Владимир Шатов - Сталинград Страница 36

 - Да уйдёшь ты, наконец, ирод! – подумала она и покраснела.

 При выходе из бани выдавали одно полотенце на несколько человек, но вытираться было некогда. То и дело звучали слова: «Быстрее, быстрее!».

 У выхода из здания выстроились пьяные «эсэсовцы». Глядя на голых людей, они смеялись и орали, как дикари:

 - А теперь физкультура.

 - Посмотрим на олимпийских чемпионов!

 Вокруг площади стояли «зэки» из администрации лагеря - все с палками. Последовала лающая команда:

 - Ложись!

 Кто не лёг на землю, того они били по чём попало. Потом мужчинам скомандовали:

 - Вставай!

 Так продолжалось подряд 15 минут. Второй номер программы - прыжки по-лягушачьи: присесть, руки к земле, и прыгать по команде. После всего этого выдали одежду: бельё, полосатые штаны, пиджак, деревянные сабо и повели в госпиталь. Там врачи дотошно записали, кто, чем болел.

 - Тиф, малярия или туберкулёз? – спрашивал как бездушный автомат сухой доктор.

 По дороге в госпиталь Саша разглядела странную группу. В конце лагеря двигалось несколько оборванных и утомлённых людей. На груди и на спине у них выделялись круглые белые нашивки, у некоторых на шее висела доска с надписью: «Fluchting».

 Люди шли парами, у каждой пары на плечах находилась длинная жердь. На ней – объёмная посудина, наполненная содержимым из параши в лагерной уборной. Содержимое уносили, и выливали на пустую окраину лагеря.

 - Эту ношу каторжники должны таскать 14 часов в сутки, - негромко сообщил Саше угрюмый русский с зелёным треугольником на груди, - а в обед носильщики получают лишь половину положенной порции.

 - А Вы откуда знаете?

 - Я работаю на кухне… Всех кто прислуживает немцам, согнали сюда для устрашения новичков.

 - И часто так наказывают?

 - Случается, - буркнул старожил и объяснил: - Пойманного после побега, сначала перед всеми избивают, а затем нашивают на обувь красные круги. А кто попадался второй раз - над номером красная полоска.

 - Что она обозначает?

 - Политические или склонные к побегу.

 - Так они провинились?

 - Это беглецы и заключённые, за разные провинности, зачисленные в «штрафную группу».

 - А зелёный цвет что обозначает?

 - Воры и бандиты…

 - Вы из таких?

 - Бывший питерский вор Лёня! – церемониально представился он. – Как устроишься, приходи работать ко мне на кухню, иначе не выживешь…

 Весь день ушёл на формирование. Трудоспособным на левый рукав пришили белые ленты с чёрными номерами. Пожилой латыш с горечью сказал:

 - С этого дня мы навсегда потеряли свои имена и фамилии.

 - Нас будут называть только по номерам. – Саша запоминала свой.

 Лагерные номера писались химическим карандашом на груди. В середине латиницей - первая буква национальности, (например: Р - поляк). Шелеховой выдали чёрный треугольник – саботажники.

 - Хорошо, что не фиолетовый, - пошутил Лёня, когда увидел Сашу. – Так помечены гомосексуалисты и извращенцы.

 … На ночь всех пригнали в пустой жилой барак. Бараки - длинные, разделённые на четыре части; спальные места в 3-4 этажа; между бараками сетка, а ворота все выходят на площадь. Вместо кроватей - нары, бумажный матрац и подушка, набитые древесной тырсой и стружкой, и два ветхих одеяла.

 - Нужно поменяться вещами и бельём. – Шушукались узники.

 - Плакал мой пиджак…

 Утомившись за двое суток, кто-то уснул, кто-то рассуждал, как пережить ночь, долго ли будут держать в этом бараке, возвратят ли остальную одежду. Все жались друг к другу, чтобы согреться и почувствовать себя в относительной безопасности. В течение всего дня Саша ничего не ела, и её мучил привычный голод.

 - Завтра пойду к Лёне чистить котлы…

 Перед отбоем всех построили у бараков для первой переклички. Вперёд выступил один из наиболее доверенных лиц коменданта лагеря гауптштурмбанфюрера Краузе и выкрикнул:

 - Тихо!

 Староста лагеря македонец Альберт Видуж ухмыльнулся:

 - Вы уже поняли, где находитесь. Будете делать то, что мы скажем. С этого дня вы – заключённые, стало быть, с вами и будут так обращаться... Без конвоя никто не имеет права отходить от барака дальше, чем на 50 метров. Охрана будет стрелять без предупреждения. Любой, даже малейший проступок, карается. Пытаться убежать бесполезно. Каждый будет пойман и безжалостно расстрелян. Весь хлебный паек нельзя съедать утром, иначе вечером придется ложиться спать на голодный желудок. Тому, кто будет хорошо себя вести и старательно работать, бояться нечего. Запомните это!

