Андрей Марченко - Терракотовые дни Страница 44

— Знаете, всегда меня такие шутки раздражали, — отреагировал Ланге, — либо уберите пистолет от виска, либо стреляйтесь уже…

Владимир убрал пистолет от своей головы и тут же прицелился в лоб Отто.

— Бойко, не валяйте дурака, — хмель сразу вылетел из головы Ланге, — это ведь я дал вам пистолет… Вы это забыли?

— Нет, не забыл. Но неужели вы никогда не думали, что данное оружие я могу обратить против вас. Мы тогда говорили, говорили, говорили… Что вы там сказали.

Ланге облизал внезапно пересохшие губы — язык тоже стал тяжелым и шершавым.

— Я сказал… Сказал, что вы не выстрелите в спину.

— Ну да, конечно! Я пущу вам пулю в лоб! А ну-ка вынимайте свою пушку!

Ланге прикоснулся к кобуре, отстегнул ремень.

— Ну же!

На крик Ланге выдернул пистолет, одним движеньем вывел его на прицельную линию и отщелкнул предохранитель. Палец напрягся на курке.

Но он не выстрелил.

Не выстрелил и Бойко:

— Так бы и сразу…

"Парабеллум" вернулся в карман. Бойко тут же расслабился, стал тяжелым, осел на стул. Ланге секунду подумав, тоже убрал "Вальтер", взял стул, присел рядом.

— Мой друг, вы меня испугали…

Но Бойко не отвечал — он выглядел безучастным, потерянным. Ланге положил ему на плечо руку, но секундой позже убрал, решив, что и так что-то горбит эти плечи.

Бойко молчал, тишина становилась невыносимой, и Ланге стал говорить первое что пришло на ум:

— Война не так страшна, как ненависть. Война закончится, оружие поржавеет. И знаете, кто в ней проиграет?

— Кто? — спросил Бойко.

— Мы…

— Немцы?..

— Нет. Мы с вами. Войну проиграет конкретно Отто Ланге и Владимир Бойко. Потому что мы неправильные. Мы делаем свою работу и не мешаем ее с ненавистью. Мы имеем такую роскошь, ибо трудно быть солдатом и ненавидеть врага, который вчера убил твоего товарища. За войной следует эра ненависти. И хорошо бы, чтоб наши дети дожили до времени, когда люди скажут: "Прощаю и хочу быть прощенным".

— Это вы к чему сказали?

— Все просто, Владимир… Все просто…

Ланге тянул время, растягивал слова, стараясь додумать — а действительно, к чему это сказано. Наконец, нашелся:

— Все ваши земляки клялись в ненависти к немцам. В Германии сейчас модно ненавидеть славян… Жуткая мода, согласен, но тем не менее… Вот и пистолет вы выдернули потому что подсознание кричит: "Убей немца". Но не выстрелили вы, потому что увидели во мне Отто, своего знакомого, к которому зла не питаете.

В доме Назара никто не мог предложить разоблаченному "фон Фогелю" таких же комфортных условий, как скажем, в гостинице "Метрополь". Было здесь, пожалуй, получше, чем в эвакогоспитале, но все же не слишком удобно — маленький домишко с вовсе мизерными комнатами. И уже на следующий день после своего побега Гусь стал готовиться к своему возвращению.

— Знаешь, кто мне еще нужен? — спросил он у Колесника. — Портной…

— Ты разве не знаешь? — удивился Колесник. — Портного убили в декабре.

— Нет, мне нужен нормальный портной — с иголкой и ниткой. Ты, конечно, не подозреваешь, но, вероятно, портные понадобятся вам всем.

Но перед отъездом ему предстояло решить один вопрос, из-за которого он, собственно, и появился в этом городе.

Впрочем, этот вопрос распадался на уйму небольших.

И еще рано утром, когда сели за завтрак, намазывая хлеб маслом, Николай будто невзначай заметил:

— Не в обиду вам будет сказано, но заставь дурака богу молиться — он и лоб расшибет. И хорошо, если только свой.

— Это, простите, как понимать? — спросил Колесник. — Это что, предьява?

— В некотором роде да. Но я просил — не обижаться. Мне кажется, что вы уж слишком уперлись в банк. Надо работать изящней, открыть свой разум, стереть границы…

— Короче, план у тебя есть.

— А как же. Даже два.

— С какого начнем?

— Начнем, пожалуй, со второго. Потому что он касается непосредственно вас.

Гусь обрисовал свой план — заняло это не больше пятнадцати минут. Его слушали, не перебивая. Когда он, наконец, закончил, Колесник заметил.

— Хм, а ведь это может сработать.

— Это сработает.

— Довольно простой план. Странно, как мы сами не придумали ничего подобного.

— Я же сказал почему — вы слишком уперлись в этот банк.

Замолчали, обдумывая изложенный план. Каждый пытался найти в нем слабое место. Первым удалось это Козе.

