Здесь, под небом чужим - Валерий Дмитриевич Поволяев Страница 49

Борис Веретенников – крестьянин из Гуляй-Поля, потом рабочий в Петербурге, эсер, с 1918-го – анархо-коммунист, в июле 1919-го убит белыми.

Петр Гавриленко – крестьянин из Гуляй-Поля, анархо-коммунист с 1905–1907 годов, расстрелян красными в Мелитополе в 1920 году.

Василий Куриленко – крестьянин из села Новоспасовки, образование начальное, убит красными летом 1921 года.

Виктор Белаш – крестьянин из села Новоспасовки, анархист, взят в плен красными в 1921 году».

Что касается Белаша, очень толкового махновского штабиста, то он остался жив, его не расстреляли, он долгое время работал бухгалтером в какой-то мелкой артели, выпускавшей то ли пуговицы для кальсон, то ли крючки для штанов и в молотилку репрессий угодил лишь в тридцать седьмом году. Видать, Белаш знал некую тайну, которая сохранила ему жизнь – вполне возможно, тайну махновского золота…

Скорбный список потерь продолжил Александр Калашников.

«Калашников – образование низшее (городское училище), прапорщик в годы Первой мировой войны, с 1917-го – секретарь организации анархистов в Гуляй-Поле, убит красными в бою летом 1920 года.

Михалев-Павленко – крестьянин из Великороссии, в Гуляй-Поле с начала 1919-го, у махновцев занимался саперными работами, расстрелян красными 17 июня 1919 года.

Федор Щусь – крестьянин из села Б. Михайловка, бывший матрос, в июне 1921-го убит красными в Полтавской губернии.

Иван и Александр Лепетечко – крестьяне из Гуляй-Поля, анархисты, Александр расстрелян красными в июне 1920 года в Гуляй-Поле»[5].

Эти двенадцать человек были у батьки самыми талантливыми командирами. В конце концов в живых из них не осталось ни одного…

Махно спешно уходил от преследования. Это стало обычным в его жизни – лихо гикая, отрываться от погони либо, круто развернувшись и прикрыв телами коней мчавшиеся позади тачанки, нестись навстречу красной лаве. Батька был изворотлив, изобретателен, ему всегда сопутствовала удача.

Вместе с махновцами на тачанках ездили и женщины – Галина Кузьменко и Феня Гаенко.

Галя почернела, подурнела, стала какой-то чужой, далекой, – и вместе с тем была близка и очень дорога Махно. Как никогда дорога. Глядя на нее, батька ощущал, как внутри у него рождается тепло и одновременно он чувствовал свою вину – эта женщина мотается вместе с ним по горам, по долам, делит пополам все тяготы, хотя достойна совершенно иной доли, – Махно подавленно улыбался и отводил глаза в сторону.

Как-то он спросил у нее:

– Ну что с ребенком, Галя? Будет у меня сын или нет?

Галина в ответ тихо вздохнула:

– Пока не будет, Нестор. Беременность была ложной. Ошибочка вышла.

Махно долго смотрел на нее, взгляд был неверящим, – потом проговорил севшим трескучим голосом, переходящим в шепот:

– Жаль… Мне так хотелось сына.

– Мне тоже, – призналась Галина.

Он прикоснулся губами к ее волосам.

– У нас все еще будет… Ты, моя хорошая, моя маленькая.

Галина не выдержала, всхлипнула. От таких слов, с таким теплом произнесенных, кто угодно завсхлипывает.

И вот они снова пытались оторваться от наседающих красных – батьку преследовал один из полков Первой конной армии: на станцию Ульяновка прибыл большой эшелон, из которого выгрузилось почти полторы тысячи кавалеристов и двенадцать броневиков. Отдельно от броневиков на землю поставили роскошный, покрытый черным лаком автомобиль самого командарма Семена Михайловича Буденного.

