Канта Ибрагимов - Учитель истории Страница 44

Очнулась: в том же кабинете, на знакомом диване лежит. Одними глазами повела, искоса видит: Мних, заложив руки за спину, склонив голову, будто любуется брюшком, медленно ходит по комнате. Ана шевельнулась.

— А-а! Пробудилась, шалунья! — с наигранным жеманством воскликнул Мних, приближаясь к дивану.

Ана села, от резкого движения сильно заныл затылок, и только некоторое время спустя она заметила, что на ней цветастый нежный шелковый халат. Мних тем временем сел напротив нее, и так близко, что своими коленями сжал ее колени, по-докторски умело схватил ее подбородок и неожиданно для Аны приказал:

— Раскрой рот, скажи «а-а»!.. Посмотри на мой палец, теперь сюда... Чем ты занималась эти дни?.. Почему молчишь? Твой организм полностью истощен и обезвожен. Ну, что молчишь? — и он фамильярно ударил ее по бедру.

— Уйдите, не смейте! — с силой отстранилась Ана.

Зембрия встал, заходил по комнате.

— Хм, ну и дела! То ты словно «падишахша» являешься ко мне на одноконной колеснице и в архалуке с чужого плеча, то полуобнаженная лезешь сквозь кусты, и все это ночью, нахально, с вызовом. Да ты хоть знаешь, кто ты и что ты творишь, с кем играешь?

— Знаю, знаю, — сумасшедшим шепотом произнесла она, сжалась, и пряча взгляд, — никто... Убейте, делайте, что хотите, только верните в семью Радамиста; он несчастный, ни в чем не повинный человек.

— Радамиста? Это тот, у кого ты живешь? А что с ним? — резко изменившийся Мних уселся рядом с нею. — А ну, говори, да поподробней.

— Ха-ха-ха! — перебил Мних обрывистый рассказ Аны. — Ну, с дельфинами, конечно, сказка, да и зачем так далеко заплывать, вон, накинула бы на шею свой «якорь», и возле берега удобно, — с удовольствием кощунствовал он. Потом, видя, как она, совсем сгорбившись, плачет, сел рядом, погладил по волосам. — Извини, извини, ну, пошутил... верю, верю. Продолжай.

— «Продолжать» нечего, — зло процедила Ана, — был обыск, спрашивали меня, избили и забрали Радамиста.

— Так, это серьезно, — заходил по комнате Мних. — Это Басро, а значит император Лекапин...

— У вас ведь два императора? — вмешалась в его рассуждения Ана.

— Да. Но от этого не легче... Тебя кто в море видел?

— Кто меня может видеть? Ночь! В море шторм!

— Да, отчаянная ты девица... — еще быстрее заходил Мних по комнате. — Значит, Басро, значит, охота, — как бы про себя произнес он. — Ну, подонок! Ну, вскормили врага... Выбора нет, или он меня или я его — другого не будет... Хм, как засел в императорском дворце, и носа не показывает.

— Вы-то императорский врач, — ожила Ана.

— Я врач императора Константина, а к Лекапину меня не допускают, да я бы и не пошел... Хотя... Нет, там не получится... Так как же его выманить, ведь он под защитой замка.

— Я знаю, как! — вновь встряла Ана в ход его мыслей. — Он обязательно будет на стадионе во время олимпиады.

— А ты откуда знаешь? — удивился Мних, и, не дожидаясь ответа, сел рядом, уверенно сжал ее кисть. — Ана, слушай внимательно, или ты полностью доверяешься мне, или... — он замолчал, своей мягкой рукой еще сильнее сжал ее кисть.

— Я очень голодна и устала, — вяло промолвила в ответ Ана.

— Да-да! — вскочил Мних, — сытый голодного не разумеет, — возбудился он. — Ты будешь жить в сказке, как царица!

— Это как Исаак?

— Хм, м-да, ты несносна!.. Но из-за этого, может, и симпатична мне, — он хлопнул в ладоши... И действительно, с этого хлопка жизнь Аны сказочно изменилась.

Находиться в доме Мниха ей нельзя, и в ту же ночь ее на лодке переправили в южном направлении. На берегу Мраморного моря вилла-дворец, с фонтаном и парком; конечно, это не сравнить с владениями Феофании, но все равно размах поражает. В распоряжении Аны два евнуха и две служанки, правда, покидать территорию загородной виллы запрещено.

Зембрия Мних из-за осторожности, а как Ана считает — боязни, всякую медицинскую практику отменил, мол, сам заболел. Только по ночам, по очень важным делам он покидает свой дом, и если такое случается, обязательно навещает Ану, вкрадчиво беседует на всякие темы, но конечная цель одна — будет ли Басро на стадионе.

— Будет, будет! — в который раз с досадой отвечает она, и конечно понимает, что является приманкой, наживкой в руках Мниха, но приманкой непростой, лакомой; и в свою очередь ведет свою игру, чисто женскую, кокетливую; свои сети чар «расставляет» она, хотя знает давно, что ущербный Мних к ней почему-то неровно дышит.

