Юрий Авдеенко - Линия фронта Страница 47

— Стреляю один, — предупредил Чугунков.

Он дал короткую очередь по ветровому стеклу. И оно, как волна, разлетелось мелкими брызгами. Машина накренилась и повернула прямо на них. Взвизгнув, проскрежетало о камни железо. Машина застряла в кустах в двух шагах от Иноземцева. И теплый запах бензина ударил ему в лицо. Машина казалась пустой. Чугунков вновь прошил ее очередью. И только потом они с Иноземцевым распахнули дверки. Шофер лежал лицом вниз, и кровь сочилась из головы, стекала на пол по гладкой коже сиденья яичного цвета.

На другом сиденье оказался офицер. Он, видимо, упирался ногами в дверцу. Потому что, как только Чугунков распахнул ее, офицер вывалился, точно мешок, набитый трухой.

Небольшой чемодан черного цвета, лежащий на коленях у офицера, выкатился под ноги Чугункову.

— Обыщи офицера. Документы заберем. И сигареты тоже.

Минут через пять они быстро уходили по дороге. А увидев пологий спуск, свернули в гору и полезли, продираясь сквозь кустарник.

— Документы спрячь подальше. А содержимое чемодана мы осмотрим сейчас. Если бы, Иван, мне с тобой повезло так, как повезло без тебя, когда в задрипанном «опель-кадете» мы уложили троих офицеров и нашли нераспечатанную литровую бутылку французского коньяка в плетеном чехле!

Очень было заметно, как наступает темнота, как густеет, наливаясь чернотой, небо.

Чугунков положил чемодан на влажные листья, поддел замок финкой. Открылась крышка. Из чемодана донесся запах спирта. Сверху лежал большой журнал, на обложке которого девица в длинных чулках и узком набедренном поясе, яркого синего цвета, высоко задрав левую ногу и нагловато улыбаясь, посылала кому-то воздушный поцелуй.

— Это потом, — сказал Чугунков, сворачивая журнал в трубочку, — днем разглядим, при солнечном свете.

Под журналом оказался слой ваты, покрытый хрустящей пергаментной бумагой. Чугунков поднял вату и брезгливо поморщился, и даже дернул головой. На него смотрели десятки глазных протезов разных форм и размеров и, наверное, цветов и оттенков, которые из-за густеющих сумерек невозможно было отличить. Они лежали рядом, до самого дна переложенные ватой, словно елочные игрушки.

— Тьфу! — плюнул Чугунков и не удержался от крепких слов. — Какая гадость!

— Загибаешь, — сказал Иноземцев. В нем проснулся завбазой. — Это вещи нужные и очень дорогие. Тем более всякому человеку известно: у немцев оптика качественная.

— Какая же это оптика?

— Стекло все-таки… В санчасти большое спасибо скажут.

— И не думай, — возразил Чугунков. — Как можно нам, словно туристам, с чемоданчиком по немецким тылам разгуливать?

— Тебе виднее. А я при своем мнении остаюсь.

Иноземцев снял из-за спины вещевой мешок, где вместе с сухарями, консервами лежали патроны и толовые шашки. Развязал его. Потом скрутил из слюдяной бумаги кулек, точно конфетами, наполнил его протезами, положил немного ваты, чтобы не тряслись, и спрятал все это в вещевой мешок.

— В вашей родне кулаков не было? — насмешливо спросил Чугунков.

— Не знаю. Может, и были… А чемоданчик замаскировать придется. Вдруг немцы спохватятся, по следу пойдут.

Они сунули чемодан в кусты и забросали его листьями.

На автопарк их вывел Степка. Он узнал про автопарк еще раньше, чем встретился с разведчиками. В те дни, когда, холодный и голодный, бродил по лесу и ему случайно довелось выйти на дорогу, которая заканчивалась тупиком. Две горы скатывались друг к другу, образуя лощину, узкую, как горлышко бутылки, со стороны дороги и широкую, будто корзина, с тыльной части. Ограда из колючей проволоки — в один ряд — тянулась по склонам гор, безлесным, но кустистым, изборожденным глубокими извилистыми трещинами, в которых, точно кости, топорщились пласты известняка или какого другого белого камня.

Четыре длинных навеса делали автопарк похожим на рынок. Вот только не хватало прилавков, да крыши из желтой дранки были тщательно закамуфлированы. Надо отдать справедливость, место было выбрано удачно — автопарк не просматривался с воздуха.

Так, наверное, коршун смотрит на куропатку, как Чугунков смотрел на автопарк.

— Все! Путешествие окончено. Мы устроим здесь большой костер. Очень большой костер. А если фрицы надумают его тушить, то волосы у них обгорят не только на голове, но и на заднице.

