Ганс Баур - Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945 Страница 47

Гибельная война началась. Она обратила нас к новой реальности – реальности войны с ее неизбежными требованиями. Мы летали вместе с Гитлером в Крёссинзее, в Орденсбург в Померании, рядом с которым был аэродром, на фронт, а спустя короткое время на новые позиции в Верхней Силезии, располагавшиеся недалеко от Оппельна. Во время наших полетов с этих пунктов на польскую территорию мы часто вынуждены были сажать Ju-52 на обычные луга. Нас, как правило, сопровождал эскорт из шести истребителей. Такие посадки были чреваты осложнениями, и в некоторые дни мы возвращались обратно в сопровождении всего одного или двух истребителей. Прочие оставались стоять на лугу со сломанными посадочными шасси. Просто луга – далеко не самое подходящее место для посадки наших быстрых истребителей. Шутя, мы говорили между собой, что если дела и дальше пойдут подобным образом, то можно точно высчитать день, когда мы вообще останемся без истребителей!

Когда германские войска стояли уже в пригородах Варшавы, мы совершили посадку на скошенном поле примерно в 30 километрах от Варшавы и ожидали там Гитлера, который добирался на машине. Около 5 тысяч стволов артиллерии, которые были сконцентрированы на позициях вокруг Варшавы, открыли огонь. Гитлер хотел посмотреть с воздуха на результаты обстрела, призванного быстро поставить польскую столицу на колени. Вскоре после того, как он прибыл со своим штабом, поступила команда на вылет.

Сообщение о смерти Фрича

Моторы уже набирали обороты, и я последним собирался зайти в самолет, когда увидел приближающийся к нам мотоцикл. Из него выпрыгнул офицер и сказал, что ему необходимо лично доложить нечто важное самому Гитлеру. По его настоятельной просьбе я проинформировал фельдмаршала Кейтеля, что подполковник желает переговорить лично с Гитлером. Кейтель тотчас же спросил у Гитлера, хочет ли он выслушать это сообщение. Я стоял рядом с Гитлером, когда подполковник сказал, что на него возложена печальная миссия сообщить о том, что генерал-полковник Фрич погиб на своем боевом посту. Фрич командовал одной из операций против поляков, когда пуля, выпущенная из пулемета, попала ему в бедро, задев важную кровеносную артерию. Генерал истек кровью до того, как ему смогли оказать помощь. Гитлер кратко выразил свое сожаление, повернулся ко мне и снова отдал приказ лететь в сторону Варшавы.

Совместно с нашим сопровождением из истребителей мы облетели линию фронта вокруг Варшавы. С высоты 2 тысячи метров мы видели огонь нашей артиллерии и те разрушения, которые он вызвал в предместьях Варшавы. Через тридцать минут полета мы вернулись обратно, и вскоре после этого поступили известия о капитуляции Варшавы. В течение последующих нескольких дней сдалась и вся остальная Польша.

Мы приземлились в аэропорту Варшавы. В тот день в городе должен был состояться большой военный парад. Некоторые офицеры получили приглашения на прием, и на временном командном пункте прошло оживленное обсуждение завершившихся операций. Примерно через час появился Гитлер, и все собравшиеся отправились в Варшаву, чтобы присутствовать на параде. В это время я оставался в аэропорту вместе со своим экипажем. На полевой кухне кипел котел – из тех, что позднее использовали для приготовления еды на сто человек. Столы были установлены в ангаре, из которого по такому случаю вынесли все лишнее. Около трех часов дня я попросил главного повара дать нам что-нибудь поесть, потому что, когда вернется Гитлер, нам, вероятно, придется сразу же вылетать и у нас не останется времени на обед.

Но ничего не было готово, не удалось нам перекусить и позднее.

Между тем я заметил, что комендант базы, бывший в звании майора, накрыл столы белыми скатертями и даже украсил их цветами (кто знает, где он их нарвал). Все выглядело очень празднично. Я знал о приверженности Гитлера к простоте в повседневной жизни, особенно во время войны. Я высказал майору свои сомнения, заметив, что его тщательные приготовления, вероятно, не принесут ему благодарности. Однако майор, тем не менее, настаивал на том, что неудобно просить Гитлера садиться за непокрытый стол, поэтому вся эта атрибутика осталась.

Около четырех часов дня на аэродром прибыла громадная колонна автомобилей. В ангаре все было подготовлено к встрече гостей в наилучшем виде. Гитлер, увидев накрытые столы, спросил у Кейтеля, кто приказал это сделать. Он поинтересовался: они что, собрались на войну или на правительственный банкет? Кейтель, который был не в курсе дел, вызвал к себе коменданта базы, а тот высказал генерал-фельдмаршалу свои опасения, что Гитлер не стал бы есть за непокрытым столом.

