в посольстве в Москве, направил его в свой штаб в Бузулук и под видом определения на работу в армию одел его в военный мундир.

Кот так писал об этом Сикорскому 10 сентября 1941 года:

«Несомненным противником (правительства в Лондоне. — Е.К.) является Леон Козловский, который хотел бы пойти к Андерсу в качестве референта по политическим вопросам или, когда немецкие войска подойдут ближе, поехать в Польшу…»

В результате означенный господин Козловский, получив чин поручика, в течение недели работал в финансовом отделе армии. После ряда совещаний и заседаний, которые были проведены в это же время, он получил распоряжение отбыть в Москву — якобы в посольство, хотя оно в это время находилось не в Москве, а в Куйбышеве. В действительности же он должен был перейти линию фронта, что в условиях немецкого наступления являлось делом нетрудным. Фронт в это время находился в движении и подошел почти к самой Москве. В конце октября 1941 года Козловский в компании с двумя офицерами перешел линию фронта и уже в конце ноября был в Варшаве, а спустя еще некоторое время представлялся в Берлине.

Весть об этом факте разлетелась по штабу молниеносно, ибо немцы не преминули сообщить о нем по радио и в печати. В бузулукском штабе стали распространяться самые различные слухи и сплетни на эту тему. Шепотом говорилось даже об участии Андерса в отправке Леона Козловского для переговоров с Гитлером.

Однако Москва не пала. Немцев остановили. Фронт стабилизировался, а время приезда Сикорского для переговоров с советским правительством неотвратимо приближалось. Андерса охватил дикий страх. Дабы снять с себя какие-либо подозрения, он приказал провести «расследование» по делу Леона Козловского, выяснить, каким образом тот выехал из Бузулука в Москву, как и когда перешел линию фронта. Следствие вел 2-й отдел штаба армии во главе с подполковником Гелгудом, известным своими германофильскими взглядами. Естественно, прилагались все усилия к тому, чтобы расследование не дало существенных результатов. Тем не менее все же пришлось констатировать, что Леон Козловский появился в Бузулуке по личному приглашению Андерса и за несколько дней до своего отъезда посетил Токаржевского в Тоцком, где подобрал себе в попутчики еще одного офицера. Но самое главное — было установлено, что Леон Козловский выехал в Москву по поручению Андерса, который лично подписал ему командировочное удостоверение.

Нужно было спасаться. Андерс учредил суд и, чтобы решительно отмежеваться от сей неприятной истории, приказал судить Леона Козловского за государственную измену и открытый переход на сторону противника. При этом он потребовал вынесения смертного приговора. Послушный суд, не вникая в существо дела, приказ выполнил. Леона Козловского объявили предателем и дезертиром и приговорили к смертной казни. Андерс приговор утвердил, хотя не имел на это права, ибо смертные приговоры на офицеров мог утверждать только Верховный Главнокомандующий Сикорский. Андерс, однако, опасался, что Сикорский может распорядиться о повторном расследовании и рассмотрении дела в суде, поэтому предпочел поставить всех перед свершившимся фактом.

Приговор в принципе был лишь теоретическим, так как исполнение его в отношении лица, находящегося в Берлине под опекой немецких властей, было невозможным. К этому добавлю, что по прошествии нескольких месяцев, во время одного из налетов на Берлин Леон Козловский был ранен и через две-три недели умер в немецком госпитале.