Зембрия тоже не дремлет, боится, что его «приманку» проглотят, хотя никогда и не участвовал и не прикасался к массовым мероприятиям, брезговал ими, да и нельзя ему по роду ответственности, а стал изучать суть да дело олимпиады — не на шутку поразился! Это надо же, какие капиталы вокруг какого-то марафона крутятся. Конечно, он далеко не бедный, но кому не нужен солидный доход, да вроде и ничего не делая; к тому же он такие деньги за пять лет врачебной практики не зарабатывает. (По правде сказать, не этим он существует, но все же.)

— Ана, неужели ты считаешь, что дойдешь до финала? — вновь и вновь спрашивает Мних.

— Не только до финала, но и выиграю, — уверенно отвечает она, — только мне тренироваться надо, времени в обрез.

— А зачем тебе такие деньги? — не унимается доктор.

— Чтобы быть свободной, — отвечает она, если настроение хорошее, а если плохое, говорит о мечте. — Хочу найти брата и сестру, хочу выкупить воинов отца из неволи.

— А ты знаешь, что можно заработать гораздо больше, чем тысячу? — все допытывает Мних.

— Знаю, но только если Вы достойную ставку сделаете.

— Э-у-у! — как собака, скулит Мних, азарт его уже гложет.

Следующий вопрос он не задает, хотя все время на кончике языка крутится. Чемпион, а тем паче чемпионка, олимпиады — это такая популярность, такой непосягаемый авторитет и неприкосновенность, такие сила и значимость, что человек чуть-чуть с умом может широко развернуться — пожилому Мниху уже мало что достанется. И он выдает сокровенное:

— Ана, будьте моей!

— Вашей? Я и так уже у Вас, только не знаю, в каком качестве.

— Я хочу, чтобы в качестве жены.

— Жены? — вздернулись вверх золотистые брови, она задорно залилась смехом. — А зачем Вам жена или женщина? — не сдержалась Ана, сразу же пожалела, понурилась, а Мних побагровел, насупился, часто, свистя, задышал. — Простите, доктор, — смущенно поправилась Ана. — Я не так выразилась. Дело в том, что я дочь амазонки, и, по традиции, не меня выбирает мужчина, а я выбираю себе достойного мужчину. — Она застенчиво улыбнулась, сделала к Мниху шаг, взяла его мясистую, пухлую руку. — Зембрия, — чарующе сказала она, — я благодарна за все, что Вы для меня сделали и еще, я надеюсь, сделаете. Пожалуйста — таким страстным полушепотом, своим жарким дыханием обдавая Мниха, говорила она, что у доктора моментально на лбу выступили капельки пота, судорожно дернулись руки, — поговорим об этом после олимпиады. Прошу Вас!

— Ана! Ана! — закрыл, блаженствуя, глаза Мних.

Каждую ночь Зембрия Мних наведываться не мог, днем по-прежнему боялся. Оставаться здесь ему не давали какие-то сверхважные обстоятельства, о которых он просил Ану не спрашивать, да она и не спрашивала, это он сам порой откровенничал, однако Ане не нужна дополнительная головная боль, и она нежно пальчиком прикрывает ему рот и шепчет:

— Лучше расскажите о другом, Вы мою просьбу выполнили?

— Ана, милая, дорогая, делаю, что могу. Ты думаешь, легко найти человека, тем более невольного, ведь регистра на них нет. Но я все делаю, все! Ты ведь веришь мне?

— Конечно, верю! — искренне внимательна Ана, и по его просьбе уже с ним на «ты».

Да и как не верить, сделано многое, только не главное — не могут найти Азу и Бозурко. А Радамист уже дома. К ним Ану не пускают; известно — сосед завербован, донесет, а пока верят показаниям Радамиста: Ана уплыла в море, сказала, что не вернется, и не вернулась. Зато самого Радамиста к Ане доставили, и как он плакал, как радовался:

— Ана, что будет — не знаю, а продуктов навезли аж на две зимы. — И шепотом, показывая три пальца, чуть ли не на ухо. — Три золотых дали. Вот я думаю, может, на один золотой тебе домик рядом построить, вдруг наведаешься когда?

— Не торопитесь, Радамист, — очень рада его видеть Ана, — после олимпиады посмотрим.

— Ой, ой! Как боюсь, да мы все за тебя боимся! Может, не будешь участвовать?

— Идите, идите, — выпроваживает ласково Ана его. — Пора, рассветает. Всех поцелуйте, обнимите, привет передайте.

— Постой, постой, чуть не забыл, — уже от воды вернулся Радамист, пуще прежнего разозлил «немую» охрану Аны. — Смотри, тебя в воде никто не догонит, но будешь обратно плыть, сделай крюк, обойди эту массу, не то напарники тамгаша тебя остановят, а могут и вовсе утопить.

Виделась Ана и с Астархом — уже свободным гражданином, его Зембрия выкупил у городского протектората за гроши, и так он был слаб, буквально при смерти, что доктор его поместил в одну из своих лечебниц.