Канта Ибрагимов - Прошедшие войны Страница 39

К ее удивлению, Цанка скользнул по ней взглядом и прошел мимо. Кесирт еще мгновение улыбалась, потом на лице ее появилась какая-то растерянность и даже озабоченность. А Цанка тем временем уходил все дальше и дальше, и тогда она не выдержила и зная, что поступает неверно, крикнула? — „Цанка!“ Арачаев моментально остановился, обернулся. Застенчивая, даже жалкая, улыбка застыла на его лице. Он медленно, пытаясь придать своим движениям безразличие, двинулся к Кесирт. Десятки пар скучающих до этого глаз уставились на них.

Он подошел плотно к ее прилавку, тихо поздоровался, она встала в полный рост, так же тихо ответила. Он боялся смотреть ей в лицо, не хотел, чтобы видели окружающие его чувств, его радости и волнения. Его лицо было строгим и бледным, пот тек по вискам и шее. Кесирт, напротив, вновь широко улыбалась, увлажненные глаза ее светились озорством и даже надменностью. Так они простояли в молчаливом оцепенении. Эта пауза была неестественной, явно стеснительной для обоих. Еще мгновение и окружающие бездельники — торговцы могли бы сделать неожиданные выводы.

— Проходи сюда. Посиди немного. Здесь в тени чуть попрохладнее, — наконец, нашлась Кесирт.

Цанка с облегчением вздохнул, глядя только себе под ноги обошел прилавок, подошел к Кесирт и сел рядом, на указанное ею место — полупустой мешок с кукурузой.

Не успел он сесть, как Кесирт забросала его общими вопросами: о селе; о родственниках; о его баранах; о жаре. Чужие проблемы и дела никому не были интересными, поэтому любопытные взгляды окружающих сразу потухли, отвернулись в никуда и задремали.

Отвечая односложно на ее общие, ничего не значащие вопросы, Цанка потихоньку пришел в себя, чуть осмелев и глянул жадным, преданно-ласкающим взглядом на ее лицо. Кесирт была в пору полного женского расцвета. Неожиданно для себя Цанка заметил, что ранее округленное ее лицо чуть вытянулось, стало немного скуластым и строгим. Большие, чуточку раскосые черные глаза, обрамленные пышными ресницами, светились жизнью и радостью. Над припухшими, несколько капризными, розовыми губами появился легкий пушок.

Она искоса бросила в его сторону взгляд, быстро отвела, потом снова посмотрела. Одна сторона сросшихся орлиннообразных бровей ее поползла еще выше. Она чуточку наклонилась в сторону Цанка.

— Не смотри на меня так своими синими бесстыжими глазами, — смеясь, тихо сказала она, и маленькие ямочки появились на ее алых щеках.

Цанка моментально уставился в землю.

— Сколько овец ты пригнал? — неожиданно поменяла она тему разговора.

— Тридцать. Одного вчера съели, — не поднимая головы ответил Цанка.

— Слышала. Мог бы угостить и меня.

— А я и не знал, что ты здесь.

— А ты и не искал, — засмеялась Кесирт.

— Не до этого было.

— Вот, с этого и надо было начинать. Вот вся твоя сущность, — смеялась она.

— Да, я…, Да, я, — хотел что-то сказать Цанка, но у него ничего не получилось, мысли путались.

Кесирт еще звонче засмеялась.

— А сам говорил… Высокие слова… Да я такой, я сякой. А сам еще хуже. Нет, чтобы проверить как я, что со мной. Может, голодаю, или кто обидел. Или еще что… А он пришел, барана с мужиками съел, водку пил…

Цанка совсем потерялся. Надулся, голову опустил, уставился глазами в землю. Не знал, что ответить.

— Да ладно, тебе, — ударила по-свойски она рукой по плечу молодого человека, — что и впрямь обиделся?.. Шуток не понимаешь совсем.

Цанка все еще сидел опустив голову. Наступила пауза… Кесирт тоже задумалась, глубоко вздохнула и уже совсем серьезно заговорила тихо.

— Ты не знаешь, Цанка, как я тебе благодарна!.. Спасибо тебе! Дай тебе Бог счастья! На каждой молитве о тебе молюсь… Если бы не эти деньги, что ты принес, чтобы я делала? Ты не знаешь, что это было… Этот долг… Это самое тяжелое.

— Да причем тут я, — перебил ее Цанка, — это не я, это Баки-Хаджи помог.

— Я знаю… Но все сделал ты… Спасибо тебе!

Теперь она вся согнулась, облокотилась на коленки, смотрела только в землю, под ноги, говорила тихо, жалобно, печально.

— Ты не представляешь, в каком состоянии я провела эти месяцы… Должники замучили… Другие годами не отдают и ничего, а с нашего двора не уходят. Видят — бессильные, и все требуют, жить не дают… Последнюю корову продали. У матери были деньги на случай смерти, всю жизнь копила — их отдали. Все отдали… А делать нечего… Ты себе не представляешь, что это такое. Помочь некому. Взять в долг не у кого. Мать ругается, нервничает, кричит, устраивает истерики… Одна осталась… Одна со своим горем… Ты не поверишь, несколько раз хотела покончить с собой, просто в последний момент мать было жалко. Не могла ее добивать окончательно… И вдруг это… Спасибо тебе, Цанка. Ввек не забуду… Одинокая я. Несчастная. Как родной помог… Спасибо! — она тихо заплакала, еще ниже опустила голову, закрыла лицо руками, мелко дрожала всем телом.