— Есть еще одна трудность…

— Какая?

— Бойко всех нас знает в лицо…

— Ты не поверишь, но именно над этим я сейчас и думаю, — ответил Николай.

— Хорошо, — подытожил Колесник, — а что ты там говорил относительно второго плана?

— Второй план касается непосредственно меня. Верней, он касается и вас, поскольку я не смогу с вами оставаться так долго — мне надо возвращаться.

— Мы управимся и без тебя.

— Ни мало не сомневаюсь в этом. Но тут возникает вопрос о моем вознаграждении. О моей доле.

— Зачем это тебе? Я расплачусь, переведу твои деньги в банк. Какой хочешь? Швейцарский?.. После войны заберешь.

— Мне нужны деньги сейчас — не после войны.

— Ну тогда оставайся с нами — сделаем дело…

— Тогда я опоздаю в часть.

— Да зачем тебе такие деньги на фронте?

— Пока не знаю. Не думал об этом. Может, куплю танк. Может — бронепоезд.

— Ну а как я тогда смогу тебе деньги отдать?.. Об этом ты думал?

— Как ни странно, но уже думал. Расплатитесь натурой — мне нужна ваша помощь…

Перекапывать огород однорукому было неудобно. Но Костя как-то умудрялся копать — зажимал лопату между плечом и щекой, переворачивал плечом.

Краем уха уловил шаги на улице. Оборачиваться он не стал — был не любопытен. Знакомый поздоровается сам, чужак пройдет стороной. Но прохожий остановился. Больше всего Костя не любил, чтоб на него глазели.

— Ну чего вам надо?.. Если ничего — уходите, пожалуйста…

Но прохожий не ушел. Вместо этого ответил:

— Помочь? — за забором стоял Женька Либин.

— Помоги, если не боишься штиблеты испачкать. Возьми в сарае лопату.

Либин не побрезговал — зашел во двор, взял лопату, начал копать рядом. Земля была жирная — то и дело железо лопаты резало червяка.

Минут десять копали молча. Двигались вдоль одной линии. Сближались плечо к плечу и опять расходились в разные стороны участка. Копали где-то с одинаковой скоростью: если Костя копал медленно вследствие своего увечья, то Женька, похоже, последний раз копал еще в школе на субботнике. Да и спешить им, по большому счету, было некуда.

— Ты по делу или так, — наконец, спросил Костя.

— Просто так к тебе далеко собираться. Как всегда.

— Значит, по делу. Оружие? Что-то особенное хочешь прикупить? Себе или барышне игрушку? Есть симпатичный револьвер. С перламутровыми щечками…

— Нет, спасибо… Барышни — потом.

— Себе?..

— Нет, у меня есть пистолет. Смотри, вот украл недавно, — на мгновение Женька распахнул пиджак, выхватил пистолет, крутанул на пальце и вернул на место.

— "Штейер"… — спокойно отметил Костя, — недурной выбор. Но выстрел мощный, пистолет редкий, так что не дай бог тебе встретиться с его хозяином.

— Хозяин землю грызет… Да и сейчас за любой пистолет к стенке ставят. Меня прислал Колесник.

Оружейник тяжело вздохнул:

— Заказ отменяется?..

— Нет, напротив… Есть некоторые изменения. Надо добавить три немецких пулемета. Одну винтовку надо чем скорей, тем лучше. К ней оптику.

— Какая оптика? Полуторократная, четерхкратная?.. Четырехкратный достать легче.

— Полуторократный — вопрос не в цене, а в дальности, в угле обстрела[35]… Затем, ты говорил Сереге, что у тебя были фугасные снаряды.

— Ну да, к восьмидесяти восьми миллиметровым зенитным немецким орудиям. В количестве…

— Колесо просил, чтоб ты их передал подпольщикам.

— За кой хрен? Они же не расплатятся, — возмутился Козя.

— По этому поводу Серега сказал: занеси на наш счет.

— Серега, кстати, сам в долгах как в шелках…

— Насчет этого у меня к тебе отдельный разговор будет…

— Ну раз так — начинай, а я послушаю…

И Либин заговорил. Костя слушал его, не перебивая.

Говорил Женька недолго. Ответа требовать сразу не стал.

— Подумаешь? — спросил он у Кости.

— Подумаю… — согласился тот.

Затем Либин ушел, вернув лопату в сарай.

Костя все же вернулся на огород, но копал совсем не быстро, задумавшись глубоко…

А через час и он бросил копать…

Промежуточное ограбление

В ночной высоте густо загудели двигатели.

За последнее время ночные бомбардировки стали привычным делом. Ночью можно было летать без истребительного прикрытия, а чтоб не попасть под огонь зениток самолеты забирались почти на предельную высоту. Ориентироваться по занавешенными светомаскировкой городам, было невозможно. Поэтому самолеты шли по счислению, по приборам: примерно за триста километров от аэродрома должен быть город.