Григорий Покровский - Ввод Страница 41

Глава 20

В начале весны Ася получила в военкомате предписание и готовилась к отъезду в Афганистан. Она все последние дни, дорабатывая в больнице, мыслями была там, с любимым. На восьмое марта как всегда собрались всем отделением. Мужчины поздравляли сотрудниц, дарили подарки. Для Аси этот день женщины был сегодня каким-то особенным. Мужчины на перебой её приглашали танцевать, и выказывали свое восхищение её мужеством и смелостью. А один молодой доктор, изрядно выпив, предлагал ей руку и сердце, он был согласен ехать с Асей «хоть на край света». Модест Петрович сидел за столом, слушал эту болтовню и только улыбался. Когда в очередной раз была произнесена клятва, и просьба взять с собой на край света, он не выдержал и сказал:

— Дмитрий Борисович, жену-то, куда свою денете? Тоже на край света заберёте? Все же знают, что жена ваша в Москве, и не то, чтобы на край, но и в среднюю часть России не хочет ехать. Да вы то и сам гость не надолго, поэтому оставьте Асю в покое. В отличие от вашей жены Ася едет к своему мужу. Для своих развлечений ищите себе подобных, — Модест Петрович встал из-за стола, перед всеми извинился и вышел.

Сообщение о том, что Ася замужем и едет к мужу в Афганистан, свалилось для всех сотрудников, как снег на голову. Женщины приставали с вопросами, а мужчины смотрели на нее с еще большим уважением.

Сразу после праздников Ася готовилась к отъезду. Её пришли провожать всем отделением. Организовали маленькое застолье, после чего мужчины вызвались провожать Асю в аэропорт. Когда объявили посадку, в груди у неё что-то дрогнуло, защемило. Ей первый раз не хотелось никуда уезжать. Коллектив, с которым она проработала столь короткое время, вдруг стал для нее таким близким, родным, она почувствовала, что прикипела к нему. Начали прощаться, жали руку, целовали в щёчку. Модест Петрович подошёл после всех. Он обнял Асю и поцеловал, затем, глядя ей в глаза, по-отцовски, погладил по голове.

— Ну и выдержка, — сказал он, — гляжу в глаза, ни капли страха, ни грамма сомнения. Удачи тебе, непослушная девчонка, и постигай эту науку, чтобы все раненые, попавшие к тебе в операционную, оставались живы. Надумаешь возвращаться, место для тебя в хирургическом отделении будет всегда.

И тут Ася первый раз дрогнула. На глаза накатились слёзы. Но судьба требовала перейти через турникет, железный занавес между этим полюбившимся коллективом и тем неизвестным, непонятным будущим.

Кабульский госпиталь, куда была назначена Ася, был почти не приспособлен для медицинских целей. Раньше это были старые конюшни, а сейчас их подремонтировали и переделали под госпиталь. К большому удивлению Аси, в хирургическом отделении было не так уж и много раненых. Зато инфекционное было завалено больными гепатитом и брюшным тифом, поступали каждый день и помногу.

В некоторых частях больных было до семидесяти процентов от списочной численности. Раненые и больные выхаживались медленно и с большими осложнениями. Новых лекарств, разработанных западными фирмами, не было. Вероятно, с целью экономии государство не закупало эти препараты. Одноразовых шприцов не было. Иногда, делая уколы только что привезённым с поля боя, врачи не могли знать, болел он гепатитом или нет. Гепатит свирепствовал. Были даже летальные исходы. Тех, кто не попал под пулю или снаряд, доканчивал вирус, делая их инвалидами, невидимыми для глаз. С виду человек был здоров: с руками, и ногами, но с больной печенью. Питьевой воды еле хватало на приготовление пищи. Отсутствие холодильников, нормальных столовых, ещё более усугубляло эту весьма плачевную обстановку; хлеб и каша, вперемешку с афганской пылью, скрипели на зубах. Вся пища готовилась в полевых кухнях в открытых котлах, грязными поварами и из продуктов, засиженных мухами. На сорокоградусной жаре продукты быстро портились, были зачастую просроченные (так в Союзе некоторые ретивые военные чины освежали НЗ), их во избежание недостач кидали в котлы, варили, и травили ими людей.

Государство экономило на кухнях, на холодильниках, на воде, на лекарствах, делая тысячи молодых, энергичных людей инвалидами. Сидящие там, на верху, не понимали или не хотели понимать, что, истребляя, таким образом, молодой генофонд страны, они подрывают её экономическую основу. Решая сиюминутные задачи, они не думали, что этот источник молодых здоровых сил может иссякнуть.

