Николай Равич - Молодость века Страница 40

Кошмарные условия жизни арестованных вызывали по временам возмущение, которое вспыхивало стихийно. В третьем этаже, где помещались долгосрочные уголовники, неожиданно начинался тяжелый равномерный грохот. Это арестанты стучали скамьями. Стук подхватывался в других этажах. Раскрывались окна, к решеткам подтягивались остатки сгнивших матрацев и поджигались. Из раскрытых окон тюрьмы било пламя, шел дым, вся тюрьма сотрясалась от грохота и криков. Тогда из караульного помещения, находившегося во дворе, с ружьями наперевес выбегали солдаты. Они врывались в камеры арестованных, били их прикладами, хватали сопротивлявшихся и выволакивали в специальную штрафную камеру — подвал без окон, сырой и полный крыс.

Между тем дни текли за днями, и даже в условиях полного заточения и отрезанности от внешнего мира человеческая воля творила свое дело. В сущности, никогда не было более спокойных условий для работы, чем в тюрьме. В бутылках с двойным дном доставлялись и отсылались записки. Для связи служили и некоторые из служащих тюрьмы. Ежедневно политические арестованные получали от организации помощи пищу, книги и все остальное, что было необходимо. Иной раз это приводило к курьезам.

Перед уходом из Минска советских войск была реквизирована тюремная библиотека. Однажды вместе с передачей мне прислали книгу. Просматривая ее, тюремный начальник на первой же странице увидел штамп Минской тюрьмы. Он выскочил, чтобы захватить передававшего, но его уже и след простыл. Меня немедленно вызвали к начальнику тюрьмы.

— Эта книга — из тюремной библиотеки, вывезенной большевиками. Кто вам ее передал?

— Вы знаете, что помощь арестованным оказывается официально существующей организацией Красного Креста, а средства этой организации составляются из пожертвований всего населения. Кроме того, книга могла быть куплена на базаре. Наконец, я не обязан знать всех обслуживающих Красный Крест лиц.

Другой случай. В годовщину комсомола я написал воззвание и переслал его в подпольный комитет. На следующий день в местной газете, бесплатно раздававшейся всем арестованным и являвшейся польским официозом, было напечатано о том, что по всему городу расклеено воззвание к молодежи и что власти принимают энергичные меры к отысканию его авторов. Это сообщение было подкреплено злобной передовицей, обещавшей с корнем вырвать «сеятелей вредных семян». Чтение номера этой газетки доставило нам немалое развлечение в тяжелых условиях тюремного существования.

Вспоминая теперь нашу тогдашнюю конспиративную технику, я должен признать, что она была довольно примитивной. Записки передавались с бутылками молока, подклеенные под дно, а также и через некоторых надзирателей. Писались они на бумаге молоком. Когда бумага подогревалась, на ней появлялись бледные рыжие буквы. В передаваемых книгах таким же способом отмечались некоторые буквы; из букв составлялись фразы.

Вообще, как это ни странно, молоко играло особую роль во всей конспиративной работе Минского комитета большевиков. На Мало-Татарской улице помещалась подпольная типография. Оттуда листовки доставлялись в маленькую молочную лавку, служившую также и местом явки. Из лавки в корзинах, на дне которых лежала литература, а сверху стояли бутылки, листовки разносились на места. Работой в профсоюзах и в Красном Кресте ведал товарищ Ривес. Всей деятельностью Минского комитета, который считался краевым, руководил товарищ Ян Дембо (Мариан). Это был блестящий конспиратор и организатор. Техникой ведал товарищ Максимович. Минскому комитету удалось не только охватить своим влиянием большинство легальных профсоюзов, но и организовать широкое партизанское движение. Партизанский штаб в Козыреве распространил среди крестьян 8 тысяч листовок. Большое количество литературы на польском языке распространялось и среди солдат. Эта литература печаталась на месте, а также доставлялась из Смоленска и из Варшавы. Росла военная организация Польской компартии.

Польское командование, вынужденное мобилизациями рабочих и крестьян пополнять свою армию, очень быстро почувствовало силу большевистской агитации.

Будущий маршал Польши Рыдз-Смиглы, который бесславно удрал в Румынию при наступлении гитлеровцев в 1939 году, оставив армию и государство на произвол судьбы, был тогда генерал-подпоручиком. Командуя Литовско-Белорусским фронтом, он издавал приказ за приказом по вопросу о проникновении большевиков в польскую армию. Вот выдержка из его приказа за № 5, обращенного к офицерам Литовско-Белорусского фронта.

