Йозеф Секера - Чешская рапсодия Страница 39

— А кто присоединился к мятежникам? — спросил Киквидзе.

Мальчик задумался. Черные глаза начдива и, вероятно, кожаная куртка, перетянутая ремнем с тяжелой кобурой, смутили подростка. Кнышев подал ему фляжку с водой. Парень глотнул, поперхнулся, выпил.

— А теперь говори, малец, — ласково сказал комиссар. — Времени у нас поменьше, чем у тебя!

— Многие пошли с белыми, я даже удивился, — неуверенно начал мальчик. — Почти все студенты и кулацкие сынки из ближних деревень. За день до мятежа был базар, они приехали на подводах, а ружья попрятали под соломой. У одного я даже пулемет видел. Потом, говорят, к ним перебежала половина тамбовского красного полка.

Киквидзе сидел на камне, потирая подбородок, заросший черной щетиной.

— Ждать не будем. Выступаем! — сказал он. — Чехословацкий полк уже наверняка подошел к городу.

Командир кавалерийского полка, стройный голубоглазый Звонарев, возбужденно подхватил:

— Товарищ начдив, и я думаю, пора выступать, иначе мы тут засохнем. Пустите мой полк вперед. Вспугнем тамбовских ос, и, когда в город войдут чешские стрелки, видно будет, кого еще угостить штыком…

Киквидзе встал так резко, что мальчик испуганно отшатнулся.

— Не будь трусом! — воскликнул начдив и повернулся к Звонареву: — Выполняйте свой план, товарищ. Мы должны выкурить ос из гнезд. А вы, товарищ Бартак, и ваши конники поедете со мной в эшелоне.

Парнишка вдруг рассмеялся. Киквидзе сурово глянул на него:

— Что тебя развеселило?

— Ваше благородие, да ведь белые вас ждут по железной дороге. Им и в голову не приходит, что вы отсюда… Ну уж и попрыгают они! А в городе вам помогут. На металлическом заводе забаррикадировались рабочие и ждут дивизию Киквидзе. Там и мой отец. Два раза я носил им еду, но у мамки уже ничего нет, и другие женщины тоже отдали все. У рабочих осталось только немного сахара. И винтовок десять штук. Эх, вот бы вам сначала туда! Ничего, что вы не дивизия Киквидзе, она завтра подойдет…

У Киквидзе засияли глаза. В этой стране все тайное мигом становится явным…

— Говоришь, Киквидзе ждут завтра — утром или когда? — спросил он.

— Да нет, к вечеру или ночью, Киквидзе до Тамбова далеко, — ответил подросток.

Головной отряд Звонарева уже исчез из поля зрения, за ним на рысях шли вольным строем три эскадрона. Киквидзе вскочил в свой вагон. Чешские конники завели лошадей обратно в теплушки. Бойцы Рабоче-крестьянского полка садились в вагоны веселые. Вытащив кисеты с махоркой, они принялись крутить цигарки. Два красноармейца поднялись на паровоз. Холмистая местность со скрытыми, неглубокими лощинами, заросшими густолиственными деревьями и кустарником — большей частью акацией, — исчезла за завесой серо-белого тумана. Красноватый диск заходящей луны словно окровавил просторы.

— Туман как по заказу, — засмеялся Бартак.

— Верно, Войта, — сказал Киквидзе. — Только я был бы очень рад узнать, где сейчас Сиверс со своей бригадой. Он, вероятно, хочет попасть в Тамбов раньше нас. Неразумное честолюбие, потому что если из семидесяти тысяч жителей Тамбова восстала только десятая часть, и то они разобьют его вдребезги. Не забывай, Тамбов — старая крепость, возведенная еще против татар. И в старой части города дома построены, как твердыни.

— Нас не разобьют, — ответил Бартак.

Тьма редела. На бархате небосвода замерцали утренние звезды. Помолчав, Войта снова заговорил:

— В Тамбовской больнице мне попала в руки интересная книжка, история трехсотлетнего Тамбова. Кто знает, не потому ли этот край такой плодородный, что земля здесь пропитана кровью нападавших и защитников.

— Не знал я, друг, что ты такой поэт! — вскричал Киквидзе. — Но это неплохо, мне это нравится. Сердце солдата должно вдохновляться и историей. Вот как покончим с генералами в России — повезу тебя к нам. Там узнаешь, почему мы, грузины, любим свой уголок земли. — Он, улыбаясь, прищурил глаза и посмотрел на Войту внимательнее. — Кнышев рассказал, что говорил тебе обо мне Холодный и что ты ему на это ответил. Спасибо, товарищ.

Бартак покраснел.

На горизонте показались трубы тамбовских фабрик, колокольни трех десятков церквей и вокзальные фонари, похожие на клочья светящегося хлопка. Чехословацкие конники выглядывали из теплушки, стараясь определить расстояние. Беда Ганза над ними смеялся. Ветер, дувший из степи, утих. Вблизи раздался протяжный птичий крик.

