Клаус Гранцов - Пепел большой войны Дневник члена гитлерюгенда, 1943-1945 Страница 36

Все мои прежние сослуживцы по курсам подготовки офицеров реактивной артиллерии уже в Целле. Лишь несколько человек из них несколько ранее были откомандированы на фронт, поскольку под конец были отсеяны еще несколько курсантов. Но во всех случаях Дитер наверняка оказался в Целле. Что ж, на этом его офицерское поприще, очевидно, и закончится. Густав куда-то исчез после того, как Хайде отказали ему от дома — он тайком стащил у них хлеб. Естественно, это неприятно и мне, поскольку это я познакомил его с Хайде. Я даже где-то понимаю его поступок, потому что сам знаю, как себя чувствуешь голодным. Но ведь нельзя урывать у того, у кого тоже почти ничего нет из съестного, как у Хайде. Они ведь живут только на свои скудные карточки, причем уже в течение нескольких лет! Насколько лучше по сравнению с ними жили мы в Померании. Только в такое ужасное время и начинаешь ценить все преимущества крестьянского хозяйства… Если бы только я мог этим хорошим людям помочь какими-нибудь продуктами из нашего дома: яйцами, ветчиной или колбасой. Но суждено ли мне еще попасть домой?

За день до Пасхи — на фронт! Кто мог подумать, что это произойдет столь быстро. В ночь с понедельника на вторник нас спешно подняли, но не по тревоге: приказано выступать! Все упаковать, передислоцируется вся батарея, никто не знает, куда мы следуем. Начинается всеобщая суета.

К семи часам утра мы все были готовы к выступлению. Двинулись на Росвайн. Там погрузили в железнодорожный состав все свои вещи. Вечером эшелон из трех батарей двинулся на восток. Нас, пятьдесят человек, набили в вагон для перевозки скота. Зверские условия, все дно вагона залито дерьмом, из-за чего мы перебрались на открытую платформу для перевозки угля. Поезд шел медленно, все время делая объезды из-за разбитых путей. Так прошел весь день. Наконец выгрузились в Веркирхе. Я остался охранять наши вещи, нас постоянно обстреливали пикировщики. Поэтому в перерывах между налетами мы перетащили все наши пожитки под железнодорожный переход, где самолеты не могли нас достать.

На следующее утро продолжили путь в Ниски. От-, туда 10 километров до линии фронта. Население из окрестных деревушек почти все эвакуировано, осталось только немного крестьян для весенней пахоты. Мы расположились в еловом лесу, я состою при пятом реактивном миномете первым номером расчета. Командир моего орудия — тиролец двадцати лет. Похоже, он уделяет самое большое внимание игре на губной гармошке. Я должен в одиночку заниматься всем остальным. Второй, третий и четвертый номера расчета также не обращают внимания ни на что, они только знают, как заряжать миномет. При минометах постоянно находимся только мы, человек пятнадцать, все остальные либо направлены в пехоту, либо ошиваются в обозе.

Пасху мы никак не отметили. Господин вахмистр думает только о том, как бы что-нибудь «организовать», мы же потихоньку промышляем что-нибудь съестное в пустых крестьянских домах. Что же до вещей, то теперь это уже не имеет никакого значения. Хотя кое-кто таскает с собой даже серебряные ложки, но это просто смешно! Как будто ими можно будет защититься от русских! Я нахожу отвратительным мародерничать в своей стране. Что касается продуктов, то с ними дело обстоит несколько иначе, да и находится так мало, что можно лишь на немного приглушить наш зверский голод.

Окрестности кишат солдатами всех мыслимых частей. Где-то поблизости от нас залегла «Великая Германия».[187] Так что, возможно, нам придется держать здесь оборону вместе с этими бравыми парнями. В этих краях определенно скоро начнется что-то очень значительное. Надеемся на это!

Первое боевое крещение. Вели огонь всю ночь и весь день. Русские прорвались под Форетом.[188] Мы два дня располагались между Форетом и Вайсвассером, а до этого в Кёнигсхайне, но там мы не вели огонь. Поздним вечером мы были выведены оттуда и прикомандированы к четвертой батарее, которая понесла большие потери в ходе последних боев, однако официально остались при третьей батарее.

