Владимир Орленко - Операция без выстрела Страница 38

— Этим занимались Будковский, Лопатинский, Ленкавский, Кашуба, Стецко, даже господин «вице-президент» Гриньох, хотя он имел другое поручение — работать с теми, кого уже отобрали для исполнения заданий разведки. Или взять такого абсолютно «мирного» человека, как священник Бучко. Бандера с возмущением рассказывал мне, что этот попик самовольно поехал в Испанию и встретился с генералом Франко и с другими особами высокого ранга. Он договорился, что наши люди будут учиться там в военных школах, академиях.

— Чем же возмущался Бандера?

— Как чем? Этот «политик» в сутане отбивал у Бандеры хлеб. Бандера тогда сказал: «Пусть занимается своими божьими делами, организация без него обойдется».

— А бывали случаи, когда разведки забрасывали агентуру из оуновцев на нашу землю без ведома ЗЧ ОУН?

— Бывали, но все равно их подбирал кто-то из руководителей ОУН. Такие случаи возмущали Бандеру. Помню, вернулись после выполнения задания из Польской Народной Республики Богдан Рыбчук и его жена Маричка. Бандера тут же поручил своим людям провести тайное расследование, кто навел разведку на Рыбчуков. При этом он предостерег эсбистов, чтобы об этом не дознались ни сам Рыбчук, ни американцы.

— И чем кончилось это расследование?

— Этого я не знаю. Вскоре Бандера исключил меня из ЗЧ ОУН, и я был вынужден некоторое время действовать на свой страх и риск.

— Чем же вы занимались после «отлучения» от провода?

— Как чем? — удивленно спросил Ильчишин. — Я продолжал подбирать людей для агентурной работы так же, как это делал и раньше, только смелее: мне не надо было советоваться ни с Бандерой, ни с его эсбистами. Я понимал, что теперь завишу только от американской разведки и моя судьба в их руках. Не мне вам говорить, что разведки — и американская, и английская, а до этого и немецкая — выбрасывают, как поганых щенят, тех, кто им не нужен или начинает торговаться.

—У них есть возможность выбирать, — произнес следователь.

— И они это понимают, — подтвердил Ильчишин и добавил: — После войны там осталось столько людей, которые не могли вернуться в свои страны, а сытно есть хотел каждый…

— Что же было дальше? — спокойно переспросил Тарасюк.

— Я, конечно, рассказал об угрозах Бандеры капитану американской разведки Барду.

— Это тот Бард, что работает в отделе борьбы против коммунизма и величает себя доктором? — спросил Тарасюк.

— Да, именно он. Вы, видно, знаете, какой из него доктор, но дело не в этом. Бард выслушал меня, а потом предупредил:

— Бандере, Стецко, Ленкавскому и Кашубе известно о вашем успешном сотрудничестве с разведкой. Они вам завидуют. Смотрите, чтобы вас не съели эсбисты ЗЧ ОУН.

— Какие поручения вам давали американцы после разрыва с Бандерой? — поинтересовался следователь.

— Разные. С теми, кто торговался с разведкой, случались прискорбные неприятности. Способности многих эмигрантов оценивались весьма низко, и им ничего не оставалось, как идти в сторожа, дворники или заниматься тяжелым трудом. Когда я вступил в ЗП УГВР, то боялся, что Бандера, Стецко, Ленкавский и их эсбисты скомпрометируют меня в глазах американцев или уничтожат физически. Я должен был активно проявлять себя. В ЗП УГВР атмосфера была не менее напряженной. Осуждая Бандеру и членов провода ЗЧ как антидемократов, фашистов, руководители ЗП УГВР старались доказать американской разведке, что пользуются доверием вооруженного националистического подполья на Украине и получают от него достоверную информацию.

— Зачем угевееровцам понадобилась такая ложь? — бросил Петро Григорьевич. — Разве Лебедь, Гриньох и Лопатинский не знали, что никакого движения сопротивления на Украине нет?

— Я уверен, что они все хорошо знали. Обманывали американцев, чтобы иметь от них какую-то выгоду. Американцы же понимали, что Лебедь и Гриньох выдают желаемое за действительность, но, стремясь усилить подрывную работу против Советского Союза и держать хоть какое-то время эмиграцию на всяческих выдумках об освободительном движении и привлекать к сотрудничеству с разведкой, потребовали от руководителей ЗП УГВР подбирать специальных людей и переправлять их на Украину для связи с националистическим подпольем.

— И как отнеслись к этому предложению вы и вожаки ЗП УГВР?

— Разумеется, положительно. Ведь представлялась возможность укрепить позиции в глазах разведки и отстранить таких конкурентов, как Бандера, Стецко, Ленкавский.

— Почему выбор пал на вас, Ильчишин?

— Мой шеф по ЗП УГВР Иван Гриньох предложил американской разведке мою кандидатуру, так как я был одним из самых активных участников оппозиции против Бандеры среди оуновской верхушки. К тому же и Гриньох, и американцы знали, что у меня немалый опыт разведывательной работы.

— И вы согласились? — спросил Тарасюк. — Разве вам плохо жилось на американских харчах в Мюнхене?

— Речь не об этом, — вздохнул шпион. — Мой вылет на Украину был прекрасным выходом для оппозиции против Бандеры.

— Любопытно все сложилось, — обратил его внимание следователь. — Раньше вы сами подбирали кадры шпионов для разведки, а тут на тебе — лети, Ильчишин!

— Да, не было другого выхода, — подхватил резидент. — Кто-то должен был лететь. Я уже говорил, почему выбор пал на меня.

