Богдан Сушинский - Фельдмаршал должен умереть Страница 41

Майзель задумчиво пожевал нижнюю губу: а ведь действительно, ни один из заговорщиков не попытался ни организовать бунт вверенных ему частей, ни хотя бы что-либо предпринять для своего спасения.

— И в самом деле, странно. Неужели всех парализовал страх перед фюрером? — примирительно спросил он.

— Скорее перед гестапо. И потом, это даже не страх, а неистребимое чувство обреченности. Фельдмаршал Роммель тоже понимает, что обречен, поэтому вряд ли он станет бегать от нас, — спокойно заметил Бургдорф. — Лисом Пустыни его назвали вовсе не потому, что он обладает способностью трусливо заметать следы, убегая от врагов, и прятаться по лисьим норам.

— Хотите сказать, что нас встретит огнём взвод его личной охраны?

— Насколько мне известно, личной охраны у него нет. Да и вряд ли она решилась бы противостоять нам, понимая, как и чем придётся расплачиваться за такое предательство фюрера.

— В таком случае наша предосторожность не имеет никакого разумного объяснения.

— Мы военные люди, Майзель. И выстраиваем наши позиции так, как они должны быть выстроены согласно тактике проведения военных операций.

— А вы как считаете, гауптштурмфюрер? — обратился судья к командиру бронеконвоя.

— Позвольте воздержаться от участия в вашем генеральском споре, господа, — заявил эсэсовец, не желая быть втянутым в бессмысленную перепалку. — Я выполняю ваш приказ, господин генерал, — обратился он к Бургдорфу. — Без вашего ведома ни один человек поместье Герлинген покинуть не сумеет.

— Учитесь, Майзель, — кивнул в его сторону адъютант фюрера.

«А ведь я действительно давал Роммелю возможность предпринять попытку спастись, — наконец-то признался себе Бургдорф, глядя вслед гауптштурмфюреру, направлявшемуся к своим ваффен-эсэсовцам. — И если Эрвин не пожелал воспользоваться моим снисхождением, то это его выбор, а не мой».

5

Бушевавшее всю ночь море под утро настолько успокоилось, что гладь залива казалась умиротворённее, нежели отражающиеся в ней небеса, где голубовато-белесые тучи стремительно опускались к недалёкому горизонту, сжигаемые багровым пламенем предзакатного солнца. Всё пространство между Скалой Любви и раскалённым светилом превратилось в сплошное зарево, так что остров казался Скорцени последним приютом посреди полыхающей стихии, зарождавшейся в глубинах развёрзшегося ада.

Штурмбаннфюрер сам сел на вёсла, чтобы на острове не оказалось никого, кроме него и Марии-Виктории, — княгиня настояла на этом, — и теперь подводил шлюпку к западной оконечности его так, чтобы, не зацепив выступ скалы, проскользнуть в узкую горловину миниатюрной бухточки. Они уже давно могли высадиться на Скале Любви, но Сардони с загадочным видом попросила обогнуть остров и проникнуть в этот прибрежный каньон.

— А теперь оставьте-ка в покое вёсла — всё равно гребец из вас никудышный, — молвила она, когда, слегка ободрав правый борт шлюпки, Отто всё же сумел пройти это мрачное, а при малейшем шторме ещё и погибельное место, и взгляните наверх.

Бухта напоминала колодец, прорубленный в огромной, поросшей мхом и соснами скале, единственный выход из которой тоже исчезал за изгибом, маскируясь в зарослях густого кустарника. Подковообразный каньон, густая, мрачная синь воды и такая же мрачная синь неба. Было что-то во всём этом угнетающее и отпугивающее.

— Взглянул, — напомнил Скорцени, когда молчание женщины слишком затянулось.

— Видите там что-либо примечательное?

Отто старался рассмотреть там что-нибудь эдакое, бросающееся в глаза, с прилежностью от природы невнимательного ученика.

— Две сросшиеся сосны на небольшом скальном уступе. Такой результат моей наблюдательности вас устроит?

— Понятно: разведчик из вас получился бы ещё бездарнее, нежели мореплаватель, — бесстрастно констатировала владелица виллы «Орнезия», а заодно и этой скалы, падчерица лазурного побережья Лигурии.

— Ваше мнение в подобных вопросах неоспоримо, синьора.

— Не сомневайтесь: так оно и есть. Лучше скользните взглядом на два метра вниз. Видите небольшую расщелину? А под ней ещё один выступ, с сосенкой на краю?

— Сосенку вижу.

