Анатолий Кудравец - Сочинение на вольную тему Страница 43

— Ты говоришь, вопщетки, хорошо тебе… И что ты там, в этом своем «хорошем», делаешь? — поинтересовался Игнат, взглянув на Полины руки. Ловкие, крепкие руки, только белые очень, будто и не лето на дворе. Когда-то они умели и мешок поднять, и косу держать, и еще много чего умели.

— Мама у нас дома за хозяйку, — ответил за мать Витик. — Работенка — не бей лежачего. Разве что сварить обед или ужин да иной раз за детьми приглядеть — в школу, из школы. Хотя они и сами себе хозяева. А вечером уже собираемся все вместе.

— Вязать научилась, — подхватила Поля, — там шарфик, там свитерок — дни бегут, не успеешь оглянуться. Можно и отдохнуть на старости.

— И сколько ты думаешь отдыхать? — вновь поинтересовался Игнат.

Марина пристально посмотрела на него, уловив в его голосе колючие нотки. Посмотрела и ничего не сказала — продолжала протирать рушником чарки.

— А мне уже некуда спешить, — усмехнулась Поля, словно винясь в чем-то.

Некуда спешить… Что тогда делать, раз некуда спешить? И как это так: некуда спешить? Хотя, наверно, так оно и есть… Раньше бы ты не сидела на канапе, не смотрела бы, как там накрывают на стол, сама бегала бы. А то сын колбасу чистит, а она сидит сложа руки. Гостья? Гостья, конечно. И все-таки… Или забыла, как это делается, или готова забыть. Но нет, не выдержала, отобрала у сына нож. А руки быстрые, знают, что делают.

Игнат встал, принес из кладовки свою бутылку, поставил на стол.

— А вы, дядька, вроде наново строиться замахнулись? — Витик весело взглянул на Игната Степановича.

Но тот ответил серьезно, словно и не заметил в глазах Витика живых чертиков:

— Вопщетки, думал эту подмолодить. Походил вокруг, посмотрел, пощупал обушком. Старая хата что старая баба, побежала б на гулянку, если б кто ноги переставлял. Дерево выбирал сам, за рекой. Поехали с Михайлой, Гаврилы с Закутья хлопцем. Привел он на делянку, а там сосны одна в одну, и весь участок отбит. «Выбирай, говорит, дядька, хату себе, ты здесь первый». А сперва было хоть в самый Минск добирайся управу искать: не хотели лес отпускать. И Заборский, и этот новый сельсоветский, Жванков: лес дадим, если строиться будешь в центре, в Клубче. Они уже готовы и сотки мне поменять. А зачем мне Клубча, мне и здесь не тесно. Уладилось все без Минска, хотя в район пришлось съездить. Порядки настали: бросай все свое и беги за чьей-то дурной модой. Словом, позалысили мы с лесником сосенки мои, потом с Сониным Аркадием взяли «Дружбу», свалили с пня. На будущей неделе Аркадий обещал освободиться, возьмет трактор, да и перетянем сюда. А здесь я уже доведу до ума.

— Дастся она тебе в знаки, хата эта, — заметила озабоченно Марина.

— И не боитесь, — будто завидуя, заметил Витик. — Одной работы столько, да какой работы!

— На, войне страшней было, а шли. А это, вопщетки, новая хата. Тут так: нет дров — начинай строиться, а начал строиться, жилы не жалей, — улыбнулся Игнат Степанович.

— Посмотрели мы хату, дядька. Кто ее купит? Разве что на дрова, — произнес Витик, сидя уже за столом.

Игнат промолчал.

— Открыла я дверь, и сердце зашлось. Все такое нежилое и такое родное, — подхватила Поля. — Хоть бери ведро, тряпку и наводи порядок. И такая тоска взяла, жалко всего…

— А оно, вопщетки, может, так и надо было сделать. И сама приехала бы, да и внуки, — рассудил Игнат.

— И правда: своя одежка всегда теплейшая, — поддержала его Марина.

— Ай, тетка, какая там одежка? Была одежка, грела когда-то, а теперь… — Витик махнул рукой.

— Нет, не говори, хлопец, — стояла на своем Марина.

— Прикинули мы: разве что на дрова и годится хата, — вслед за сыном заметила Поля. — И вот что надумали: забирайте ее, Игнат, и все. Ты помогал ставить, тебе и раскидать.

— Вопщетки, не самое интересное дело вы мне хотите перепоручить. Но ежели так решили… Не знаю только, как рука поднимется рушить все, — ответил Игнат.

