Василий Щур - Пограничными тропами Страница 43

У СТЕН ЗИМНЕГО

Евгений снял с себя автомат, повесил его на торчавшую из развороченной стены доску, затем повернул пряжку ремня на бок, чтобы не мешала, и полез вверх по сохранившимся железным скобам. Курилов удивился ловкости, с которой Тахванов поднимался по трубе, чтобы сбросить оттуда убитого сигнальщика, и подумал, что с такими ребятами не страшно идти и в самое логово врага. А ведь год назад этот Женька гонял голубей, теперь воюет, и еще как!

Курилов вспомнил тот час, когда услышал тревожный и торжественный голос Левитана, известивший о вероломном нападении фашистской Германии. Он выбежал тогда на улицу. Встретил друзей и прочел в их глазах немой вопрос: «Что же будет?» Ребята молча смотрели друг на друга, точно боялись спросить об этом вслух. Он тоже молчал.

В тот день Сергей повесил на стенке своей комнаты политическую карту Родины и каждое утро отмечал флажками линию фронта, которая зигзагообразной линией охватывала огромные куски Украины, Белоруссии, Прибалтики, Молдавии, силилась выгнуться в сторону Урала. Через несколько месяцев флажки вплотную приблизились к Москве, и тогда мать, вздохнув, охнув, тревожно спросила: «Что же это такое?», — а отец сердито проворчал в ответ: «Да не ной ты, пожалуйста. Никто еще Россею не ставил на колени, не дастся она и бесноватому ефрейтору».

У подножий Алатау формировались дивизии, с утра до ночи слышалось окрест солдатское «ура!». Оно скатывалось с гор, где были полигоны, и врывалось в город.

Красные теплушки, точно челноки прядильного станка, метались по железным дорогам страны с Урала на фронт, оттуда в Казахстан, Сибирь, на Дальний Восток и вновь на фронт. Только Сережка Курилов, досадуя на свои восемнадцать лет, сидел дома, по-прежнему знал одну дорогу — в школу и обратно да иногда уходил в сады помогать женщинам снимать яблоки с самых высоких деревьев.

И вот он здесь, в самом пекле войны, и перед ним первый убитый враг. Курилов сожалел, что не он, а Женька прикончил вражеского сигнальщика. Гитлеровец был одет в кожанку, армейские сапоги, форменную фуражку. При нем ракетница, финский нож и пистолет «ТТ».

— Под наших ополченцев приоделся, стервец, — Евгений обшарил его карманы и извлек оттуда советский паспорт, деньги, обоймы с патронами. Все это он уложил в вещевой мешок и пояснил:

— Для отчета капитану Коломейцу, он ценности обожает.

Сергею не понравились намеки Тахванова на нечистую руку помначштаба по разведке, того самого капитана, что встретил Курилова довольно почтительно и, если не считать предупреждения насчет вольностей, — каких именно он так и не сказал, только пригрозил:

— Смотри у меня, чтобы все было в ажуре.

Курилов воспринял это как должное. На войне некогда пространно объясняться. Дело тут горячее, если и цыкнут на тебя — не велика беда. Поворачиваться надо. Однако сам на людей никогда не кричал и теперь спокойным тоном спросил:

— Слушай, Женя, ты отца любишь?

Тот изумленно уставился на Курилова, не понимая, к чему командир завел разговор об отце, но, видя серьезное и требовательное выражение лица офицера, протянул:

— Ну, люблю.

— А он тебя порол ремнем?

— Э-э, товарищ лейтенант, когда порют за дело, не так больно бывает. Подождите, и вам пропишет Коломеец ижицу.

Последние слова Сергей не расслышал, потому что со стороны фронта послышался сильный гром. Глянув туда, Сергей увидел надвигавшиеся на город черные тучи. Только тучи эти нигде не имели белесых прогалин и не обещали дождя. Это начинался очередной артиллерийский обстрел Ленинграда. Воздух стал тяжелым.

Одним прыжком Евгений перемахнул через груду камней, пробежал по вывороченной железной балке и нырнул в пролом стены соседнего дома. Сергей последовал за ним и через несколько мгновений, выскочив на другую улицу, ближе к Литейному, они увидели страшное зрелище. Летели вверх камни, доски, рамы, целые простенки, а оттуда, с неба, оседала едкая пыль.

А вой все нарастал. Хлопали зенитки, выбрасывая белые клубы дыма, которые повисали среди стаи «юнкерсов». Один бомбардировщик загорелся, пошел вниз и, прочертив над городом смолистый полукруг, врезался куда-то за Литейный. Женька возбужденно заключил:

— Есть, испекся!

