Владимир Коротких - Черная заря Страница 47

— Ясно. Ну, теперь ты, Шестак, добавь чего-нибудь.

Шестак повел плечами:

— Да че тут добавишь? Если бы Микола не гакал, то все было бы нормально! — Он захихикал.

— Ну-ну, расскажи-ка нам, хлопец! — оживился прапорщик.

— Давай, рассказывай! — кивнул Андрей.

Шестак, почувствовав отсутствие злобы со стороны старших, начал бойко пересказывать ночное приключение:

— Как стемнело, подались мы с Миколой к складу. Подползли к ямке, которую он вчера днем прокопал, осмотрелись. Часовой в стороне, у другой палатки ошивается.

— Може, тоже чего копае, откуда мы знаем? — вставил Горчак.

— Не перебивай! — сказал Шестак. — Ну вот, значит, Микола мне сказал, где примерно его размер лежит. Я нырнул через ямку в склад, а там темень. Стал на карачках ползать, сапоги ему искать. Щупаю, вроде большие, в дырку Миколе подаю, а ему маленькие. У меня-то тридцать девятый, тоже редкий размер, поэтому после сорокового размера мне все большими кажутся. Надо было нам заранее смерок из проволоки сделать, тогда быстро нашел бы. Таскал, таскал ему сапоги — не подходят. Я сам уже запутался, где какие размеры лежат, все переворочал, не могу найти — и все тут. Вылез, говорю — нема, кончились, наверное. А Микола не верит.

— Ну як нема? — встрял Горчак. — Я ж сам бачив, шо воны булы! Решил сам полезть. Я ж зараз лопаточку саперную с собою на всякий случай прихватив, мало ли чего? Пидкопав ямочку побильше и к Шестаку занырнул. Сел на кучку с сапогами, меряю. Шестак тильки подносить успевае. Уси перемеряв, нема сапог! Ясно дило — расстроився я.

— Ага, сидит на куче, чуть не в слезы! — Шестак хлопнул ладонью себя по коленке. — А я в дальнем углу в это время среди других шмоток на сапоги наткнулся. Здоровенные! Как раз на его копыта! Я сразу понял — они. Говорю ему шепотом — давай сюда, Микола. А он, от расстройства, мне на весь полк — га?! Небось аж в караульной палатке слышно было — га?! Сколько раз я тебе говорил, хохол, брось гакать во всю глотку! Нет ведь, чуть что неясно, сразу — га! Вот и прогакал дембельские протекторы! Тут, конечно, сразу весь караул у палатки собрался. Я-то слышу, что за палаткой уже шушукаются, лопатку саперную сховал, — Шестак полез под кучу с сапогами и вытащил из-под нее лопатку, — и говорю ему, полезли, Микола, сдаваться. Скажем, что просто так лазили, мол, гуляли неподалеку, дырку увидели и слазили для интереса посмотреть. Я первым вылез и уже начал эту брехню выдавать, но куда там, Микола же сапоги оставить не мог, переобулся. — Шестак посмотрел на Горчака. — Ты че, думал, их не заметят, если ты сам после такой прогулки грязный, как крот, а сапоги на тебе блестят, как у кота яйца! От хохол, с поличным сдал!

Прапорщик, слушая их болтовню, развеселился:

— Ну да! Гуляли они после отбоя в зоне караула, по-пластунски на пузе ползали и случайно в дырку заползли! Вы в следующий раз поближе к сортиру ползайте, там тоже дырки имеются! Забирай их, командир! — он посмотрел на Андрея. — А то мне штаны сменить придется.

Андрей, сдерживая смех, строго скомандовал:

— В палатку, бегом марш!

Когда бойцы галопом выбежали из склада, прапорщик сказал:

— Что с ними сделаешь? Они не одни такие. Я вчера видел, как этот здоровяк на сапоги облизывался, поэтому подальше их и закинул, опасался, что днем сопрет. И правда, размерчик его редко привозят. — Он слез с кучи обмундирования, отпер ключом дверь в фанерной перегородке, отделяющей небольшое помещение в палатке, и позвал Андрея.

— Зайди сюда.

Андрей вошел за ним. Внутри стоял небольшой письменный стол, на котором лежали стопкой амбарные журналы.

Прапорщик открыл журнал, что-то в нем записал и, указав пальцем в одну из граф, подал Андрею ручку:

— Распишись здесь.

Андрей поставил подпись. Прапорщик закрыл журнал и протянул ему сапоги:

— Отдай бойцу, пусть носит на здоровье.

— Спасибо, извини, что так вышло. — Андрей пожал ему руку.

— Ладно, всякое бывает. Пошли, мне все складские палатки надо потуже утянуть и закрепить.

— Чтоб не лазили?

— Нет, «афганец» скоро будет — ветер из пустыни, с бурей.

Выходя из палатки, Андрей указал на сваленные в дальнем углу ботинки для формы южного образца и поинтересовался:

— А ботинки чего не выдаете?

— Выдавали раньше, теперь перестали, сапоги лучше.

— Они же легче сапог?

— Конечно, легче, только хуже. Шнурки рвутся, но их можно и проволокой зашнуровать. Но к ним еще носки полагаются, а в носках ноги сильно потеют, да и протираются они быстро, не напасешься. Потом, песок, пыль в них попадают, от этого мозоли, грибок, короче, одни проблемы. Так что лучше сапога военная наука пока еще ничего не придумала — портяночку сухим концом перемотал, и снова ходок, ни вода, ни грязь — все побоку. У тебя какой размер?

— Сорок второй.

Прапорщик вытащил из кучи ботинки сорок второго размера.

— Держи, сандалии сделаешь — носы оставишь, пятки обрежешь, отличные шлепанцы получатся. Будешь в свободное время по полку ходить.