Власть — это реле с задержкой, её ошибки срабатывают через несколько лет. Вечных директоров, министров и партийных секретарей не бывает, придёт время, и их сменят молодые. Когда-то они на пикниках жарили им шашлыки, комсомольские секретари подавали водку и девочек. Произносили тосты, и пили за здравие шефа. Возили начальникам домой наворованное, делали всякие махинации и все учились, учились и учились, как требовал вождь. Они станут достойной сменой. Придет время, и по разграблению всей страны ученики превзойдут своих учителей во сто крат.

После первого обхода у Аси кружилась голова. В ординаторской она села на стул, обхватив голову руками. Там в больнице, когда она делала обход, на лицах, измученных болезнью, она ловила радость. Больной радовался тому, что его оперировали, ему становится легче, что болезнь отступает и он, наконец, будет здоров. А здесь, лежали молодые люди без рук и ног, и, что самое страшное, потерявшие веру в себя.

В реанимации лежал прапорщик Воронин. Он был ранен в живот. Рубец после операции не заживал, сочился, издавал зловоние. Ася понимала, что начался перитонит, и дни прапорщика сочтены. Сейчас в ординаторской она сидела и думала, что можно ещё успеть сделать, чтобы спасти ему жизнь. В ординаторскую зашёл начальник отделения. Ася доложила о дежурстве и подробно остановилась на Воронине. Начальник промолчал, затем подошёл к майору хирургу и стал говорить с ним на другую тему. Ася не выдержала.

— Что будем делать с Ворониным? — спросила она.

— Что делать, в Союз отправим, — продолжая разговор с майором, ответил начальник.

— Он же не выдержит перелёт! — не сдержав себя, выкрикнула Ася.

— А что вы прикажете делать, — не оборачиваясь к ней лицом, ответил начальник.

— Но нужно же что-то делать! Пойти, в конце концов, на повторную операцию.

— А кто её будет делать, вы, что ли? — засмеялся начальник.

— Хотя бы и я.

И тут начальник повернулся. Он стал весь багровый и заорал:

— Гляди-ка, Юра, неделю в госпитале и она уже полевой хирург! Да знаете ли вы, что мы ему четыре часа операцию делали. Мы сделали, что смогли.

— Хоть восемь часов! Значит, сделали бездарно.

— Что ты, нас учить приехала? — перешел на ты начальник.

— Я не учу, а за жизнь человека борюсь.

— Глядите, борец нашёлся, — начальник хлопнул в ладоши, затем развёл руки в сторону. — Ой, умора, — продолжил он, да знаешь ли ты, что у нас возможностей таких нет, как у окружного госпиталя.

— Зачем же было доводить до такого состояния? Надо было раньше отправлять.

Начальник ничего не ответил, хлопнув дверью, вышел. Наступила тишина. Она длилась несколько минут, майор шелестел бумагами, сидя за столом. Затем поднялся и направился к двери. Почти у самой двери, он повернулся к Асе:

— Зря Вы так, Ася, он Вам этого не простит. У нашего начальника есть нехорошая черта: он долго держит зло.

— Выходит, я не права, Юрий Трофимович?

— Нет, почему же, Вы правы, но надо было как-то поделикатней. Хотя, когда тут расшаркиваться, если человек умирает.

— Согласитесь со мной, Юрий Трофимович, что надо его повторно оперировать. Там надо всё чистить.

— Я согласен с вами. Но кто её будет делать? У нашего начальника есть ещё одна плохая черта. Он считает себя незаменимым хирургом, светилом в полевой хирургии, хотя как хирург посредственный. Операцию Воронину делал он, делал, как умеет, лучше не сможет, а отдать кому-то переделать, надо переступить через себя. А это гордыня, третья нехорошая черта у нашего начальника. Берегитесь его, он вам этого не забудет.

— А я его не боюсь.

— Ой, не скажите, у нас бывают командировки туда, где стреляют. Впрочем, вы гражданский человек, можете послать его подальше.

После этого разговора, между начальником отделения и Асей пролегла невидимая линия вражды. Желая упрекнуть Асю в её неспособности, он ждал гибели кого-то из раненых, которых она оперировала. Он назначал её на самые сложные, заведомо провальные операции. Но Бог миловал. Природным талантом Ася возвращала к жизни тех, на ком, по мнению начальника, надо было ставить крест. Хирурги поняли, какое приобретение в лице Аси получил госпиталь. И только начальник закусил удила. Он не мог простить ей за ее талант, за то, что она лучше его. Он не мог простить ей Воронина, который всё-таки доехал до окружного госпиталя, а те его отфутболили в Москву в Бурденко. По пути в него он и скончался.