Аркадий Сахнин - Тучи на рассвете (роман, повести) Страница 38

Многие были голыми до пояса. На их мокрые тела тоже оседали мелкие хлопья пеньки и прилипали к коже, а струйки пота пробивали себе сквозь них дорожки.

Длинный ряд машин был специально приспособлен для подростков. Рахитичные девочки с лицами, сморщенными и серьезными, походили на маленьких старушек. Они стояли на высоких деревянных подмостках, вроде ящиков, без которых им не дотянуться до машины.

— Ну, насмотрелась? — произнес кто-то за спиной у Мен Хи.

Это был японец-надсмотрщик.

— Иди за мной, — приказал он и двинулся в глубь цеха. Японец подвел ее к старой женщине, возившейся у машины, и, бросив лишь одно слово: «Новенькая», ушел.

Старуха посмотрела на Мен Хи долгим, внимательным взглядом, в котором можно было уловить жалость.

— Меня зовут Мин Сун Ен, — сказала она. — Сейчас начнет работать твоя смена, и я покажу тебе, что надо делать. Ты повесила номер?

— Нет.

— Иди повесь, а то не засчитают рабочий день.

Перед началом смены двери в цех почти не закрывались. Девочки, женщины, старухи входили поодиночке, парами и целыми группами. Они вешали свои номера на доску и растекались по цеху. Мен Хи стояла у доски, не зная, куда следует повесить номер, пока ей не помогли.

— Перед началом каждой смены работницы произносят клятву на вечную верность японскому императору, — сказала Мин Сун Ен, когда вернулась Мен Хи, — так ты стой ровно и повторяй за надсмотрщиком все слова.

Не успела Мен Хи спросить, что это значит, как раздался дребезжащий звук колокола — и работницы второй смены сгрудились у табельной доски. Мин Сун Ен подтолкнула Мен Хи, и та быстро присоединилась к стоявшим женщинам. Она старательно повторяла слова надсмотрщика, пока не кончилась клятва. И снова раздался звон колокола. Все поспешили к своим машинам. Мен Хи поняла, что это конец одной смены и начало другой. Но работа не останавливалась. Работницы сменялись, на ходу сдавая и принимая машины.

Мин Сун Ен медленно разогнула спину и подозвала Мен Хи поближе:

— Ты будешь работать вот на этой машине. Дело несложное, но сначала будет трудно выстаивать по двенадцать часов подряд. Потом, конечно, привыкнешь… Только ненадолго, — сокрушенно покачала она головой. — Долго дети здесь не выживают. Поэтому, если тебе есть куда уйти, лучше уходи сразу.

— Нет, я буду работать, я могу много работать.

Мен Хи внимательно следила за действиями своей наставницы. Деревянный вращающийся барабан утыкан лезвиями ножей. Перед барабаном — стол. Женщина отделила от большого спрессованного тюка слой пеньки и положила его на стол, а потом стала медленно пододвигать к ножам. Ножи разрыхляли туго спрессованную пеньку, и от нее поднимались густые клубы пыли.

— Вот и все, что тебе надо делать, — сказала старуха. — Когда этот слой разрыхлится, он пойдет на чесальную машину, видишь, вон она стоит. Вместо ножей на ней иглы. А ты возьмешь из тюка новый слой. Двадцать тюков тебе подадут за смену, и все их надо разрыхлить, иначе будут удерживать из жалованья, а его тебе и без того не хватит… Ну, берись за дело, внучка, — сказала на прощание Мин Су Ен и ушла, оставив Мен Хи одну у вертящегося барабана.

Вначале Мен Хи поминутно отворачивалась и старалась отогнать пыль рукой. Но это только замедляло работу, а пыль все равно проникала в рот и в нос.

Она проработала несколько часов и начала злиться на себя: все спокойно трудятся, даже дети, а она, словно помещичья дочка, уже задыхается от пыли и жары. Нет, она привыкла к труду, она даже виду не подаст, что болит согнутая спина, что силы покидают ее. Она никакого внимания не будет обращать на эти хлопья и перестанет поминутно вытирать лицо. Не такое уж это нежное лицо, чтобы его оберегать. А то, что пыль в нос набивается, — пусть, другие ведь спокойно к этому относятся.

В самом деле, работала же она у Ли Ду Хана. Там, правда, легче дышалось и обязанности были разные, а тут все одно и то же. Стой, согнувшись, задыхаясь от пыли, и беспрерывно, без конца подсовывай пеньку под этот проклятый барабан. А руки уже немеют, и почему-то кружится, как этот барабан, голова. И в глазах зеленые и красные круги.

Откуда взялись эти круги? Они выскакивают издалека, маленькие, как мячики, и несутся на нее с огромной скоростью, все увеличиваясь, пока не превращаются в сплошное огромное пятно. И тут же новые мячики вылетают из дальнего конца цеха и тоже устремляются к ней. Они летят быстрее первых, их еще больше, они расплываются, заволакивают все вокруг…

Удар по спине был таким неожиданным и сильным, что Мен Хи в первое мгновение даже не поняла, что произошло. Может быть, она попала под барабан?