Они наблюдали за автопарком почти сутки. Установили: смена караула и дежурного по парку производится в семнадцать часов, караул ефрейторский, из семи человек. Первый пост — у бензохранилища, что в дальней, противоположной от входа стороне; второй пост — между навесами; часовой неторопливо идет от первого навеса ко второму, огибает его, потом сворачивает в проход между вторым навесом и третьим, минуя его, шагает вдоль четвертого навеса, от которого по прямой возвращается к первому. Затем все повторяется сначала. Караулка расположена бок о бок с контрольно-пропускным пунктом, в котором кроме дежурного есть еще два дневальных. Шоферы спят в землянке, вырытой в горе, справа от входа, метрах в пятидесяти от караулки.

Практичный Иноземцев сказал:

— Двоим нам эта затея не по зубам, Землянка с шоферней как заноза.

— Не скули, — ответил Чугунков. — Сам же твердишь: «Главное — не торописа и не волноваса». Во-первых, нас трое; во-вторых, шоферня будет дрыхнуть.

Степка, проблуждавший уже четверо суток в лесу, с благодарностью посмотрел на Чугункова. Ему сразу понравился этот здоровенный, как борец, солдат. Грубоватый, но бесхитростный.

Иноземцев вначале косился на мальчишку и даже предложил Чугункову:

— Оставим ему хлеба и банку консервов. Обуза он нам в разведке…

— Чурбак ты, Иноземцев, — добродушно ответил Чугунков.

А Степка, услышав фамилию Иноземцева, спросил сразу:

— Вас не Иваном зовут, дяденька?

— Иваном, — настороженно ответил разведчик.

— А я вашу Нюру знаю… Она же с нами живет. С мамой моей работает в одной столовой.

Крепко, очень крепко любил Иноземцев свою молодую жену. Степка утонул в его объятиях. Ствол автомата, словно щенок, терся о ногу Степана, а каска небольно стучала по лбу, когда Иван целовал его худое, позеленевшее лицо.

— Малый, да ты же легок, как пустая тара, — сказал Иноземцев, поставив мальчишку на землю и глядя на него с удивлением и с сожалением.

— Я всегда такой.

— Чем питался? — спросил Чугунков, развязывая вещевой мешок.

— В первый день ничего не ел. Не хотелось. А потом собирал каштаны. Под прелыми листьями их тут много…

— Каштаны — это муть, — сказал Чугунков. — На вот, подкрепляйся.

Сало на хлебе белело, как корка снега. Прожевав кусок, Степка гордо сказал:

— А я знаю, где немецкий автопарк находится.

…И вот сейчас они наблюдают за автопарком. А в кармане у Степки лежит пистолет, взятый Чугунковым у немецкого офицера, везшего чемодан с глазными протезами.

— На дело пойдем в двадцать три часа двадцать минут. Шоферня уже будет спать, но мочиться выходить им еще рано. — Чугунков говорил сквозь зубы, следя за тем, как в вечерних сумерках к автопарку подъехала машина с высоким верхом, крытым темным брезентом.

— Девятнадцатая, — сказал Иноземцев.

— Но не последняя… Слышишь, гудит?

Натужно ревя мотором, приближался бензовоз. Его длинная круглая цистерна в серых камуфляжных пятнах была похожа на дирижабль.

— Кормилец… — ласково сказал Чугунков. — Тепло будет.

От глаз Чугункова разбежались азартные морщинки. И он даже крякнул, предвкушая удовольствие. Конечно же зрелище могло оказаться впечатляющим.

— Я хоть и первый раз в тылу, — сказал Иноземцев, — и порядки ихние не знаю, но удивляет меня один факт…

— Говори проще, не перед кладовщиками распинаешься.

— Ограда в одну проволоку метров триста по длине будет, а охраны считай никакой…

— Два поста. Смотри лучше.

— А внешней охраны нет. Почему бы им патрульных вдоль проволоки не пустить? Для какой цели тогда просека сделана?

Действительно, кустарник был вырублен возле ограждения, и кольцеобразная просека шириною в два-три метра опоясывала весь автопарк.

— Для лучшего обзора, — предположил Чугунков.

— Два метра — это не обзор.

Еще некоторое время они вполголоса обсуждали загадку просеки, вспомнив, что за целые сутки ни один немец не выходил за проволоку, и потом решили, что просека минирована. На эту мысль Чугункова навел Степка, читавший однажды в газете, как в одной станице немцы минным кольцом окружили и комендатуру, и прилегающий к ней сад.

— Если полоса минирована, план нужно менять. Не черта из себя богатырей корчить! Девяносто шансов из ста, что мины там сидят густо. Покалечимся — и фашисты нас на собственный баланс заприходуют, — заявил Иноземцев.