Они вышли из душной складской палатки. Прапорщик указал рукой в сторону пустыни.

— Смотри, видишь, пустыня загуляла, после обеда тут ни черта видно не будет. Пока. — Он скорым шагом пошел к другой палатке.

Над пустыней поднимались языки песка, плотной пеленой покрывая барханы, а в воздухе над полком веял приятный чистый ветер, без намека на песчаную бурю. Андрей, держа в руках сапоги и ботинки, пошел обратно. Из-за первой же палатки ему навстречу вывернулись два виноватых лика Горчака и Шестака.

Андрей, глядя на этих бывших аморальных, но теперь прозревших типов, сказал:

— Исповедовать не буду, а грехи уже отпустил. — Он протянул Горчаку сапоги: — Тебе подарок от начсклада к Дню Парижской коммуны, держи, выстрадал. Ты, Микола, как на дембель придешь, сразу в драматический кружок запишись, в тебе Гамлет загибается.

Довольный Горчак, приняв дорогой подарок, качнул головой и сказал:

— Ни-и-и, шо вы, я на Гамлета не гожуся, я ж добрый, разве ж я смогу эту, как ее там, Дездемону придушить?!

Андрей махнул рукой и засмеялся, подавая Шестаку ботинки:

— А это вам исправительная работа — сандалии мне сварганите. Ясно?

— Так точно! — ответили они хором.

Шестак, взяв ботинки и потирая ладони, сказал Горчаку:

— Ну, Микола, подставляй горб!

Горчак повернулся к нему спиной и наклонился. Шестак, запрыгнув ему на спину, объяснил ситуацию:

— Мы поспорили, если вы нас сразу простите, то Микола меня до палатки покатает. Поехали, Савраска! Давай рысцой!

Горчак, с седоком на спине, повернулся к Андрею и спросил:

— Товарищ старший лейтенант, а когда же день этой самой коммуны?

— Хрен его знает! — ответил Андрей и пошел дальше.

Шестак, обогнав его, с воплями и свистом, размахивая ботинками и сапогами, поскакал на Горчаке к палаткам, но потом спрыгнул на землю и побежал в сторону дороги, восклицая на бегу:

— Гляньте-ка, кто идет! Орешин вернулся! Серега!

Андрей увидел вдалеке бойца, идущего в их сторону. Кисти его рук были перебинтованы. Он вслед за Шестаком и Горчаком тоже побежал ему навстречу.

Орешин приложил перебинтованную ладонь к виску:

— Товарищ старший лейтенант, рядовой Орешин прибыл…

Они не дали ему договорить, по очереди обнимая его, осторожно поднявшего кверху перебинтованные руки.

Аккуратно сняв вещмешок, он передал его Шестаку и сказал:

— Подлечился. Больше в госпитале лежать не захотел, надоело. С попутной колонной добрался. Мне там, — он указал на вещмешок, — врачи мазей и лекарств наложили. Тут долечусь, при санчасти. А нового бэтээра во взвод еще не пригнали?

— Нет, Сережа, пока не пригнали, но пригонят. Куда денутся! — ответил Андрей. — Тебе еще долечиться надо, нарулишься еще! — Андрей радостно обнял его за плечи.

— А про остальных из госпиталя ничего не слышно?

— Пока ничего, ждем письма. Пошли к нашим! — сказал Шестак.

Палатка вмиг заполнилась ликованием бойцов, тискавших Орешина в объятиях. Андрей отозвал Шестака и строго сказал:

— Я думаю, что Орешин, кроме лекарств и мазей, еще кое-что из госпиталя привез. Вертолетчики наверняка снабдили его в дорогу, — он щелкнул пальцем по кадыку. — Смотри, только перед отбоем и чтоб все тихо было, понял?

Шестак понимающе кивнул.

Андрей ушел, оставив бойцов.

Начальник склада оказался прав. К обеду ветер резко усилился, словно стремясь вымести всю пыль с территории полка. Генеральная уборка, устроенная природой, продолжалась около двух часов. Затем ветер внезапно стих, и пыль постепенно осела на землю. Над пустыней же качался огромный песчаный парус, полностью закрывающий горизонт. Зрелище было непривычным и странным — всего в километре от них бушевала песчаная буря, а в полку стояли тишина и безветрие. Андрей вышел за палатки и с интересом наблюдал эту картину, ожидая разворота событий. Через непродолжительное время парус из пустыни своим верхним краем потянулся по небу к расположению полка и быстро закрыл солнце. В лицо Андрею пахнуло жаром и ударило сильным порывом ветра, который, впрочем, тут же стих, точно затаился, готовясь к атаке. Скоро на смену ему пришел ураганный завывающий поток, с большой силой толкающий Андрея назад, так что больше секунды устоять на месте было невозможно. Андрей из интереса пытался двигаться навстречу ветру, но тело, казалось, налилось чугуном. Согнувшись, он смог все же сделать несколько шагов вперед, но, подняв глаза, увидел, что пустыня стремительно двигалась в его сторону множеством рыжих вихревых потоков, катящихся по земле, как противоминные катки впереди тягача. Ему стало жутковато, и он, отвернувшись, побежал, скорее полетел, слегка отталкиваясь ступнями от земли, так быстро и легко, что едва смог остановиться у двери своей комнаты, не ударившись об нее со всего маха. С неба свалился песок, сильно секущий лицо и руки, а за ним и мучнистая пыль, погрузившая в рыжий полумрак окружающее пространство, скрыв палатки, постройки и технику, затрудняя почти до невозможности дыхание и забивая глаза. Андрей с трудом раскрыл дверь и ввалился в комнату.