Цанка поднял голову. Посмотрел по сторонам, как бы ища помощи и поддержки… Да, горе одиноко.

— Кесирт, перестань. Перестань, я прошу тебя, успокойся, — мягким голосом говорил он, и ему хотелось нежно прижать ее к себе, ласково погладить, защищать всегда и всюду.

— Кесирт, хватит. Успокойся… Так нельзя.

Он хотел сказать, что он рядом, что он поможет, и так далее, и тому подобное, но затем понял, что это смешно — он сам гол и беден, и какой, к черту, кормилец. Хотя он уверен, что все будет хорошо… У него у самого стали наворачиваться слезы, что-то защемило в груди, в горле встал комок.

— Кесирт, не плачь, — дрожащим голосом взмолился он.

— Все-все… Все в порядке, — сквозь сжатые перед лицом, увлажненные потом и слезами ладони ответила жалобно она, — я сейчас… Извини… Прости меня…

Кесирт оторвала от лица руки, слезящимися, раскрасневшими глазами нежно посмотрела на Цанка. Ее пышные ресницы от влаги слиплись, стали еще отчетливее обрамлять черные глаза. Она чуть улыбнулась.

— Спасибо тебе, Цанка! Как брат помог!

— Не хочу я быть братом, — как бы обиженно, с притворной нервозностью ответил Арачаев.

— А кем ты хочешь быть? — уже улыбаясь, обнажив беленькие маленькие зубки, спросила Кесирт.

Цанка ничего не ответил, только повел плечами.

— Так кем? — вновь обратилась, теперь с хитринкой, Кесирт, искоса поглядывая на собеседника.

— Хочу быть рядом, — буркнул, что пришло на язык, Цанка. — Рядом — это любовником? — съязвила она.

— Дура ты, — вскрикнул Цанка, — мужем хочу стать.

— Тихо, дурень, не шуми, — шепотом сказала Кесирт, оглядываясь по сторонам.

Цанка вновь впился взглядом в ее лицо. Маленькая капелька, не то слезы, не то пота, медленно скользнула по подбородку, понеслась быстро по длинной шее вниз, на мгновение застыла в ямочке и вновь медленно сползла в щель меж сочных грудей. Цанка думал теперь совсем о другом, о наболевшем. Как он хотел…

— Эх, Цанка, мог бы стать мужем моим, мне не достался бы.

— Не болтай глупостей, Кесирт… Ты нужна мне, я люблю тебя — страстно заговорил Цанка.

— Не шуми. Замолчи. — Вновь приказным голосом серьезно ответила Кесирт, — не говори больше об этом… Стыда нет у тебя… Неужели я позволила своим поведением говорить тебе эти вольности.

— Причем тут вольность?.. Я хочу… Я… — вскипел Цанка. Черные вены выступили на его висках. Курчавые волосы от пота по краям взмокли, обвисли по раскрасневшейся коже лица, шеи.

— Замолчи, — спокойно сказала Кесирт, — ты еще молод. Как говорят — девственник, а я старая, поношенная жеро… И ты хочешь, чтобы весь твой род во главе с женой Баки-Хаджи и его дочек меня проклинали.

— При чем тут они?

— Не шуми. Успокойся. Тем более, что у меня есть свои планы.

Большие голубые глаза Арачаева еще больше расширились, брови полезли на лоб.

— Какие планы? Ты о чем? — удивился он.

— Это ты о чем? — кокетливо, вопросом на вопрос ответила Кесирт, искоса, исподлобья глядя на него.

Цанка часто задышал, ноздри его расширились, даже нос покрылся капельками мелкого пота.

— Что ты хочешь сказать? — тихо, со скрытой злобой в голосе спросил он, сжимая влажные руки.

— Слушай, Цанка. Что ты ко мне пристал? У меня своя жизнь, свои дела. Я уже не молода, надо подумать о будущем, — сухо сказала она, впервые отворачиваясь от собеседника.

— Ты что, хочешь сказать, что выходишь замуж? Что нашла кого-нибудь? — твердым голосом допытывался он.

— Я не нашла, Цанка, — продолжая глядеть в сторону, говорила она, — они сами бегают вокруг, покоя не дают.

— Я не позволю, — прошипел Цанка.

— Ой, герой, — Кесирт засмеялась, повернула голову, задрала ее надменно вверх. — Кто ты такой? Молод ты еще, а мне жить надо, а не в любовники играть. До сих пор не играла и впредь не буду, и никому не позволю, а твои мысли я знаю… Юн ты еще, чтобы меня вокруг носа водить… Вот пойди и с другими жеро поиграй, а я не для этого… Если я шаг неправильный сделаю, то никто меня не пожалеет. Сожрут, выжмут соки, обсосут и выплюнут. И некому будет за меня заступиться. Боюсь я этого… Вон сколько ухажеров… А у всех одна только похоть… Насладятся и выкинут. Ты думаешь, легко мне?.. Все в кусты зовут, не получится — замуж просят… Да разве это замужество — брехня одна. Не верю я этим грязным, вонючим мужикам.