Иван Падерин - Когда цветут камни Страница 46

На рассвете заморозило, и одерская долина до краев наполнилась белесым, как молочная пена, туманом. Он был так плотен, что начальники переправ, боясь аварий, выставили на мостах через Одер сигналы «стоп». Но разве можно остановить поток автомашин, тягачей, танков? Если прошла одна, другую не остановишь. По счастью, движение направлялось в одну сторону, и все обошлось благополучно.

Но и после того, как рассвело и туман осел, клубы выхлопной копоти и дыма висели над скопившимися войсками, как естественная маскировочная завеса.

Немецкие бомбардировщики пытались снизиться и бомбить переправы. Ничего из этого не получилось: плацдарм ощетинился тремя тысячами зенитных орудий и пулеметов.

К полудню замолкли и дальнобойные пушки противника — то ли их засекли советские артиллеристы, то ли немцы решили экономить снаряды. И с этого часа на плацдарме установилась грозная и напряженная тишина.

Максим Корюков, уточнив задачу полка по карте и на местности, приказал командирам отрядов немедленно разойтись по своим подразделениям и лечь спать, а сам задержался на наблюдательном пункте. На этот раз у него было какое-то смутное и непонятное настроение. Даже сам себе не мог объяснить, плохое оно или хорошее. Сердце ныло, ныло.

Ночью ему доложили о том, что смертельно раненный наводчик Тогба скончался на медпункте. Хороший, отличный был наводчик, да что поделаешь, на войне боевые потери неизбежны. Жалко Тогбу. Но сердце стало ныть, как теперь показалось Максиму, с раннего утра, когда курьер отдела кадров принес ему небольшой пакет из Москвы. Он распечатал его.

«Каскильский увал решено разрабатывать открытым способом по проекту инженера М. Корюкова…»

Читать такую весть было и приятно, и досадно. Приятно потому, что хорошо снова почувствовать себя инженером; досадно потому, что этот инженер сейчас числится лишь на бумаге, да и будет ли Максим инженером после войны — дело темное; он весь пропах порохом, стал офицером. Вот уж не ко времени принесли этот пакет! Он лежал у него в нагрудном кармане, шелестел, похрустывал. Максим несколько раз хватался за карман и, одумавшись, прятал руку за спину. Не инженер — воин.

Сейчас Максим с ординарцем Мишей на НП. Перед глазами Заксендорф — маленький, тесный городишко, с узкими улицами и переулками, с каменными и кирпичными домами под черепичными островерхими крышами. В центре — кирха. На восточной окраине каждый дом обнесен каменным забором, под заборами — доты. Что ни дом, то крепость. Да и весь этот городок напоминал крепко сжатый кулак.

Дальше — за Заксендорфом — долина и склоны задымленных высот. Там противник. Как и здесь, там грозная и напряженная тишина. А через десять часов забушует огонь, загремит стобалльный ураган сражения.

И всякое может случиться. Немецкие снайперы и пулеметчики будут, конечно, стараться сразить тех, кто окажется впереди. На том и кончатся твои размышления, Максим, о том, кто ты — инженер или офицер… Постой, постой, ты, кажется, завел себя в дебри. Скоро конец войны, и ты под конец стал жалким трусом, тебе уже кажется, что все пули летят в тебя, и обязательно в сердце или в лоб. Чепуха. Вот так и становятся трусами. Прочь гони от себя к черту такие рассуждения! Иначе и в самом деле отец не дождется тебя: труса пуля находит скорее, чем смелого.

Мысли его внезапно изменили свой ход. Он вспомнил о брате. Перед таким, надо думать, последним сражением необходимо выкроить время и повидать брата. Сейчас, конечно, брат тоже вспоминает о родителях и думает о том, что готовит ему и Максиму завтрашний день.

— Вот что, Миша, — Максим повернулся к ординарцу, — ступай в тылы полка и скажи Василию, что я жду его к обеду.

— Есть, слушаюсь, пригласить Василия к обеду, — ответил Миша и побежал. Максим крикнул ему вслед, чтобы ординарец позвал и замполита, но опоздал: Миша уже скрылся за поворотом траншеи.

С того дня, как Военный совет принял решение о создании в полку штурмовых отрядов, Максим очень редко встречался со своим заместителем по политчасти. Сутками подполковник Верба не появлялся ни в штабе полка, ни в своем блиндаже. Одно время Максим даже думал, что подполковник Верба умышленно избегал его, полагая, что командир полка на его глазах вырос из солдатских пеленок и надоедать ему советами нечего. В последние дни и в самом деле Максим чувствовал, что ему стало как-то проще и легче разговаривать с солдатами, сержантами и офицерами полка. Старшие офицеры, которым и по возрасту и по званиям можно было также доверить полк — кого из стариков не покидает чувство обиды, когда ими начинают командовать молодые! — словно забыли, что молодой командир полка годится им в сыновья. А солдаты и сержанты стали понимать его с полуслова.

