Ежи Климковский - «Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса Страница 37

Обстановка становилась все более тяжелой. Дело дошло даже до возникновения определенной напряженности в отношениях между представителями советской власти и польским военным командованием. Поэтому трудно было говорить о каком-либо доверии со стороны советских властей. Недоверие углубляли как Андерс, так и Кот, который, например, телеграфировал Сикор-скому 13 ноября 1941 года:

«Дорогой и любимый генерал!

На случай, если я не вернусь из полета в Москву, который мне предстоит совершить завтра в связи с твоим приездом, передаю тебе мои сердечные приветы и выражаю самое горячее пожелание, чтобы тебе удалось вытащить наш народ и государство из пропасти и осуществить их возрождение в послевоенный период… Не сомневаюсь, что ты позаботишься о моей семье.

Горячо тебя обнимаю, всегда твой

Кот.»

Такая атмосфера неуверенности и недоверия быстро проникала в низы и порождала ненормальные отношения.

Между прочим, она явилась причиной следующего происшествия. В штаб Польской армии в Бузулуке вошел лейтенант Красной Армии в нетрезвом виде. Он пришел к одному польскому офицеру, своему знакомому. Так как дежурный жандарм не захотел впустить его в помещение, произошла ссора, во время которой жандарм застрелил лейтенанта. За свое «усердие» он получил повышение в Звании. Действия жандарма произвели неприятное впечатление даже на сторонников антисоветской политики.

Но и наши внутренние взаимоотношения становились все более ненормальными. Прежде всего существовала колоссальная диспропорция между бытом наших руководителей и жизнью остальных поляков, оказавшихся на территории советского Союза. Начальники, как в посольстве, так и в Штабе жили весьма расточительно, в то время как вокруг царит нужда. Несмотря на то, что имелись значительные возможности облегчить положение к сожалению, такие возможности не использовались. Нужда усиливалась еще и потому, что людей гоняли с места на место, не проявляя необходимой заботы о них. Бедный человек, нуждающийся в куске хлеба, часто уходил из посольства или Штаба с пустыми руками. Не лучше обстояло дело и в общественной опеке, которую при помощи посольства организовал Штаб. Сотрудники Штаба с необыкновенно озабоченной и сочувствующей миной проявляли сострадание к несчастному, сетовали на трудные времена, на нехватку денег; жаловались на большие ограничения, причем постоянно подчеркивали, что всему виной Советский Союз и что именно он обязан взять на себя дело опеки и питания. Между прочим этот вопрос ставился перед английским послом Криппсом.

Для оказания помощи «простым смертным» не хватало денег, а на посольские дачи или золотые портсигары, на икру, на гулянки и попойки, а также на подарки для разных кокоток недостатка в средствах не было, они всегда как-то находились.

Когда же двое юношей, один двадцати лет, второй восемнадцати, однажды вечером, часов около восьми, подошли к продовольственному складу намереваясь, может, выкрасть оттуда несколько банок консервов — ибо, как они объяснили позже, несколько дней ничего не ели, — их арестовали по обвинению в попытке совершить грабительское нападение на склад. Андерс назначил суд и приказал приговорить их к смертной казни. Суд не имел никаких законных оснований для вынесения вообще какого-либо приговора — ведь преступление не было совершено задержанными и не имелось даже достаточных улик для доказательства их преступных намерений и, следовательно, повода для дальнейшего содержания под стражей. Тем не менее генерал настаивал, решив добиться своего. Ему объясняли, что военные власти вообще не имеют права вмешиваться в это дело, так как ребята были лицами гражданскими, что склад был тоже гражданский и в данном случае военные власти ко всему этому не имеют никакого отношения, что можно лишь передать это дело, как гражданское, советским властям. Генерал ничего не хотел слышать, не поддавался никаким уговорам. Он жаждал ввести режим террора. До тех пор подбирал состав суда, лично менял судей, заседателей, приглашал к себе, просил, объяснял, угрожал, пока наконец не нашел послушных себе лиц. Суд выполнил приказ. Обоих юношей за «грабительское нападение» на склад общественной опеки приговорили к смертной казни через расстрел. Генерал Андерс, с удовлетворением потирая руки, утвердил приговор, который на рассвете следующего дня привели в исполнение. Это было обыкновенное убийство, прикрытое видимостью законности.

Подобные судебные процессы стали повторяться очень часто, суды перестали быть собственно судами, а превратились в орудие расправы в руках Андерса. В знак несогласия с такой практикой несколько честных офицеров юридической службы попросили перевести их в строй. Но были и такие, которые с удовольствием выслуживались перед Андерсом.

