Ежи Климковский - «Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса Страница 43

Когда я смотрел на Сикорского, у меня складывалось мнение, что у этого человека часто меняется настроение, а вслед за ним и решения. От подавленности и приступов гнева он легко переходил в восторженное состояние.

Покидая Советский Союз, Сикорский благодарил посла Кота и генерала Андерса за «замечательные результаты» их усилий и желал им успехов в будущем.

При прощании было высказано немало взаимных комплиментов, теплых слов, предостаточно дано заверений и различного рода обещаний.

Сначала казалось, что Сикорский, встретившись со злом, вырвет его с корнем. К сожалению, он не только не сделал этого, но даже усилил зло своей снисходительностью.

Еще находясь в Куйбышеве, он подготовил для Андерса инструкцию. Я не привожу ее полностью, так как она была довольно смутная и не особенно подходила для нашей армии и условий, в которых последняя оказалась. В ней говорилось об очень многих вещах, но о важнейших умалчивалось.

Все же в нескольких пунктах Верховный Главнокомандующий выделил вопросы, которые его волновали и за которые он беспокоился. Так, он подчеркивал: «Польская армия в России является неотъемлемой частью Польских вооруженных сил… которые полностью и во всех отношениях подчиняются мне как верховному главнокомандующему… (Она должна)… находиться в постоянной духовной и идеологической связи с верховным главнокомандующим и остальными частями Польских вооруженных сил».

Затем, затрагивая вопрос о взаимоотношениях, которые должны существовать между посольством и армией, Верховный Главнокомандующий писал: «Господин генерал, вы должны постоянно информировать посла Речи Посполитой о важнейших вопросах армии, чтобы он в случае необходимости мог от имени правительства оказать полную поддержку вашим мероприятиям».

Касаясь вопросов организации армии, Сикорский указывал:

«Поскольку вооружение, экипировка и транспортные средства для армии, находящейся в России, за исключением 5-й пехотной дивизии, прибудут из Великобритании, необходимо при организации дивизий и частей армии руководствоваться принципом строгого соответствия английским штатам…»

А в это же самое время (4 декабря) была принята советская организационная система. Инструкцию никогда не пытались проводить в жизнь: она сразу же была забыта, и никто ею не руководствовался.

Так и не решив как следует всех этих вопросов, Сикорский улетел.

ПЕРВАЯ ЭВАКУАЦИЯ

Напряжение в Бузулуке с каждым днем возрастало и становилось все более нетерпимым.

Решение главных вопросов откладывалось. Комиссии на периферию не выезжали. Костяк новых воинских частей еще не был создан, зато командование весьма торопилось с переводом войск на юг. Штаб разрастался, адъютантура также. Теперь в адъютантуре работало уже пять человек. Кроме меня, были еще ротмистр Слизень (офицер для поручений, работавший всего лишь несколько недель), поручик Зигмунт Косткевич (тоже офицер для поручений), вольнонаемные Ганка Романовская и Станислава Мейер (последняя занималась главным образом перепиской). Начал работать в адъютантуре также Анджей Строньский, сын министра, знавший Андерса еще с довоенного времени и вместе с ним состоявший в корпорации «Аркония».

В это время Андерс, довольный тем, что ему удалось протащить план передислокации армии на юг, и уверенный, что он не допустит использования ее на Восточном фронте, который он считал безнадежным, стал позволять себе действия одно сумасброднее другого. Отныне в доме генерала два-три раза в неделю устраивались вечеринки. В них постоянно участвовали около двадцати человек, которые под звуки армейского оркестра веселились и развлекались, как хотели.

Одновременно Андерс, стремясь показать свою власть и силу, стал направо и налево расстреливать людей, иногда действительно Бог знает за что. Довольно часто вина его жертв заслуживала самое большее нескольких дней ареста. Расстреливали главным образом за так называемые самовольные отлучки, которые подводились под дезертирство в военное время. Польская армия в СССР в основном являлась добровольческой армией; тем не менее, конечно, тот, кто изъявил желание служить и был направлен в часть, уже не имел права хотя бы на короткое время самовольно ее покидать. Но часто случалось так, что солдаты, разместившие в окрестных колхозах свои семьи, уходили к ним на праздники или в воскресенье, а затем через день-два возвращались в свою часть. Здесь их задерживали, объявляли дезертирами и решением «правомочных» и «непогрешимых» судов от имени Речи Посполитой приговаривали к смертной казни через расстрел[57].