— Страшно мне чего-то, — сказал Тоник Ганоусек, наклонившись к Ганзе.

Аршин пренебрежительно фыркнул.

— Эх ты, ведь это не пули, а сойка. У вас в Почерницах разве не так свистят сойки ночью? Тебе бы перышко сойки прицепить к фуражке…

— А ты прикрепи крыло пересмешника, как раз подойдет! — рассердился Тоник.

Тамбовские мятежники не ждали Красную Армию так быстро. Тем более им в голову не приходило, что на них нагрянут с двух сторон. Они знали о бригаде Сиверса, но Киквидзе не ждали. Против Сиверса они предприняли контрнаступление, но остановить бригаду не смогли, и им ничего не оставалось, как отступить в сады предместья, к остаткам старого крепостного вала. Кавалеристы Звонарева ударили по мятежникам с тыла, но коннице трудно драться среди деревьев. Борейко выпустил несколько снарядов по городской площади. Артиллерийская стрельба, ржание коней, стоны раненых на улицах напугали обывателей, и они забились в глубокие погреба и подвалы.

Ондру Голубирека удивило, что бой идет на всех улицах. Незнакомые красноармейцы с яростью врывались в дома, из которых по ним стреляли повстанцы. Убитых мятежников выбрасывали из окоп. Ондра остановил светловолосого бойца с командирской красной повязкой на рукаве.

— Я из первого Тамбовского, — ответил тот. — Офицеры нас обманули, сказали, что не тронут Советы, но мы уже раскусили этих кровавых бандитов.

— Ваше счастье, — ответил комбат. Боец гневно махнул рукой.

— Дураки мы, позволили себя обмануть! Сказали нам, что они хотят Советы без большевиков, — продолжал солдат. — Ясно нам все стало, когда офицеры арестовали Совет. Мы Советскую власть освободили и взялись за мятежников — сам видишь, проклятый Тамбов теперь сплошное поле боя. А ты случайно не из дивизии Киквидзе? С севера контру бьют стрелки Сиверса.

Подошли добровольцы Голубирека, спрашивая, что случилось. Красноармеец Тамбовского полка понял, что перед ним чехи. Он поднял над головой винтовку и закричал:

— За мной, братья, у крепостного вала идет ожесточенный бой, и ваши из чешской части Сиверса встретят вас как помощь с неба. Потом обо всем поговорим! — Он подхватил Голубирека под руку и, громко смеясь, зашагал вместе с ним к базарной площади. К ним присоединялись все новые и новые группы бойцов, так что вскоре возле Голубирека собрался весь его батальон.

— Куда мы торопимся? — спросил низкорослый коренастый чех своего усатого соседа, который смахивал на голодного волка. И ответ прозвучал, точно волчье ворчание:

— На помощь Сиверсу. Поменьше спрашивай да прибавь шагу!

Вацлав Сыхра с первым батальоном второго полка занял вокзал, вторгся в его служебные помещения. Начальник станции не успел выхватить пистолет. От дежурного по станции Сыхра узнал, что от местечка Селезни должен прийти поезд с вооруженными людьми. Курт Вайнерт предложил двинуться с ротой Бартака навстречу им. Сыхра, оставив в канцелярии нескольких красноармейцев, вышел на перрон. Дежурный остановил его и, приложив руку к козырьку, сказал:

— Товарищ командир, у нас здесь есть товарный состав, груженный шпалами и рельсами. Конфискуйте его, и вы за самое короткое время доберетесь до Селезней.

Дежурный был молодой человек с выразительным волевым лицом.

— Курт, — обратился Сыхра к Вайнерту, — вот это как раз по тебе.

Немец молча щелкнул каблуками и в сопровождении дежурного поспешил к товарному составу. Паровоз был готов в путь. У Курта кровь застучала в висках. Всем дальнейшим он распорядился так, словно дело происходило на учениях.

Поезд из Селезней ему удалось остановить перед Тамбовом, сделав заграждения из шпал и рельсов. В последних вагонах ехали эсеры и белогвардейцы. Они выскочили из вагонов и с бранью набросились на чехов, но те открыли огонь. Из других вагонов тоже выбегали офицеры с пистолетами в руках.

В вагонах поднялась паника. Гражданские пассажиры лезли из всех дверей, уволакивая вещи и детей в поле, подальше от сражения. Постепенно начали разбегаться и мятежники. Бросали винтовки, шашки и кулаками прокладывали себе дорогу в толпе пассажиров, стремясь убежать как можно дальше. Курт Вайнерт стрелял в офицеров, но скоро затвор заклинило, он бросил карабин и поднял с земли немецкую винтовку с широким штыком. Трое чехословацких стрелков захватили «максим», из которого эсеры стреляли через окно вагона, и повернули пулемет против белогвардейцев, устремившихся под командой человека, одетого в черное, туда, где кипел рукопашный бой.