По большей части мы обстреливали мост через реку Нейсе. Залпы наших минометов ложились близко к цели. В конце концов мост был разрушен, что не позволило русским переправиться по нему. Мы, молодые, с увлечением вели огонь из минометов, вот только Циммермана охватил изрядный испуг. В перерывах между залпами он только и стонал: «Да что же вы делаете, они же нас засекут и уничтожат!» Мне же все это было совершенно безразлично, и я даже не выкопал себе окоп для укрытия, как это предписывалось наставлением. Да и эту «ура-кипу», тяжеленную стальную каску, я тоже не стал напяливать на голову, хотя русские уже стали отвечать на наш огонь. Наши позиции сразу же засекались противником, потому что после наших залпов остававшиеся за летящими реактивными минами полосы густого черного дыма тут же выдавали наше местоположение. К тому же над нами уже несколько часов болтался привязной аэростат с корректировщиками огня, что было еще лучшим ориентиром для огня противника. Так что сразу после открытия огня мы тут же оказывались под обстрелом. Пикировщики русских уже отработались по нас, но наши потери все же были минимальными. Наши смонтированные на бронетранспортерах пусковые установки реактивных минометов были выдвинуты почти на самую передовую, чтобы поддерживать пехоту.

Но вскоре они вернулись обратно и доложили, что «Великая Германия» уже отведена с передовой.

Вскоре после этого и нам поступила команда к отходу. Мы приложили все силы и вскоре уже были готовы, хотя нам пришлось погрузить 350 снарядов.[189] Кроме того, я должен был как можно скорее записать расход боеприпасов. К тому же осталось несколько несработавших боеприпасов. Нам надо было извлечь их из направляющих труб, увезти с собой и закопать. Это задача для самоубийц, потому что они еще могут сработать в любую секунду. Наш тиролец однажды по недосмотру оставил один такой несработавший выстрел в стволе, из-за чего он едва не был сожжен, поскольку при запуске возникает столь мощная реактивная струя, что за минометом в земле возникает каждый раз глубокая яма. Поэтому же, кстати, нам приходится часто менять позиции минометов, поскольку эти ямы столь велики и глубоки, что из-за них невозможно перезаряжать миномет. А в сводках вермахта уже говорится об «американцах в Хемнице». Правда ли это?

В Гёрлице на вокзале я встретил многих ребят из Хайнихена, тех, кто был, как и я, признан негодным и отчислен с курсов. Они принялись расспрашивать меня обо всем, поскольку были здесь «новенькими». Не могли поверить, что русские настолько близко, они бы предпочли быть отправленными в Целле. Они передали мне слух, что один из эшелонов с кандидатами в офицеры реактивной артиллерии попал прямо в руки американцев, и никто не знает судьбу наших товарищей.

Меня, признаться, удивило, что они едва ли не обделываются при одном только упоминании о русских. А в Хайнихене они строили из себя «германских героев» на том только основании, что умели командовать лучше меня, а потому задирали нос! Что ж, теперь мы здесь узнаем, у кого нервы крепче. Порой я удивляюсь сам себе, каким хладнокровным я стал. Ведь раньше это было совсем не так. Да, дома я был порой трусливым бараном. Теперь же все это исчезло без следа. Возможно, такое бесстрашие появилось у меня потому, что мне больше нечего терять, а мои домашние так далеко от меня.

Расположились в небольшой рощице. Циммерман раздобыл соломы для нашей палатки, Хайнц и я — немного еды. По дороге сюда я прихватил бесхозную корову и подоил ее. Я даже не думал, что смогу это сделать, но видел, как это делается, и дело пошло. Все же это здорово, когда вырастаешь на крестьянском подворье. Корова вела себя совершенно спокойно, и мне удалось разжиться парой литров молока. Хайнц раздобыл муки, и мы, разбив бивак, сварили молочный суп.

Но командир заметил струйку дыма от костра и обрушил на наши головы громы и молнии, поскольку мы этим, по его мнению, демаскировали наши позиции. И это при том, что русские давно уже знают, где мы находимся, их «швейные машинки»[191] летают над самыми нашими головами и все видят.

Командир был так разгневан, что он при нас выплеснул на землю почти готовый молочный суп. Однако нам удалось отвлечь его листовками, которые мы подобрали в лесу. Они были выпущены национальным комитетом «Свободная Германия»[192] и подписаны Паулюсом[193] и фон Зейдлицем.[194] В этих листовках нас призывали к переходу на сторону русских и сулили нам рай на земле. Причем в России. Вероятно, генералов каким-то образом заставили поставить свои подписи и вообще участвовать в этом мероприятии. Однако было известно, что у русских уже существуют немецкие батальоны, которые сражаются против нас, точно так же, как и в нашей армии существуют формирования генерала Власова.