Гитлер повернулся ко мне: «Баур, машины к вылету готовы?» – «Да, мой фюрер». Итак, мы вылетели в Берлин незамедлительно. Кейтель и некоторые другие ворчали, очевидно, потому, что были голодны. Обратный путь в Берлин занял несколько часов, и в течение всего этого времени мы не смогли поесть. Вот таким оказалось завершение Польской кампании лично для нас.

«Немецкий фотограф – улыбки!»

28 сентября 1939 года я отправился в Москву во второй раз. Мы снова полетели на двух «Кондорах». На этот раз все остановились в отеле «Националь». В честь Риббентропа, который восседал в личной ложе Сталина, во всем блеске и красоте состоялся показ балета «Лебединое озеро». Как всегда в таких случаях, русские старались показать все самое лучшее, что у них было. Этот вечер всем нам глубоко врезался в память. Однако публика на этот раз выглядела несколько иначе по сравнению с той, к которой мы уже привыкли. Все женщины – в нарядах, которые, казалось, соответствовали моде гораздо более раннего времени и были просто перешиты к данному случаю. Мужчины не носили галстуки, женщины – шляпки. Здесь это считалось в порядке вещей. У русских хватало забот помимо развития своей швейной промышленности. Позднее, уже находясь в заключении, я заметил, что секретарши высших офицеров МВД хорошо одеваются и даже носят шляпки. Однако в 1939 году дело до этого еще не дошло.

В тот вечер Риббентроп покинул театр еще до завершения представления, чтобы встретиться со Сталиным и провести с ним заключительный раунд переговоров. Хоффманна снова вызвали к ним, чтобы сделать фотографии. Мы провели всю ночь в отеле. После того как я отправился отдыхать в свою комнату, я вспомнил, что мне кое-что надо обсудить со своим бортинженером Цинтлем. Выйдя из своей комнаты, я заметил, что перед дверью каждого из нас сидит мужчина или женщина. Так они провели всю ночь, вероятно следя за тем, чтобы с нами ничего не случилось, но, что характерно, другим иностранцам запрещалось общаться с нами. Такая вынужденная изоляция производила особо гнетущее впечатление. На следующее утро мы позавтракали в отеле и отправились в аэропорт. Молотов сопровождал Риббентропа до аэропорта, как и в предыдущий раз.

Точно так же, как и после первого полета в Москву, и на этот раз состоялись многочисленные и подробные обсуждения всех деталей договора с русскими. Среди прочего Гитлер отметил, что мы были бы гораздо больше ограничены в ресурсах, если бы не заключили столь выгодные для нас торговое соглашение и пакт о ненападении. В завершение он выразил надежду, что заключение этого пакта произведет должное впечатление и на Британию.

Риббентропу и Хоффманну пришлось также рассказать о своих личных впечатлениях, оставшихся после встреч в Москве. Сперва германскому министру иностранных дел показалось, что Сталин после каждого тоста наполняет свой бокал простой водой. В конце концов он убедился, что туда каждый раз на самом деле наливалась водка. Это не первый и не последний случай, когда мы могли убедиться в том, что русские, вне зависимости от их положения, хорошо переносят действие своего любимого алкогольного напитка. По словам Риббентропа, Хоффманн единственный из немцев оказался в состоянии выпивать вместе с ним после каждого тоста (он привык к приему больших доз алкоголя). Сталин несколько раз обращался к нему со словами: «Немецкий фотограф, сделай хорошие снимки для своего фюрера. Улыбки!» Хотя Хоффманн был пьян, он справился со своей задачей достаточно хорошо. В то время у нас у всех сложилось впечатление, что Гитлер весьма доволен тем договором, который подписал Риббентроп.

Попытка покушения в пивной «Бюргербройкеллер»

8 ноября 1939 года мы прилетели в Мюнхен для подготовки празднования 9 ноября (День святого Мартина). Сразу же после приземления Гитлер меня спросил, сможем ли мы вылететь обратно в Берлин в десять утра 10 ноября. У него там были намечены напряженные переговоры, которые нельзя откладывать. Поскольку дело происходило в ноябре, следовало учитывать, что в такое время мог стоять густой туман, поэтому я ничего не мог гарантировать. Я должен был иметь в виду даже малейшую вероятность того, что вылет мог быть отложен на несколько часов. По этой причине Гитлер решил возвращаться в Берлин на поезде. Поскольку у него не было специального поезда, а имелся только личный вагон, который прицепляли к обыкновенному пассажирскому составу, он отбыл до окончания празднества. Гитлер вышел из комнаты менее чем за час до того, как там взорвалась бомба.