«Вильно, 16 июля 1919 года.

Среди солдат раздаются в большом количестве коммунистические брошюры и между прочим воззвания Коммунистической рабочей партии Польши к солдатам-полякам.

Приказываю всем командирам и начальникам беспощадно уничтожать и вылавливать этого рода литературу.

Предпринять самые энергичные меры, чтобы сделать невозможным проникновение брошюр подобного содержания в руки наших солдат.

Внушить солдатам мысль, что если кто-нибудь из них получит или обнаружит где-нибудь подобного рода воззвания, докладывать об этом своим командирам».

Еще выдержка из «офицерского» приказа за № 8 того же генерала.

«Вильно, 5 августа 1919 года.

Коммунистическая партия, поддерживаемая враждебными нам факторами, прилагает все усилия, чтобы дезорганизовать польскую армию и сделать ее небоеспособной.

Противодействие необходимо и должно осуществляться энергично двумя путями.

Во-первых: офицеры, а особенно офицеры инспекции, должны обращать бдительное внимание на гражданских лиц, посещающих казармы; следует наблюдать за солдатами, а в случае серьезного подозрения в агитации изолировать их. Всякие агитационные издания и газеты — конфисковывать.

Во-вторых: напоминаю офицерам, что их обязанностью является использовать всякий случай к преодолению влияний вредной агитации.

Командиры назначают в ближайший срок офицерские собрания, на которых должны быть детально обсуждены вопросы борьбы с разлагающей агитацией в армии.

После офицерских собраний командиры рот (эскадронов, батарей), назначают собрания унтер-офицеров, на которых разъясняют в духе офицерских собраний задачи унтер-офицеров в борьбе с коммунистической агитацией».

Не лишена интереса и такая выдержка из «офицерского» приказа за № 12 командования Литовско-Белорусского фронта.

«Вильно, 30 сентября 1919 года.

Подтверждается, что большевики усиливают свою пропаганду среди наших солдат.

Во многих частях контакт офицеров с солдатами слишком слаб.

Приказываю, чтобы в этой тяжелой для нашего солдата осенней и зимней кампании офицеры глубже вникали в жизнь своих подчиненных, непосредственно чувствовали все заботы и неудобства солдата, смягчали его огорчения, объясняли причины недостатков, наконец, со всей преданностью влияли на идейное и нравственное состояние своих частей. Недосмотр в этом смысле будет наказываться наряду с другими служебными проступками. Офицер должен стать старшим товарищем и духовным руководителем солдата».

Возвращаясь к работе Минского подпольного комитета, следует сказать, что он продержался почти до прихода советских войск. Только в мае 1920 года польская дефензива напала на след, который привел ее сыщиков в молочную лавку. Ян Дембо был арестован две недели спустя в Вильно, после страшных пыток заключен в Варшавскую цитадель, а затем направлен в лагерь смерти «Дембью», где и погиб в 1921 году. Максимович пал в стычке с жандармами около железнодорожной станции.

Медленно тянулись дни в сырой, мрачной Минской тюрьме. Иногда с воли поступали к нам новые товарищи, и тогда возникало оживление. Бывший председатель Столбцовского исполкома Лобко с группой крестьян был арестован и попал в тюрьму по подозрению в организации партизанского движения. Это был малорослый белорус, очень умный и подвижной, страстный любитель игры в шашки. После утренней поверки и кипятка с куском отвратительного хлеба он становился за длинный тюремный стол и вызывал желающих играть в шашки:

— Выходи, кто хочет, даю фору!..

На этапе ему удалось бежать вместе со своими крестьянами.

Удивительным по чистоте души человеком был старый польский революционер Бобровицкий. Своим обликом он чем-то напоминал мне Дзержинского. Бобровицкий умер в тюрьме от туберкулеза. Замечательным по своей культуре был Ширяев, работник минского подполья. Его часто вызывали в контрразведку, пытали и били.

Каждый день шла незаметная для других борьба подпольщиков не на жизнь, а на смерть. Вдруг я заболел — у меня резко повысилась температура. К моему удивлению, тюремный врач, местный поляк, перевел меня на несколько дней в тюремную больницу. Это было бревенчатое здание, имевшее несколько небольших палат, на 2—3 арестанта каждая.