Тахванов ринулся за угол дома и тут же исчез в лабиринте развалин. Разыскивать его было бессмысленно, и Курилов побежал через изрытую улицу, но поскользнулся и упал в глубокую воронку, больно стукнувшись головой о булыжник. Поднялся с трудом, потер зашибленный лоб и, выскочив из ямы, еще быстрее побежал к развалинам только что рухнувшего дома, над которым стояло облако пыли. Совсем рядом взвился зеленый огонек, медленно угасающий на глазах, точно падающая комета, а на него в пике пошел вражеский бомбардировщик. Курилов поспешил к Литейному. Для немцев этот завод — цель номер один. Оттуда выходят отремонтированные танки, орудия, зенитные установки. Литейщики не покидают цехов целыми неделями, спят и едят у печей и станков, вернее, почти не спят и почти не едят, но дают фронту оружие. Если бы весь их труд учесть по мирным нарядам, то завод выполнил бы пятилетку за один год. Но теперь подсчетов никто не ведет. Нормой рабочих стало одно мерило — фронт требует, и они дают ему все, что могут. Упади бомба на этот завод, и страна недодаст фронту многого. Этого допустить нельзя.

Сергей до боли в пальцах сжимает автомат и вдруг через пролом в стене видит бегущего человека в армейских сапогах, в форменной тужурке и в синих галях. «Ракетчик», — мелькнула догадка, и в тот же миг тупо и часто захлопали пистолетные выстрелы и новые ракеты взвились ввысь. Курилов вскинул автомат, с силой нажал на спусковой крючок. Человек сначала замер на месте, затем, скрестив руки на груди, плашмя хлюпнулся на тротуар.

Курилов подбежал к убитому, перевернул его вверх лицом и замер от ужаса. Перед ним лежала молодая женщина и еще не остывшими губами силилась сказать что-то, но не могла, и Сергею чудилось, что она упрекает его: «В кого стрелял?» Он понимал, что сразил вражеского сигнальщика, и все равно стоял, потрясенный случившимся. Как жестоко! Первая его пуля попала в женщину.

Бомбардировщики той порой миновали Литейный и сбросили взрывчатку мимо завода: сигнальщица не успела навести их на важный объект.

Когда Курилов отыскал Тахванова, то ничего не сказал товарищу о своих противоречивых чувствах.

Где-то за домом хрипло прогрохотали зенитки вслед уходящим восвояси «юнкерсам», и канонада стихла. Сергей и Евгений направились в штаб полка. Усталые, черные от пыли и дыма, они шли молча до самого подвала, где разместился взвод разведчиков.

Помощник командира взвода старшина Шибких встретил Курилова тревожным, усталым взглядом. Всегда спокойное, с нетающей улыбкой лицо его было теперь мрачно и сердито. В больших покрасневших глазах притаилась боль. Сквозь короткую щетину бороды проглядывала обветренная кожа, широкие брови переломились пополам и легли на лоб крутыми углами. Вяло козырнув, он доложил:

— Товарищ лейтенант, уничтожено пять ракетчиков, взвод готовится к ночным действиям.

Старшина насупил брови, умолк, но по всему его виду чувствовалось, что не сказал он о самом главном. Отведя старшину в сторону, Сергей спросил:

— Кто не пришел?

— Двое новичков и, — он понизил голос, — сержант Мамочкин.

— Мамочкин?! Не пришел?! — вырвалось у Сергея изумление, и прозвучало оно так, будто Мамочкин не имел никакого права не вернуться с задания. Помолчав, Курилов решительно заявил:

— Придет Мамочкин, вот увидите, Гриша.

Сергею хотелось приободрить Григория, вернуть старшине его улыбку, такую привычную и так нужную взводу. Но он не находил подходящих слов. Солдаты дымили самокрутками и не глядели друг на друга. Даже весельчак Манан Хабибуллин сегодня молчал.

А Сергей действительно верил, что Семен Мамочкин вернется: не в таких передрягах бывал этот сибиряк. Спустя полчаса Курилов вышел на улицу. Ветерок дохнул в лицо морем и разбудил давнишнюю страсть к морской службе, перенес мысли Сергея на родную Снайперскую улицу, в шумную ватагу босоногих сверстников. Сережка Луганский, его двоюродный брат, Женька Башмаков, Володя Голубев играли в Чкалова, Белякова и Байдукова, а он, Сережка Курилов, прозванный Колумбом, открывал новые материки на бойкой, но неглубокой Алма-Атинке, грезил тельняшкой. Когда «авиации» Снайперской улицы, вставшей на защиту родного неба, становилось трудно в бою, на помощь подоспевали быстроходные «крейсеры» Сережки-Колумба, они открывали огонь по врагу и обращали, его в бегство.

Тогда, на Снайперской, все было легко и понятно: наши не могут не победить. А теперь? Перед тобой настоящий враг. Победишь ли ты его? Ответить на этот вопрос нелегко.

Сергей провел рукой по стволу автомата и, почувствовав под пальцами острые грани колец, с болью подумал: «Заводы не успевают клепать оружие, даже некогда шлифовать и воронить стволы. Трудно приходится рабочим, ох как трудно!».