Борис Тагеев - Полуденные экспедиции: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 гг.: Из воспоминаний раненого. Русские над Индией: Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире Страница 47

Колонна полковника Гайдарова, которой предстояло штурмовать с помощью лестниц западный фас Геок-Тепе или, вернее сказать, главное назначение которой заключалось в отвлечении внимания от штурмовых колонн полковника Куропаткина и полковника Козелкова, чей натиск должен был решить судьбу штурма, давно уже вступила в дело… Ружейный и орудийный огонь разгорался все более и более около Мельничной Калы и примыкавшего к нему четырехугольного редута, сплошь занятого неприятелем, массы которого, поминутно окутывавшиеся облаками дыма от ружейных выстрелов, ясно были видны в бинокль из третьей параллели левого фланга, где собрались апшеронцы и охотники под командой флигель-адъютанта Орлова-Денисова… С напряженным вниманием смотрели офицеры и солдаты за движением своих товарищей, все ближе и ближе подходивших к Мельничной Кале, причем все более и более учащалось хлопанье текинских Фальконетов, гулом своим заглушавших треск берданок… Но вот отряд скрылся за стенами Калы, текинцы из редута начали перебегать по траншейке в ров крепости, частью в Мельничную Калу, из-за стен которой продолжали подыматься клубы молочного дыма и доноситься раскаты орудийных выстрелов.

Брешь-батарея не умолкала… Выпускаемые ею снаряды пролетали очень низко над головами столпившихся в третьей параллели войск… Воздух содрогался от полета и с силой ударял в уши. Нашлось уже несколько своих жертв, жертв неминуемой случайности при подобных обстоятельствах… Какой-то солдатик Ставропольского полка не вовремя вздумал перебежать из одной траншеи в другую прямо через открытое место под амбразурами брешь-батареи… Сверкнул выстрел, солдатика окутало облаком дыма… Через секунду дым рассеялся, и солдатик оказался лежащим в луже крови, бившей фонтанами из шеи, на которой болтались какие-то клочья — голова была оторвана снарядом… Нельзя сказать, чтобы этот случай произвел особенное впечатление на присутствовавших, — каждый был так мысленно сосредоточен на самом себе, что смерть постороннего не могла сильно затронуть ничьих нервов… Судьба, значит, было суждено этому солдатику кончить таким образом свою жизнь… А может быть, не подвернись он под свой снаряд, он был бы убит на штурме!..

Канонада не прерывалась ни на минуту… В месте пробиваемой бреши все также взлетала земля, со стены неприятель отвечал редкими ружейными выстрелами; одним из этих выстрелов был тяжело ранен в правую руку храбрый подполковник Ставропольского полка Ципринский-Цекава, высунувшийся чересчур за бруствер; этот бравый офицер, старый типичный кавказский вояка, командовал батальоном вышеназванного полка, отбил вылазку текинцев 4 января на левый фланг, поражая их выдержанными меткими залпами. Время штурма приближалось… В передовой траншее собралась группа офицеров… Несколько человек на скорую руку закусывали бутербродами, предложенными для общего пользования графом Орловым-Денисовым. Сам граф, одетый по кавказкому обычаю перед штурмом во все новое, при помощи денщика прицеплял свежие флигель-адъютантские аксельбанты.

В это время подошел к группе офицеров гардемарин.

— Ну что, как ваша контузия? — обратился к нему граф, крепко пожимая руку.

— Ничего, так себе, голова болит меньше, но на левое ухо ничего не слышу — должно быть, лопнула барабанная перепонка!

— До свадьбы заживет. Выпей-ка коньяку да закуси перед делом…

— А вдруг ранят в живот, лучше натощак идти на штурм, — возразил гардемарин.

— Пустяки… виноватого найдет! С полным ли желудком, с пустым ли, коли суждено — не избавитесь! Выпейте, право лучше… а то так холодно!

Моряк последовал совету — выпил рюмку коньяку и стал закусывать бутербродом с солониной…

— По местам, господа, по местам, — раздался в это время голос полковника Козелкова, начальника штурмовой колонны левого фланга, который, ковыляя раненной еще в турецкую кампанию ногой, обходил траншею.

Все офицерство бросилось поспешно на места — в траншее воцарилась мертвая тишина, нарушаемая приказаниями офицеров, отдававшимися вполголоса. Взоры всех обратились на правый фланг, где должен был быть взрывом подан сигнал к штурму.