— Вы могли отказаться.

Ильчишин молчал. Тарасюк встал:

— Он не мог отказаться. Он мечтал удачно выполнить задание ЗП УГВР и американской разведки и вернуться на чужбину героем, разбогатеть, стать влиятельным человеком в среде националистов. Но не вышло.

— Прошу учесть только одно: там, на чужбине, советской действительности я не знал.

Полковник Тарасюк усмехнулся:

— Возможно, советской действительности не знал ваш радист Орех, но такие, как вы, были хорошо обо всем информированы. А если бы знали, что придется отвечать за преступления, совершенные перед войной и в послевоенные времена, то полетели бы на Украину?

Ильчишин уставился в пол.

— Вы не поняли вопроса? — спросил Тарасюк.

— Понял. Если говорить по правде, я не рассчитывал попасть к вам живым. В то, что я скажу дальше, вы, наверно, не поверите, но, в самом деле, я не знал правды о событиях в Галиции.

— Вы все прекрасно знали. Удирая с Украины, вы оставляли распоряжения своим подручным убивать, вешать, жечь. С этой целью гитлеровцы вооружали бандитов УПА. Вы причастны к этому?

— Да, причастен, как член центрального провода.

— Итак, вы были за границей, а оуновские головорезы во главе с Шухевичем выполняли указания ЗЧ ОУН и ЗП УГВР на Украине.

— Террор, который навязал нам Бандера, мы осудили. Мы порвали с главным проводником и изменили тактику…

— Разумеется, приспосабливаясь к условиям, вы были вынуждены выхолостить из идеологии национализма откровенно фашистские концепции. На словах вы отказывались от проповеди расизма и антисемитизма, афишировали «ориентацию на собственные силы» вместо бывшей «ориентации на внешние факторы и их помощь». Это давало возможность вашим шефам твердить о якобы «демократизации» национализма. На самом же деле антинародная суть его идеологии и политики оставалась без изменений. Националисты никогда не откажутся от террора.

— Я не могу брать на себя[26] все грехи. Кровь замордованных в результате террора украинцев на руках Бандеры.

— А вы хоть имеете представление, сколько оуновцы убили женщин, детей, ни в чем не повинных стариков? Кого и за что они убивали? — спросил Тарасюк.

— Как вам на это ответить? Я был за границей, но многое знаю со слов Песни да и других участников подполья. Думаю, тут каждый что хотел, то и делал, как говорится, своя рука — владыка…

— О нет, погодите, Ильчишин. Оуновцы убивали, вешали, жгли, взрывали не своей рукой и не своим умом, а выполняли указания так называемого центрального провода ЗЧ ОУН, в том числе и ваши… Вот почитайте показания так называемого надрайонного проводника ОУН. Читайте вслух.

Ильчишин прочитал:

«У вас в дневнике нашли списки людей, где отмечены выполненные аттентаты?»

Он поднял глаза, делая вид, что ничего не понимает.

— Читайте дальше. Это протокол допроса пойманного нами районного проводника ОУН. Читайте и вы все поймете.

Ильчишин продолжил чтение:

«Весной 1946 года надрайонный проводник ОУИ Непорадный был на совещании в краевом проводе ОУН «Карпаты», где получил указания по проведению аттентатов против учителей, директоров школ, председателей сельских советов, женщин и детей активистов, заведующих сельскими клубами, библиотеками, киномехаников. Выполняя этот приказ, мы повесили директора школы в селе Передаване Крыжаковского Василя Ивановича, директора школы села Топорницы и его жену-учительницу, имен их не припоминаю. В этом же селе убили женщин-активисток Угрин Олену, Баснюк Ганну, Бойчук Тетяну, Панькив Параску. В селе Вербивцы повесили Данилишину Марию, Марчук Олену и ее дочку Марчук Ганну. Ей не было семнадцати лет. В селе Чертовец убили директора детского дома учительницу Марину Найду, в селе Трофановка убили директора школы Мартына Андреевича Опекуна, учительницу Марину Максимчук и пятнадцать сельских активистов. В селе Викто убили директора школы Ивана Григорьевича Диведюка и учителя Петра Ивановича Голика. В селе Раковец повесили заведующую школой Марию Андреевну Щербу, а в селе Трийца убили учителя Олексу Васильевича Ваксик. В селе Орлец убили заведующую библиотекой Галину Ивановну Жейдик, 20 лет, а в селе Тростинец киномеханика Василя Михайловича Вбравского, тоже 20 лет. В селе Дебеславцы — заведующего клубом Петра Слободян, ему тоже, наверно, было лет 20. В селе Королевка убили директора школы Алексея Якимовича Цюпака, в селе Грушка — директора школы Владимира Петровича Мотко, в селе Бортники — директора школы Ивана Леонтьевича Зазорова, в селе Братишев — директора школы Михаила Ивановича Головатого, в селе Олеша — учительницу Соколовскую, в селе Петрин — учителя Миколу Миколаевича Нежник, в селе Петрилов повесили директора школы Пилипа Трофимовича Лавриненко, в селах Джулив, Задубровцы, Русов, Ганковцы, Рудники и во многих других селах убили женщин-активисток Марию Ивановну Савчу, Катерину Миколаевну Миколайчук, Параску Балкиву, Ганну Исарик, Степаниду Гаврилюк, Олену Данильчак, Ганну Королюк, Софию Сучак, Марию Васильевну Берчук, Олену Ивановну Абрамюк…»