Трудно сказать, что это было — проявление садизма или упоение никем не контролируемой властью. Во всяком случае, в результате подобного рода приговоров погиб не один десяток людей.

В это же время, примерно в конце декабря 1941 года, советские органы сообщили нам, что к ним явились курьеры из Польши с просьбой направить их к Андерсу. Они перешли линию фронта, чтобы установить связь между подпольем в Польше и польской армией в СССР. Советские представители привезли их с фронта в Москву, а затем попросили, чтобы доверенный офицер Польской армии приехал за ними и забрал их в Бузулук, поскольку советские органы, как они говорили, считали это внутренним польским делом и не хотели в него вмешиваться.

Андерс выслал в Москву за курьерами начальника 2-го отдела майора Бонкевича, который вскоре вернулся с поручиком Чеславом Шатковским (псевдоним — ротмистр Заремба) и еще тремя офицерами.

Прибывших приняли очень приветливо. И их руководитель, поручик Шатковский, лично докладывал Андерсу на квартире, поскольку в этот час работа в штабе уже закончилась.

Мне довелось присутствовать при этом докладе Шатковского, пришедшего к Андерсу в сопровождении майора Бонкевича. Сначала беседа носила общий характер и касалась тем, всех нас интересующих. Шатковский передал Андерсу письмо от его жены, которая находилась в Варшаве и среди прочего писала мужу, что он вполне может доверять курьеру. Поручик заверил генерала, что его супруге ничто не угрожает, так как у нее хорошие отношения с немцами, и что о ней заботится один из немецких полковников. Я заметил, что это не очень понравилось генералу. Затем Шатковский стал подробно рассказывать нам о Польше, о том, как там живется, чем занимается население городов, интеллигенция и другие слои, как люди переживают оккупацию, что думают.

К сожалению, я не мог присутствовать при всем разговоре: приближалось время, когда мне нужно было быть в штабе, и я ушел.

Когда через несколько часов я вернулся, генерал уже был один. Взглянув на него, я заметил, что он был странно возбужден и раздражен. Оказывается, курьеры привезли из Польши от подпольной организации какую-то инструкцию на пленке, но каково ее содержание, генерал не сказал. Я узнал лишь от него, что пленку предстоит еще расшифровать. А пока что поручик Шатковский получил назначение в личный эскадрон генерала, остальные прибывшие с ним офицеры — в другие части. Андерс несколько раз приглашал поручика Шатковского к себе на завтрак и обед и неоднократно беседовал с ним в штабе.

Между прочим, Шатковский рассказал нам, что маршал Рыдз-Смиглы вернулся в Польшу, принимал участие в работе подполья, а в конце ноября или в начале декабря 1941 года умер от ангины. Похоронен на Повонзжском кладбище как учитель, за которого он себя выдавал. В левый карман пиджака положена его визитная карточка, чтобы в будущем, при возможной эксгумации останков, можно было распознать похороненного.

С момента приезда поручика Шатковского Андерс все время ходил сам не свой. Со стороны казалось, что он испытывал какую-то тревогу, был подавлен и растерян. Я не знал, в чем дело. Узнал лишь, что курьера прислала организация, которая намеревалась сотрудничать с немцами и такое же сотрудничество предлагала Андерсу.

Само предложение и способ его осуществления, как мне позже рассказал майор Бонкевич, излагались на пленке. Все это время генерал не столько интересовался привезенными инструкциями, сколько беспокоился по поводу того, знают ли советские органы их содержание. Ведь курьер находился в их руках около недели, и они могли с успехом прочитать пленку. А что тогда? Тогда он пропал бы.

Как-то поручик Шатковский в общем разговоре сказал, что видел в Варшаве бывшего премьера Леона Козловского. Это известие начали связывать с недавним выездом Козловского из Бузулука именно в Варшаву и Берлин. Опять стали говорить о контакте Козловского с Андерсом, тем более что курьер из Польши рассказывал, что встречался с Козловским в Варшаве. Людей, посвященных в это дело, начало охватывать возбуждение, о котором, конечно, узнал и Андерс. И тогда взорвалась бомба.

Андерс так перепугался всей этой истории (к тому же все начали связывать ее с письмом от его жены), что, опасаясь возникновения для себя серьезной угрозы, решил ликвидировать курьера. Он приказал немедленно арестовать Шатковского и, дабы окончательно пресечь различные слухи, потребовал предать его суду и вынести ему смертный приговор.