— Кстати, замечу, что расщелину можно рассмотреть, только остановив шлюпку в пяти метрах от входа в бухту. Как только вы сделаете несколько гребков в её сторону, она тотчас же скроется из вида. Из-за Сторожевой скалы, мимо которой вы прошли сюда, она тоже не просматривается.

— Следует предположить, что за этой сосенкой притаилась пещера, в которой вы храните сокровища рода Сардони? — иронично предположил Отто.

— Там действительно находится пещера, об этом уже нетрудно догадаться. И спуститься в неё можно только по веревочной лестнице, закреплённой на вершине сосны, или же с альпинистским снаряжением. Однако укрывать в ней собираюсь более ценное сокровище, нежели фамильные драгоценности.

— Еще одна загадка? Кого или что вы собираетесь укрывать там?

— Например, вас, штурмбаннфюрер.

— Не понял. Вы хотите прятать в этой пещерке меня? И для этого доставили к ней?

— Не волнуйтесь, не сейчас, а когда почувствуете себя слишком неуютно не только в Германии, но и во всей Европе.

— Вы говорите об этом всерьёз? — согнал с лица ироничную ухмылку первый диверсант рейха.

— Об этом уже всерьёз говорят в Лондоне, Москве, Вашингтоне и даже в Ватикане. Во всех этих светских и церковных столицах руководство поверженного рейха собираются отлучить от церкви, предать анафеме и «благословить» на виселицу, к которой вас приговорит международный суд как особо опасных для человечества преступников. Обратите внимание: «особо опасных для всего человечества!».

Скорцени затравленно осмотрелся, словно те, кто собирался вздёрнуть его, уже постепенно окружали их пристанище.

— Мне, конечно, трудно предположить такое, — проворчал он, — хотя в наше время всё может быть.

— Такое как раз предположить нетрудно. И не успокаивайте себя тем, что вам удастся подыскать более удачное прибежище. Во-первых, это уже не Германия, во-вторых, далеко от городов, а следовательно, от полиции, карабинеров и агентов вражеских разведок. К тому же это частная территория, подданной Святого Престола, гражданки Ватикана.

— К этим аргументам стоит прислушаться.

— И потом, не забывайте, что моя вилла находится под покровительством Ватикана. Возможно, в ходе войны покровительство это выглядит неубедительным, но в мирное время вряд ли кто-либо решится проникнуть на территорию, пребывающую под патронатом папы римского Пия XII. Вспомните хотя бы об экстерриториальном статусе его виллы «Кастель Гандольфо».

— Несомненно, дьявол меня расстреляй.

— Но главное, что какое-то время вы сможете укрываться здесь вместе со своими корсиканскими сокровищами, которые можно разместить в специальном подводном тайнике.

— Стоп-стоп, с какими еще… «корсиканскими сокровищами»?

— Предпочитаете называть их «африканскими»? Или «сокровищами фельдмаршала Роммеля»? Не возражаю. В любом случае мы имеем в виду одни и те же сокровища, которые были переправлены из Северной Африки к берегам Корсики.

Приподнимаясь в лодке, штурмбаннфюрер чуть было не опрокинул её. Упершись рукой в выступавшую из моря вершину скалы, он ошалело смотрел на княгиню Сардони до тех пор, пока та не приказала:

— Да сядьте же вы, а то опрокинемся и потеряем нашу спасительную шлюпку.

— И давно вам известно об этих сокровищах, княгиня? — под воздействием течения лодка медленно разворачивалась носом к выходу из бухты, однако Скорцени не обращал на это внимания.

— Забыла сообщить, что вон из той песчаной отмели начинается подъем, по которому до пещеры можно добраться и отсюда, из бухты. Или, наоборот, при необходимости спуститься сюда.

— То есть все те знаки внимания, которые вы оказываете теперь бедному германскому диверсанту, обусловлены только тем, что вы получили задание добраться с его помощью до сокровищ Роммеля?

Княгиня взвесила его ироничным взглядом зрелой женщины, которой приходится оценивать любовные потуги влюблённого в неё подростка.

— Что в этом порочного, Скорцени? Рейх рушится, его высшие чиновники истребляют друг друга, словно пауки в банке, а между тем где-то у северо-восточной оконечности Корсики лежат несметные богатства, которые могут оказаться брошенными на произвол судьбы, вместо того чтобы быть использованными в благородных церковных целях.

— В самых что ни на есть «благородных», — нервно поиграл желваками Скорцени.

«А ведь в Берлине, в СД и гестапо всё ещё считают захоронение сокровищ у берегов Корсики величайшей из тайн рейха — подумал он. — Даже в окружении фюрера и Гиммлера о нём известно только единицам, да и то в самых общих определениях количества награбленного Африканским корпусом и места его затопления!»