Вышли во двор покурить, затянулись по разу, и вдруг Витик хитровато усмехнулся, спросил:

— Который раз приезжаю, дядька, и все подмывает выяснить: верно ли то, над чем когда-то на селе подсмеивались… Ну, будто у вас с мамой было что-то такое… любовь, как говорят теперь ученые люди… словом, шуры-муры… Конечно, все это старое, и тетке Марине я ничего не скажу… Я у своей спрашивал: не признается…

Игнат окаменел лицом. Кровь ударила в голову, в ушах зашумело, словно кто-то неведомый включил маленькую машинку, моторчик такой, или разом застрекотали тысячи кузнечиков; дышать стало трудно, как на лугу в знойный день перед самой грозой. Но кто-то тут же и пощадил Игната, выключил моторчик, перестали трещать кузнечики. Игнат глубоко вздохнул и отметил про себя, какая необычайная тишина вокруг. И снова до него дошел голос Витика: тот, все так же хитро усмехаясь, продолжал свое:

— Вы не святой, я не судья, а все-таки любопытно…

Игнат помрачневшим взглядом вперился в глаза Витика — они забегали, засуетились; скользнул по нему с головы до самых ботинок, словно желая убедиться, все ли у него на месте, прошелся обратно, приблизился к нему всем телом и сквозь зубы выдохнул в лицо:

— Судья… Сморкач ты! Был им, вопщетки, и остался, и никакие машины тебя уже не исправят… Что верно, то верно: тут вам не здесь… — Он повернулся, собираясь уходить, однако задержался, бросил через плечо: — Радуйся хоть тому, что матка еще жива и что с ней вот приехал… — бросил и пошел на улицу.

…Уехали гости назавтра утром. Марина с Игнатом проводили машину в конец поселка. Когда она пропала и за нею улеглась пыль, Игнат обернулся к Марине:

— Ты думаешь, ей там действительно хорошо?

Марина подняла колючие глаза:

— Не знаю, хорошо или погано, но лучше, чем нам…

— Лучше? Может, кому и лучше, а ей… Не-а, не лучше.

— Хотел бы облегчить ей житку? — в тоне жены чувствовалось раздражение.

Игнат посмотрел на нее, вскинул голову:

— Они еще попросятся сюда. Помянешь мое слово… — Он не стал уточнять, кого имел в виду, да Марине, это, по-видимому, и неинтересно было.

Хата простояла после этого еще с полгода. Затем Игнат позвал Тимоха с Адасем — помочь сорвать стропила. Остальное он раскидал уже сам.

Подгнившие бревна перешинковал бензопилой на дрова, а те, что покрепче, — из глухой стены и сеней — сложил в штабель под забором. Не то чтобы имел какой-то строгий план, но жаль было вот так сразу пускать всю хату на дрова. Потом Адась выбрал из тех бревен на истопку, и ничего себе истопка получилась.

Приехал Игнат с мельницы, приткнул мотоцикл к забору, сел на штабель, закурил. Время было под вечер, сухость и умиротворенность стояли в воздухе. Картошку выкопали, а теперь позвали людей перекапывать. И Марина пошла не иначе с бабами. Бывает, что и осень удружит такая мягкая, что хоть год с начала заворачивай.

Курил Игнат, и неожиданно его внимание привлек трактор. И не трактор, а неспокойный его голос. Сначала Игнат вроде и не слышал его: гудит, и пусть себе. По теперешнему времени дивишься не тому, что где-то гудит, а тому, что не гудит. Особенно в Липнице гул этот взял себе волю, как понаехало мелиораторов и облюбовали они для жительства пустой дом Адама Яблонских. И сам Адам, и жена его умерли лет пять тому назад. Сначала она, потом и он вслед, все за одно лето, а дети не отозвались ни на смерть, ни после смерти.

Дом взял под присмотр колхоз, и вот пригодился: поселили сейчас мелиораторов, чтоб и поспать было где, и обед сварить. Оцепили Адамову усадьбу тракторами, бульдозерами, корчевателями, словно танковая часть перед боем. Вначале работы велись на лугу — чистили кустарник, укладывали дренаж, и в поселке жить стало невмоготу. Машины машинами, но любили некоторые из трактористов, кто помоложе, дать мотору такой голос, что аж земля стонала.

Особенно старались учащиеся районного училища механизаторов. Что школьники, что они — дети. Было, что и вперегонки играли на улице. Перегонки — ничего, только если бы не на тракторах. А то и на машинах. Машина — не конь, сразу так голову не повернешь. Тут уж не только кур береги. Может и забор зацепить и в канаву стянуть или в самую хату въехать: «День добрый, дядька, где тут дорога?» Желторотики, крови много, а ума мало. Один так чуть в колодец не завалился. Правда, приехал преподаватель училища: рассказали ему, как и что его хлопчики выделывают, как раскатывают на машинах. Он приструнил их и сам уже старался надолго не уезжать. Тише стало в селе, порядка стало больше.

Трактор гудел где-то недалеко, за хатами, хотя у него, казалось, и цели такой важной здесь быть вроде не могло: сейчас мелиораторы вели работы на Стаськовой пасеке.

А трактор гудел. И не просто гудел: то хрюкал, как сытый кабан, то злился, словно обиженный или недовольный чем, забирая так высоко, будто хотел залезть на крышу и это ему никак не удавалось.