Все солдатики, сняв шапки, крестились — лица были бледны, глаза неестественно горели…

Томительно подобное ожидание…

— Помните же, ребята, — слышался голос графа Орлова, — как взрыв — сейчас выскакивай за бруствер, стройся и быстрым шагом вперед; шагах в тридцати или сорока от стены — «ура» и бегом. На бреши залечь, оправиться и разом в штыки…

Земля дрогнула, заколебалась, люди в траншеях покачнулись, многие схватились друг за друга, чтобы не упасть, над восточной стеной крепости поднялось облако дыма и пыли со столбом всевозможных обломков и летящих фигур… Как один человек выскочили из-за бруствера охотники и апшеронцы… Начали выстраиваться… Какой-то солдатик, бледный, дрожащий, видимо ничего не сознающий от страха, поднял винтовку и, никуда не целясь, торопливо выстрелил… Как бы по мановению волшебного жезла затрещали выстрелы между не успевшими выстроиться людьми…

Полковник Козелков, граф Орлов, офицеры старались остановить эту беспорядочную стрельбу… Голоса их заглушались трескотней… Козелков, видя бесполезность словесных уговоров, прибегнул к помощи костыля, граф Орлов шашкой плашмя начал водворять порядок… Стрельба прекратилась, колонна, выстроившись, двинулась к мостику через ручей…

Текинцы не стреляли пока… На мостике началась давка… штыки со звоном цеплялись один за другой… Задние напирали на передних, многие с мостика сталкивались в воду, намокали до пояса, с трудом вылезали на берег, отряхивались и торопились занять свое место… На неприятельской стене вспыхнуло несколько дымков… Фельдфебель апшеронцев, видный, красивый мужчина, ничком рухнул на землю… Чаще, чаще зашлепали пули в эту скученную массу… Люди падали, убитые наповал, загромождая дорогу… Раненые старались выбраться из этой давки… Все время слышался зычный голос графа Орлова, ободрявший людей… Мостик перейден… Штурмовая колонна двинулась… Раздались звуки «марша добровольцев»… Страха как не бывало… А между тем эта грозная белая стена все чаще и чаще стала окутываться дымом, чаще и чаще падали люди… Граф Орлов в своем щеголеватом мундире шагах в десяти впереди колонны, с обнаженной шашкой шел ровным шагом, часто поворачиваясь и что-то крича солдатам… Оставалось до стены шагов около ста… Граф Орлов вдруг покачнулся, выронил шашку, левой рукой схватился за кисть правой… Через несколько мгновений он снова шел впереди, держа шашку в левой руке… Шагах в пятидесяти он снова упал и больше уже не мог подняться — фальконетная пуля раздробила ему бедро…

Прапорщик Усачев упал как скошенный — пуля раздробила ему колено… Колонна все редела и редела, оставляя за собой неподвижно лежащих в лужах крови убитых, умирающих в судорожной агонии, или раненых, со стоном отползающих назад… Все ближе и ближе подходили редевшие ряды к стене… Ясно виднелись черные папахи и длинные стволы фальконетов и винтовок, непрерывно извергавших дождь пуль… Громкое «ура» прогремело в горсти оставшихся в живых, стремительно бросившихся бегом вперед, с ружьями наперевес. Еще упали несколько человек, с разбегу уткнулись лицом в землю… Вот и ров… Люди прыгают в него… Несколько уже лежит у основания бреши, и берданки их непрерывно гремят почти в упор в эти коренастые, черномазые фигуры, по пояс высовывающиеся из-за стены с шашками, копьями и пистолетами… Гардемарин со своими охотниками был в нескольких шагах от рва, когда увидел текинца, целящего в него из какого-то неимоверно длинного ружья… Инстинктивно повернулся он правой стороной… Секунда ожидания… Удар, страшный по силе, но безболезненный, — в правую щеку… Револьвер выпал из руки, схватившейся за щеку, вся рука окрасилась кровью, что-то горячее лилось из горла за рубашку, рот наполнился какой-то кашей, кровь хлынула фонтаном из носа и изо рта… Медленно, неестественно осторожно опустился моряк на землю, сначала на колени, потом упал на руки… Выплюнул кровь и с нею пять зубов с осколками челюсти… Из простреленного горла не могло вызваться ни звука… Лужа крови около него все увеличивалась… В голове мелькали мысли: «Неужели это смерть?!» Пули щелкали около в землю; ни одной живой души около не было, мертвых было много, слишком много… В нескольких шагах лежал барабанщик, повернув как-то странно голову под грудь; на нем были длинные, не черненного товара сапоги, совсем рыжие… Они обратили на себя внимание моряка… Прямо против него, на бреши, шла рукопашная схватка… Летели комки земли из-за бреши, камни… Несколько солдатиков ползли по бреши, скатывались назад… Вот какой-то офицер вскочил на вершину… За ним бросились солдаты… Офицер перевернулся и, распростерши руки, упал навзничь… Гардемарин все это видел как в тумане… А кровь из него все лилась и лилась, а с нею вместе уходила и жизнь… А жить так хотелось, как никогда… Он хотел крикнуть: умираю, спасите, подберите меня! — но простреленный язык и горло не повиновались — только хлынула фонтаном кровь. Желая подняться с земли, он оперся левой рукой, и страшная боль в груди, дала ему знать, что и грудь прострелена… Рука подогнулась, и он упал на левый бок с глухим стоном, с сознанием неминуемой смерти…