 После вечерней переклички узники вернулись в свои бараки. Наконец наступила довольно прохладная ночь. В бараке установилась тишина, только в нескольких местах храпели мужчины… Вдруг послышались пронзительные крики:

 - Пожар!

 - Все быстро выходите на улицу!.. Огонь уже охватил барак! Хотите сгореть? - закричал блокфюрер и нетерпеливо постучал плетью.

 Сонные, испуганные люди вскакивали, хватали детей и будили непроснувшихся.

 - Вставайте!

 Ничего не соображая, женщины падали с верхних нар на головы другим. Раздавались отчаянные вопли.

 - Мы умрём!

 - Уже чувствуется запах гари…

 Люди побежали к дверям, застревая в проёме. Те, кто сзади, нажимали на передних. Плач, стоны и ругань. Отчаяние и смертельный страх.

 - Неужели я так глупо умру? – подумала Саша.

 Вырвавшись, наконец, на улицу, она увидела, что барак окружён вооружёнными охранниками. Там же рядом стоял комендант лагеря Краузе со своей собакой-овчаркой и размалёванной дамой в большой шляпе.

 - Они такие смешные! – засмеялась довольная немка.

 - Это их единственное достоинство. – Важно сказал комендант.

 Краузе наблюдал за всем происходящим, что-то говорил своей любовнице, и оба смеялись.

 - Никакого пожара нет? – сонно озираясь по сторонам, спросила красивая женщина.

 - Сама что ли не видишь?

 На улице оказалась необыкновенно светлая лунная ночь. Полуголые люди дрожали от страха, прижимаясь, друг к другу. Староста Видуж заорал как сумасшедший:

 - Становитесь в строй!

 Все, как могли, построились. После этого в течение получа¬са он зачитывал инструкцию, как следует себя вести по сигналу тревоги.

 - Ни один из вас не соблюдает этих правил. Если бы вы сгорели, виноваты были бы сами! – издевался хромой македонец. – Однако на сей раз господин комендант великодушно прощает вас… Теперь всем раздеться догола, бросить бельё в кучу и голыми бежать в свой прежний барак, где оставлены ваши вещи.

  Заключённые наперегонки побежали назад. Вещи в ходе проверки охранники разбросали по нарам.  

 - Господин Краузе, его собака и любовница здорово позабавились...

 - Видно что им недостаёт развлечений!

 Из чемоданов всю одежду повытряхивали. Всё лучшее забрали солдаты, ненужное - выбросили. Люди одевались в чужое, потом несколько дней менялись вещами. Всё помещение освещала одна тусклая электролампочка. 

 - Ничего себе ночка!

 - Радует что скоро утро.

 На завтрак узники получили чёрный кофе, по вкусу и по виду напоминавший коричневую болотную ржавчину. Кормили в лагере следующим образом: на сутки на взрослого человека давали 200 граммов хлеба с примесью опилок. Тем, кто работает, добавляют «бротцайт» - тоненький ломтик хлеба и 50 грамм маргарина или ливерной колбасы, через день.

 - Летом всё заменяет трава, которую повара косят за огорожей. – Предостерегли новичков старожилы.

 - А какая норма?

 - По понедельникам, средам, пятницам - килограмм хлеба на пять человек и по пол-литра баланды. Вторник, четверг, воскресенье - килограмм хлеба на четырёх.

 - Хватает? – с надеждой спросила Александра.

 - С кухни выдают ровно по количеству людей, - делился наблюдениями Лёня, - но капо самому надо больше съесть, выменять на хлеб, маргарин, подкормить своих любимчиков, которые за ним ухаживают, и поэтому он наливает неполные черпаки.

 На обед подали баланду из рыбных голов от остатков консервной промышленности.

 - У этой баланды отвратительно дурной запах и вкус. – Даже голодные лагерники морщились от такой еды.

 Такую баланду узники в шутку прозвали: «Новая Европа».

 В концлагере Саша впервые убедились, что жизнь человеческая ничего не стоит. Самые ловкие из попавших сюда стали вести себя, руководствуясь принципом «лови момент» - хватай кусок любой ценой, дави ближнего, любыми средствами урви от общего пирога как можно больше.

 - Тюрьма и война легко подавляют в человеке извечные принципы добра, морали и справедливости. – Думала она, выполняя привычную работу.

 Когда выдавался свободный час, она закрывала глаза в тёмном бараке и вспоминала дом, солнечное лето, цветы, знакомые книги, любимые мелодии, и это было как маленький, едва тлеющий, но согревавший огонёк надежды среди мрачного ледяного мира, среди жестокости, голода и смерти.