Василий Щур - Пограничными тропами Страница 42

Глянул назад — отойти скрытно еще можно успеть. Чураков окликнул бойцов, приказал:

— Ползите под обрыв! Головной танк пропустим. Подорвите его, чтобы ни пройти там, ни проехать… Сделаете?

Те подползли к обрыву, и чекист только сейчас разглядел в усатом бойце милиционера.

Стремительно приближались танки. Теперь они уже мчались парами, и была в их шумном напористом броске самоуверенность и наглость.

— Головной пропустить! — передали по цепи приказ Чуракова. Скрылись притаившиеся в окопах бойцы. Сильный взрыв раздался поблизости, и все увидели запылавший танк. Второй же, идущий за головным, уклонился влево, проскочил кустарник, окоп, который покинул Ефим Анисенко с бойцом, и танк уже было не достать.

Несло в окопы черную гарь, стало душно, завеса прикрывала обороняющихся, не давая возможности уследить за танками. Они начали маневрировать, приближаясь с разных сторон.

Зайцев был наготове: ждал «свой» танк. Тот не свернул в сторону, как другие, не петлял, шел напролом. Вот уже двадцать метров до него…

— Давай, сержант! — поторопил Зайцева Лыков.

Раздался скрежещущий взрыв — и танк, гремя перебитой гусеницей, развернулся возле края траншеи. Было видно, как по нему кто-то ударил бутылкой с горючей жидкостью: расползались по броне языки пламени.

Оглохший и растерянный Зайцев выглянул из окопа, и широкая улыбка осветила его лицо: «Подбил-таки!» Остальные машины свернули на юг, к Лучкам. Грохнул взрыв позади, далекий и глухой, донеслись один за другим выстрелы… Чураков рукой тронул рядом стоящего красноармейца.

— Сбегай туда, на дорогу, — приказал он. — Чего там у них? — Но тот, не успев пробежать десятка шагов, остановился. Навстречу ему показались четверо: красноармеец, милиционер и двое в гражданском — пожилые, с винтовками, несущие что-то тяжелое в мешке.

Не дойдя до траншеи, они залегли — просвистел снаряд. И снова вскочили, бросились в укрытие, едва успев спастись от обрушившегося артобстрела. Танки открыли огонь. Они остановились в лесочке слева, яростно палили из пушек, не причинив, однако, вреда обороняющимся. Вскоре два танка обогнули клин леса, скрылись за ним. А третий остался.

— Дайте-ка я его… по-ленинградски, — сказал смертельно усталый Лыков и крепко ухватил связку гранат.

Он пополз не останавливаясь, лишь на мгновение залег в кустах, глянул на рытвину впереди справа, но не воспользовался укрытием, а рванулся к танку напрямую по равнине, с разбегу швырнул связку гранат. Потом упал неловко, боком, и в тот же момент жахнул, сверкнул огнем тяжелый взрыв. Молчал танк. Не шелохнувшись, лежал лицом к земле и пограничник.

С тревожным предчувствием Зайцев бросился на помощь другу. Сержант в открытую подбежал к нему, склонился, осторожно перевернул на спину и понял, что нет больше Лыкова.

Не обращая внимания на пылающий танк, Зайцев попробовал перенести Лыкова к окопу, но сделать этого не смог — сил не хватило. Он достал из кармана его гимнастерки партийный билет и красноармейскую книжку, фотокарточку девушки… Подоспел Чураков с бойцами. Один из них поддерживал раненую руку.

— Да-а, — только и проговорил скорбно Дмитрий Дмитриевич. Лыкова перенесли и положили на дно окопа. Зайцев и Анисенко посидели возле убитого, сержант потянулся за лопатой.

— Вы чего явились? — спросил наконец Чураков прокурора и кассира.

— Гранаты прислали… вот принесли, — ответил прокурор. А кассир то и дело поправлял на носу пенсне, выкладывал из мешка на траву гранаты.

— Дорогие вы мои ополченцы! — с нежностью сказал Чураков. — Спасибо. — И тут же к Анисенко: — Остановили, значит?

— Остановили, — подтвердил Ефим и добавил: — Наглухо!

— Винтовку раздобыл? — спросил Чураков у кассира. — Это одобряю. И мешок, видишь, сгодился.

Кассир протянул маузер.

— В целости возвращаю, на нем ваша фамилия написана. Память!

— Вот чему уж не пропасть! — изумленно воскликнул Чураков. Анисенко чего-то забеспокоился и побежал к своему окопу, скрытому в кустах. Проводив милиционера вопросительным взглядом, Чураков снова обратился к «ополченцам»:

— Теперь давайте обратно в Лучки.

— За гранатами? — уточнил прокурор.

— Нет, больше не надо, — ответил Чураков. — Доложите полковнику Рогатину, что стоим твердо. Четыре танка подбили. А два пошли к Лучкам. Поняли?