Как хорошо работать, когда знаешь, что тебе верят!

Конечно, это не могло прийти само собой. Сказалась незаметная, кропотливая работа Вербы, работа, результаты которой можно чувствовать, а не видеть.

На НП пришел начальник разведки полка — высокий белокурый капитан Лисицын. Максим поручил ему продолжать наблюдение за противником, а сам направился в штаб полка. Там, как сказал капитан Лисицын, его ждала большая группа солдат и сержантов, вернувшихся из госпиталя (перед большим наступлением полевые госпитали всегда разгружаются).

В группе солдат и сержантов, собравшихся у штабного блиндажа, Максим еще издали заметил Надю Кольцову. Чуть прихрамывая, она пошла ему навстречу, но неожиданно остановилась, сделала шаг в сторону от дорожки и, нагнувшись, старательно стала рвать подснежники.

— Здравствуй, Надя, — приветливо сказал Максим.

— Здравствуйте, товарищ гвардии майор, — как-то растерянно ответила Надя, не зная, куда девать сорванные цветы.

Ей хотелось сказать ему спасибо за теплые ботинки, затем обнять и поцеловать его, но уж слишком много глаз следили за ними.

На плацдарм прибыло много орудий, минометов, «катюш», но больше всего радовало Максима возвращение в полк опытных воинов. И среди них милая, застенчивая Надя Кольцова. У нее еще бинты на правой ноге, но скажи ей: «Надя, в огонь!» — и она пойдет не размышляя. Видно, как ей трудно стоять. Хоть бы присела на выступ земляной стенки блиндажа. А она стояла и смотрела на него, и в глазах ее была тоска, и она, конечно, думала: «Зачем я ему такая, хромоногая?» Милая Надя! Но улыбнись он ей, и все забылось бы: и боль, и слабость, и неуверенность в себе.

И Максим улыбнулся ей, сказав:

— А ты, Надя, оставайся в штабе…

Он хотел разъяснить: «На моем КП нет медицинского работника, я ждал тебя». Но говорить ей это не нужно, и так она поняла.

— Есть, слушаюсь, остаться в штабе! — ответила Надя неожиданно звонко, и уже трудно было поверить, что она нетвердо стоит на ногах.

В эту минуту в блиндаж вошли помощник прокурора дивизии капитан Терещенко и подполковник Верба.

— Есть разговор, — тихонько сказал Верба, подойдя к Максиму.

Максим еще раз взглянул на Надю, затем на Вербу и, круто повернувшись, вышел из блиндажа. Верба и помощник прокурора последовали за ним.

Миша хлопотал возле стола, а Василий, подложив ладони под затылок и закрыв глаза, лежал на топчане в ожидании Максима. Воротник расстегнут, ремень ослаблен, ноги на скамейке — положение беззаботно отдыхающего человека. Войдет Максим и пусть убедится, как спокойно и свободно чувствует себя здесь его младший брат.

И хоть Максим все не появлялся, Василий не выказывал ни малейшего беспокойства — лежал и пошевеливал носками сапог.

Наконец послышались шаги.

— Один идет? — приоткрыв глаза, спросил Василий.

— Нет, вроде разговаривают, — ответил Миша.

— Ну-ка, выйди посмотри, кто там с ним?

Миша вышел и что-то задержался, но Василий не изменил позы. Он и в самом деле чувствовал себя уверенно. Сведений от него теперь никто не требовал. «Как хорошо, что так повернулось дело именно в эти дни, а не позже. Ждать наступления Гитлера теперь уже не приходится. Впрочем, черт его знает, ведь и Гитлер и Геббельс с начала этого года твердят, что произойдет какое-то чудо. Но мне здесь пока неплохо. Был опасный человек, который мог сказать, что видел меня в овраге, там, где убит Скворец, но теперь этого человека не существует. Чуть не погиб я из-за этого узкоглазого наводчика. Видно, судьба мне ворожит — успел выбежать из фольварка, а «жаба» как раз упала там, где я был…»

Вернулся Миша:

— Сейчас будем обедать, командир полка сказал, чтобы и вы ждали.

— Кто там с ним?

— Полковник Верба и один капитан из дивизии.

— Какой капитан?

— От прокурора — следователь.

Василия словно подбросило на топчане, он вскочил и, уже не обращая внимания на Мишу, сжал руки и хрустнул пальцами. Подошел было к порогу, затем вернулся к столу и закурил.