Махновцам удалось оторваться от преследования; сделали они это, по обыкновению, умело – словно бы сквозь землю провалились, а через некоторое время появились там, где их ожидали меньше всего, – подле штаба наседающей красной конницы. Только конница ушла вперед, а маломаневренный штаб застрял – штабисты еще только прикидывали, куда им лучше всего двинуться, чтобы пыли на сапогах осело поменьше.

Погода стояла – загляденье. Солнышко жарило так, будто собиралось испечь землю, словно буханку хлеба. Несколько свободных от караульной вахты бойцов охраны штаба разделись по пояс и теперь подставляли солнцу свои голые белые тела.

Буденный сидел в хате и мрачно поглядывал на полуголых бойцов в распахнутое оконце.

– Сваритесь ведь, как лягушки, – недовольно бурчал он, – шкура вся слезет…

Несколько человек сгрудились около автомобиля командарма, разглядывали его, трогали руками и восхищенно цокали: хор-роша механизма!

Неожиданно неподалеку прогрохотал гром, и через несколько секунд раздался разбойный свист – в село принесся снаряд, выпущенный из махновской пушки.

Следом на главную сельскую площадь лег еще один снаряд.

Буденный невольно застонал:

– А ведь это Махно!

Командарм поспешно выскочил во двор, к автомобилю. С другой стороны двора, сипя испуганно, подбежал шофер, лицо у него было в крови – зацепило осколком стекла, шофер прыгнул за руль, проверил рычаг скоростей – на месте ли, выдвинул кривую скобку газа и вновь выскочил из-за руля – заводить мотор.

Автомобиль фыркнул, выплюнул из железного горла синий вонючий сгусток, снова фыркнул – мотор был теплый и много времени на его разогрев не потребовалось. Вскоре он, похрипывая, плюясь дымными сгустками, – бензин, которым шофер заправил бак, был некачественным (и тогда перед водителями стояла эта проблема, не только сейчас) – выехал за ворота.

– Давай к станции, – скомандовал Буденный. – Дуй аллюром три креста!

Аллюр три креста означал, что мчаться надо было на предельной скорости.

Низко над автомобилем, заставив Буденного пригнуться, пронесся снаряд, вспахал землю метрах в восьмидесяти от машины. Просвистевшие осколки не задели ни командарма, ни водителя. Только один или два железных заусенца щелкнули по корпусу машины, ободрали дорогой лак, этим дело и закончилось.

– Гони к станции! – вновь скомандовал Буденный.

Шофер лихорадочно закрутил руль, колеса машины подняли на деревенской улице пыль, которая быстро смешалась с пылью махновских снарядов. Из-под автомобиля во все стороны посыпались обезумело закудахтавшие куры, под крыло угодила ободранная деревенская собака, взвизгнула предсмертно, в следующий миг ее с силой отшвырнуло в сторону, и собака затрепыхалась в придорожной канаве.

Буденный оглянулся. В конце длинной улицы появились конники. Это были махновцы.

– Быстрее! – выкрикнул Буденный раздраженно. – Еще не хватало угодить в руки этим басурманам! – Усы у него распушились, задергались.

Командарм был человеком храбрости великой, погибнуть в бою не боялся, в сторону костлявой старухи с косой лишь брезгливо поплевывал, а вот попасть в плен боялся.

Боялся не потому, что в ста случаях из ста там его ждала мучительная смерть, – боялся позора.

– Быстрее!

Но не повезет, так не повезет. Едва выскочили за околицу (со станции Буденному уже шла подмога, хотя по ярости и натиску она уступала махновской сотне, но все-таки это была конная подмога, усиленная двумя броневиками), как автомобиль зачихал, задергался. От крайней избы, из двора, перемахнув ловко через плетень, вынесся на коне адъютант Буденного, совсем еще мальчишка, только что с курсов красных командиров, безусый и розовощекий, за адъютантом вымахнули еще двое всадников – свои, из штабной охраны, Буденный, успокаиваясь, подумал, что они вряд ли позволят махновцам взять его в плен… Но невезение есть невезение, это как кирпич на голову…

Когда миновали крайнюю, стоявшую уже в поле хату, водитель,