Время шло, начинало темнеть. Издалека доносился рокот танков, несильный, ровный. И со стороны Лучков редко хлопали разрывы снарядов.

— Еще немного, и можно уходить, — вслух поделился мыслями Чураков, поглядывая на Зайцева, грустно сидевшего у края свежей могилы.

Вдруг появился с двумя автоматчиками батальонный комиссар Белоусов.

— Михаил Артемьевич! — распростер руки Чураков. — На подмогу к нам, что ли?

Белоусов внимательно оглядел подбитые танки: «Поработали, значит!»

— Отходить приказано, — сообщил батальонный комиссар. — Сейчас Котовенко пролет моста у берега взорвет… Переправу раненых наладили в Лучках. Трясина там. Плетни, сараи поразбирали.

— Отходить по одному! — громко приказал Чураков. — По окраине Сенчи… На Лучки!

Зайцев оставил рубеж последним. Он сбегал к лесочку, принес фуражку Лыкова, и теперь она зеленым пятном украсила небольшой черный холм. И пошел от могилы тяжело, устало, сгорбившись под тяжестью двух винтовок на плече.

Генерал-майор Белоусов, полковник в отставке Чураков и Котовенко с волнением проехали по местам боев.

Сенча разрослась, целехонький сереет мост через Сулу. А млына не стало. Чураков задумчиво стоял у края распаханного поля, смотрел в противоположную сторону от села.

Белоусов пошутил:

— Опасался я, Дмитрий Дмитриевич, как бы здесь враг в атаку не бросился.

— Ребят вспомнил… Кстати сказать, сержант Зайцев в Саратове живет, на твоей родине, Михаил Артемьевич.

— Тот, рыженький?.. Помню, с ним под Лучками отбивались.

По дороге встретили пожилого дядьку, разговорились.

— Как не помнить тот сентябрь, — оживился старик. — Начальником почты я был. К нам в сени занесло снаряд. Стены — в щепки и ведра — в воздух. Мы прятались. Наши все на мост рвались.

За Сенчей вдоль берега густо разрослись деревья, и дорога не петляла — не было топких мест. Трое шли по ней неторопливо и легко, вспоминали былое.

Беленькие, чистенькие хаты украшали Лучки. По широким прямым улицам бегала детвора, и как-то не верилось ветеранам войны, что здесь когда-то прошли тяжелые бои.

В ту памятную ночь переправить всех на противоположный берег не удалось. Полковник Рогатин собрал чекистов и приказал Белоусову оборонять село, Котовенко — отыскать новые средства переправы и поддерживать порядок на берегу реки, Чуракову — организовать боевые группы, питание участников обороны, вынос раненых и оказание медицинской помощи.

Создать оборону села — означало сформировать боевую роту. Все это Белоусов выполнил немедленно. Радость доставил обнаруженный в реке пулемет.

— Живем! — воскликнул Зайцев.

Плохо было с медицинским обслуживанием. И вдруг Чураков встретил около двадцати врачей и медицинских сестер во главе с полковником, привел их, растерянных, к низкой широкой церкви, приказал немедленно оказывать помощь раненым.

С утра начались атаки гитлеровцев, и переправу пришлось приостановить. Подбили два танка. И фашисты больше не лезли…

Было уже темно, когда Белоусов с группой заслона бесшумно отошел в Лучки и последним покинул правый берег Сулы.

…Сейчас они втроем стояли на этом берегу, вспоминая трудное, незабываемое время.

— День тогда стоял такой же солнечный, яркий, — напомнил Михаил Артемьевич и, посмотрев на часы, заторопился. — Пора возвращаться.

Они должны были успеть на торжественное заседание, посвященное вручению городу-герою Киеву ордена Ленина и Золотой Звезды.

Василий Никитин

ТРИДЦАТЬ ОГНЕННЫХ СУТОК

Далеко уже за полночь, а в окне канцелярии начальника пограничной заставы майора Сергея Алексеевича Курилова все еще свет. Не меркнет этот огонек в ночи. Как маяк, светит он людям дозорного края.

Недавно Сергея Алексеевича наградили орденом Красной Звезды. Трудный и суровый боевой путь прошел он. Фронт, ранение и опять фронт, а потом, после войны, граница, беспокойная, трудная жизнь. Об этом человеке можно много и долго рассказывать, но здесь я поведаю лишь о тридцати сутках, проведенных лейтенантом Куриловым в боях у стен Ленинграда в грозном сорок втором году.

У СТЕН ЗИМНЕГО

Евгений снял с себя автомат, повесил его на торчавшую из развороченной стены доску, затем повернул пряжку ремня на бок, чтобы не мешала, и полез вверх по сохранившимся железным скобам. Курилов удивился ловкости, с которой Тахванов поднимался по трубе, чтобы сбросить оттуда убитого сигнальщика, и подумал, что с такими ребятами не страшно идти и в самое логово врага. А ведь год назад этот Женька гонял голубей, теперь воюет, и еще как!