— Зевать сюда пришла, дармоедка! — услышала она окрик.

Это, оказывается, японец-надсмотрщик. А ведь она действительно стоит и не работает. Но это же не нарочно! Это случайно так вышло, она даже не знает, когда она прекратила работу.

Мен Хи лихорадочно хватает пеньку и сует ее под ножи. И снова все кружится, как этот барабан. Да нет же, барабан спокойно стоит на месте, а она сама вращается вокруг него, и ножи тоже вращаются, только в обратную сторону, и все время норовят ударить ее по рукам.

… Звон колокола не дошел до сознания Мен Хи. Но барабан остановился. И ножи замерли. А она сама продолжает вертеться. Какая странная наступила тишина!

— Обед, пойдем, — услышала Мен Хи и, обернувшись, увидела рядом Мин Сун Ен, отряхивавшую с себя пыль.

Мен Хи безучастно посмотрела на ее пергаментное лицо.

— Пойдем, я покажу тебе столовую, — сказала женщина, вытирая тряпочкой лоб.

Мен Хи стала приводить себя в порядок.

— Снимай жетон, по нему чумизу дадут.

— Вы меня не ждите, я знаю, где столовая, — сказала Мен Хи, боясь, что не сразу найдет свой номер и задержит добрую старуху.

Она и в самом деле долго провозилась у табельной доски. У нее рябило в глазах и дрожали ноги. Хватаясь за машины и столбы, подпиравшие потолок, потащилась к двери.

Только бы не выдать себя, только бы не обнаружить свою слабость. Ведь у всех одинаковая работа, а она одна так утомилась. Что подумают соседки? Скажут, притворяется, чтобы пожалели. А ей совсем не хочется вызывать к себе жалость.

Когда мимо проходили работницы, она останавливалась и старалась сделать безразличное лицо, будто ничего не случилось, просто ей захотелось на минутку остановиться. А если проходившие оглядывали ее, она даже улыбалась. Пусть знают, что она совсем не устала и поясница у нее не болит, иначе она не могла бы держаться так прямо.

Выйдя во двор, Мен Хи прислонилась к стене цеха, и, хотя ей казалось, что она крепко уперлась ногами, тело ее медленно сползло на землю. Но тут ей сразу стало легче. Должно быть, свежий воздух подействовал.

— Почему обедать не идешь? — услышала она чей-то голос.

Мен Хи обернулась. Перед ней снова стояла Мин Сун Ен.

— Скоро перерыв кончится, — продолжала женщина, — тогда допоздна не получишь своей чашки чумизы. А на боны нигде ничего не купишь, кроме как в столовой.

— Я не хочу есть, — устало ответила Мен Хи.

— Не хочешь? — переспросила Мин Сун Ен. — Это тебе только кажется так.

Она взяла Мен Хи за руку и тихо сказала:

— Идем!

И Мен Хи пошла за ней доверчиво, не раздумывая, не возражая.

По дороге Мин Сун Ен расспрашивала, кто она, откуда приехала, как попала на фабрику. Мен Хи отвечала неохотно, и хотя из ее ответов женщина мало что поняла, не стала больше задавать вопросов.

— А вот и столовая, — сказала Мин, когда они подошли к одному из бараков. — Ты, наверно, ошиблась, будто не хочешь есть, есть надо обязательно. — И она открыла дверь.

Четыре длинных и узких, в одну доску, стола, как дорожки, уходили в глубь барака. Они были похожи на скамейки, врытые в землю на столбиках, едва достигавших колена. По обеим сторонам расположенных близко друг к другу столов на полу тесно сидели работницы: плечо к плечу, спина к спине.

Вдоль стены — несколько окошек. Здесь выдается пища. Очереди у окошек не было, уже вся смена сидела за едой.

Мин Сун Ен объяснила, как получить обед, и ушла.

Мен Хи взяла со стола пустую миску, из которой кто-то уже ел, оторвала из книжечки бон одну марку и подала в окошко.

Женщина в засаленном, грязном халате со слезящимися глазами и усталым лицом, не сполоснув миску, положила туда большую ложку черной разваренной чумизы и посыпала ее сверху крохотными, пересохшими рыбками.

Мен Хи отыскала свободное место, втиснулась между женщинами, взяла со стола палочки, которыми тоже кто-то уже пользовался, и принялась за еду.

Едва она успела доесть чумизу, как раздался звон колокола — конец обеденного перерыва.

И снова вертелся барабан, мелькали ножи, липли к глазам мелкие хлопья…

Мен Хи стояла, наклонившись над барабаном, и усердно разрыхляла пеньку. Теперь-то уж она выдержит до звонка. Должна же наконец привыкнуть ее изнеженная спина к согнутому положению. Пусть болит поясница — привыкнет, и все пройдет.