Однажды, когда жена полковника Фрончека, находившегося в Англии, пошутила по поводу существующего в штабе самоуправства, она была арестована и просидела в тюрьме в Бузулуке неделю. Ее выпустили только потому, что она страдала серьезным сердечным заболеванием. Андерс, смеясь, бахвалился: «Ну и нагнал же я страху на эту бабу! Другим неповадно будет».

Распорядок в работе штаба был установлен — если речь шла о мелких текущих делах — таким образом, что начальник штаба после бесед с начальниками отделов все оформлял сам. Андерс же приходил в штаб в десять часов утра только для подписания бумаг и приказов, а после полудня совсем не работал. Поистине он не переутомлял себя и работал точно так же, как в мирное время.

Такова была обстановка в штабе Андерса перед приездом Сикорского.

Накануне прибытия Сикорского посла Кота принял Сталин.

В ходе беседы обсуждалась необходимость хорошего взаимного сотрудничества, но затрагивались и пункты щепетильные, которые еще недавно вызывали сильную болезненную реакцию.

С советской стороны была изъявлена готовность снабдить оружием две польские дивизии, из которых одна уже была вооружена. Не было также возражений против формирования на территории СССР пяти, шести или семи польских дивизий, лишь бы на это хватило людей и материалов.

Кроме того, обсуждались вопросы займа, общественной опеки и издания польской газеты, выпускаемой посольством.

В итоге было определено, что Польская армия будет увеличена до такой численности, на какую хватит обмундирования, продовольствия и оружия, и что она будет передислоцирована на юг.

О беседе и ее результатах посол Кот рассказал Андерсу в специальном письме. Андерс был очень доволен. Его план постепенно осуществлялся, вопрос перевода армии на юг приобретал реальные очертания. Генерал приказал удвоить усилия в этом направлении и теперь без всякого стеснения направлять как можно больше людей на юг. Он считал, что тем самым вынудит Сикорского поддержать его установку на формирование армии на юге, что облегчило бы получение продовольствия и оружия от англичан.

В это время отношения между посольством и штабом очень обострились. Андерс перестал совсем считаться с посольством, действуя совершенно независимо. Сикорский, частично информированный об этом младшими офицерами, приезжавшими в Советский Союз из Англии, выражал свое неудовольствие деятельностью Андерса.

Доклады об общей ситуации и активности санации офицеры передавали генералу Модельскому. Об этом узнал посол Кот, который за несколько дней до приезда Сикорского в Советский Союз, 22 ноября 1941 года, направил премьеру и верховному главнокомандующему такое письмо:

«Мой дорогой и любимый!

…Если успеешь, просмотри эти бумаги, они скажут тебе очень много наряду с тем, что сообщит тебе Андерс Это письмо я посвящаю характеристике людей, чтобы ты заранее был ориентирован, как к кому относиться. Вместе с тем прошу, чтобы это письмо не попало ни в чьи руки. Если же ты решишь его сохранить, то только Тышкевич мог бы сделать это без опасения с моей стороны относительно использования его содержания.

Андерс — золотой человек, дельный, способный. Тебе очень предан. Сотрудничаю с ним самым лучшим образом, у нас нет секретов друг от друга. Но в некоторой степени он вспыльчив и обидчив, легко поддается возбуждению и излишне поспешен в необдуманных решениях, так что вынужден их потом исправлять. На него возложена вся тяжесть сношений с советскими учреждениями. Это отнимает у него четыре пятых времени, а отсюда получается, что вместо него распоряжаются другие, а он в спешке все утверждает. Одни из них, такие, как Окулицкий, лояльны, а такие, как начальник 2-го отдела Аксентович и особенно начальник организационного отдела Крогульекий и начальник тьла Пстроконьский, являющиеся опорой старых элементов, поддерживают и выдвигают только своих, они тоже предаются тому «радостному творчеству», которое и так доставляет мне довольно много огорчений. Благодаря им на разные должности протаскивают бывших озоновских старост (Деллингер из Тарнова, шеф центра «Озона» Гонсовекий из Пшеворска, бывшие санационные депутаты сейма Свенцицкий, Сицинъский). Богуш в отношении тебя лоялен, это способный, энергичный работник, но болтун, неосмотрителъно выдающий многие вещи, а самое главное — бабник, попадающий в объятия враждебных типов… что вызывает возмущение…»