В результате этого псевдопроцесса больше всех пострадал начальник 2-го отдела штаба подполковник Гелгуд-Аксентович, который уже имел несколько замечаний за интриги и желание все подчинить себе. Гелгуд, по старому обычаю санационных «двуек», считал, что только он может распоряжаться, и с первых же дней стал строить козни против начальника штаба Окулицкого, стремясь добиться устранения его с занимаемой должности и назначения на нее кого-нибудь другого. Велико было также его желание самому занять этот пост. Поэтому он распускал слухи, что Окулицкий не соответствует занимаемой должности и обязан быть от нее отстранен. Говорил об этом сам и велел распространять подобные слухи своим офицерам, в частности ротмистру Новицкому, который направо и налево твердил, что Окулицкий должен уйти. Как-то в Бузулук приехал из лагеря капитан Ковальчинский и с возмущением рассказал обо всех этих интригах и слухах Окулицкому. Тот в свою очередь вызвал к себе Гелгуда, его заместителя майора Бонкевича, ротмистра Новицкого, капитана Ковальчинского и еще одного офицера на очную ставку и для принципиального разговора, который в основном подтвердил факт интриганства Гелгуда. Окулицкий представил все это дело Андерсу, требуя снятия Гелгуда с занимаемой должности. Андерс тогда не согласился пойти на такой шаг, он был даже доволен, что его подчиненные между собой дерутся, ему это казалось выгодным. Но теперь, когда всплыло дело Козловского, а Гелгуд не только не сумел его деликатно замять, но даже давал понять, что это сам командующий армией выслал Козловского, Андерс решил снять Гелгуда с занимаемой должности за «отсутствие бдительности». Подполковника Гелгуда сначала перевели в запасный полк, а затем в одну из дивизий. Вместо него был назначен майор Винценты Бонкевич, о котором Кот так писал Сикорскому:

«…человек высоких моральных качеств, майор Бонкевич из «двуйки»… бывший начальник сектора по делам России, многократно битый, но непреклонный, должен быть повышен в звании и назначен начальником 2-го отдела, ибо теперешний шеф (Гелгуд. — Е.К.) не идет с ним ни в какое сравнение…»

Временно спасенный, Андерс продолжал считать, что он ни в коем случае не может оставаться на территории Советского Союза. С этого момента он последовательно стремится создать такие условия, которые позволили бы как можно скорее вывести Польскую армию из пределов СССР.

В соответствии с планом, который Андерс составил еще в конце сентября совместно с Богушем и Окулицким, вывод армии предстояло осуществить через иранскую границу или в крайнем случае через Афганистан, пусть даже в Индию. Первым этапом реализации этого плана являлся, как известно, перевод Польской армии на юг, по возможности ближе к упомянутым границам. Однако предвидя на пути осуществления своих измерений значительные трудности, Андерс решил поставить всех перед свершившимся фактом. На важнейшие узловые станции были высланы специально уполномоченные офицеры, которые направляли соотечественников, жаждавших вступить в армию, и все остальное население не в существующие места дислокации частей, а на юг Советского Союза, в окрестности Ташкента, где Андерс намеревался продолжить формирование армии.

С той поры начался новый этап мытарств и страданий польского населения. Люди буквально метались во все стороны. Сначала из различных районов СССР они ехали за несколько тыс. километров в Бузулук, Тоцкое и Татищево. Не доезжая, встречали офицеров, которые переотправляли их на юг. Снова несколько тыс. километров езды в неизвестные места, где не имелось даже гражданской опеки и где измученные до предела люди, конечно же, не находили никакого пристанища и обещанных формируемых частей. Те, кто еще имел немного сил и денег, возвращались в Центральную Россию, в Бузулукекий район. Возникла неописуемая неразбериха, повсеместно слышались ропот и проклятья. Во время этих беспорядочных и бессмысленных скитаний гибло множество людей. Те, кто остался на юге, оказались в очень плохих условиях. Никто не был подготовлен к их приезду. Жилищ не было. Продовольствия не было. Работы не было. Начавшиеся эпидемии производили настоящие опустошения среди поляков. Люди проникались обидой к органам советской власти, считали, что это по их вине они оказались в столь затруднительном положении.

Кот по пути из Москвы в Куйбышев видел эти толпы и в телеграмме от 20 октября 1941 года сообщал Сикорскому: «…В дороге я видел толпы наших бедных людей, больных и голодных, направляемых без плана…» Следуя своему замыслу, Андерс в ноябре 1941 года самовольно, без согласования с какими бы то ни было властями — польскими или советскими, направил два больших эшелона, более чем по две тыс. человек в каждом, к берегам Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. Многие из них в скором времени погибли от тифа, малярии, дизентерии и других болезней в условиях полного отсутствия какого-либо ухода и медикаментов, и лишь самое незначительное количество из них попало в армию. Страшная халатность в данном случае усугублялась неудачно выбранным местом.