Юрий Гладышев - Я назову его имя Страница 5

— Послушай, сопляк, ты кому сказки рассказываешь? Я восемь лет в органах. У меня комбриги на допросах плакали, но каялись. А ты кто такой? Пацан, ты даже врать не умеешь. А ну-ка встань.

Сергей поднялся. Капитан подошёл к нему.

— Какого роста был немец, который в тебя стрелял? Отвечай! Быстро! Выше, ниже тебя?

— Выше.

— Как он стрелял? От пояса, с плеча? Ну, говори.

— С плеча.

— Садись, — сказал капитан и сам опустился на стул. На его лице было написано удовлетворение. — Всё, Тимошин: как говорится в теоремах, что и требовалось доказать. Входное отверстие пули у тебя ниже выходного. А что это значит? А это значит, что стреляли снизу. И если в тебя действительно кто-то стрелял, то был он ростом около метра.

Сергей не сразу сообразил, о чём говорит особист; наконец, понял.

— Так я ведь лежал.

— Лежал? Может, и лежал. А скорее всего, сидел и, разувшись, пальцем ноги жал на спусковой крючок. А ещё, может, хорошей веточкой с сучком или шомполом, обмотанным тряпочкой, чтобы не соскользнул. Способов много. Не ты первый такой хитрожопый. Всё, устал я от тебя. Степанов!

В дверях тотчас появился сержант, который привёл Сергея сюда.

— Я, товарищ капитан!

Сергей понял, что особист уже решил его судьбу.

— Товарищ капитан!

— Гражданин капитан, — поправил особист.

— Гражданин капитан, но ведь как в меня немец стрелял, видел Прохор Степанович, он его и заколол штыком.

— Какой ещё Прохор Степанович? — недовольно спросил капитан, укладывая бумаги в папку.

— Солдат из нашего взвода.

— Да-a? А фамилия у этого солдата есть?

— Есть, но я её не знаю.

— Ладно, разберёмся с твоим Прохором Степановичем, — капитан покачал головой. — Странная ты личность, Тимошин: чем больше с тобой говоришь, тем больше вопросов возникает. Степанов, запри этого цуцика в баньке да часового поставь.

Сержант подошёл к Сергею:

— Ремень, головной убор снять, вывернуть карманы.

«Здравствуйте, уважаемая Галина Васильевна.

К сожалению, вынужден огорчить Вас: я не тот человек, за которого Вы меня приняли. Но я знал Вашего брата, Шинкарёва Алексея Васильевича. В 1942 году мы с ним служили в одной воинской части. В июле того же года он погиб, это я могу достоверно утверждать.

Галина Васильевна, если у Вас есть желание, я мог бы показать Вам место гибели Вашего брата и, возможно, место захоронения. Но для этого мы должны встретиться в городе Волгограде. Если у Вас возникнут финансовые затруднения, я готов оплатить проезд. Я понимаю, что при прочтении этого письма у Вас могут возникнуть вопросы.

Уверяю Вас, что в случае нашей встречи я всё объясню. Жду Вашего решения. До свидания».

Шинкарёв отложил авторучку. Трудно дались ему эти несколько строчек. Много важных решений принимал Алексей Васильевич за свою жизнь. Но решение написать это письмо было для него, пожалуй, самым важным и трудным. Была ли альтернатива? Была.

Можно было не отвечать на письмо этой женщины. Вряд ли бы она предприняла что-нибудь для дальнейших поисков. Хватило бы у неё сил и возможностей для этого? Скорее всего, нет. И тогда бы всё осталось по-прежнему.

Но вопрос в том, смог бы он на закате лет взвалить на себя ещё один тяжкий груз неправды, помимо того, что нёс все эти годы. Трудно сказать, верил ли Шинкарёв в Бога, но в неотвратимость расплаты он верил.

Алексей Васильевич подошёл к окну. На улице светало. Как незаметно прошла ночь!

В бане Сергей просидел до следующего утра. Сначала он места себе не находил от обиды, от несправедливости обвинения. Но постепенно Сергей успокоился: особист найдёт Прохора Степановича, и всё разъяснится. С этой мыслью он, стараясь не тревожить рану, лёг на полок и закрыл глаза. Баньку, видимо, давно не топили, снизу, из сливной ямы, пахло тиной. Свет из крошечного окошка еле пробивался.

По-разному действуют на людей нервные потрясения, но у всех одинаково они забирают душевные силы, которые надо восстанавливать. Сергей уснул.

Разбудил его солдат, принёсший завтрак. Круглолицый, узкоглазый, небольшого роста, но крепкого телосложения, он был похож на китайца. Сергей никогда не видел китайцев, но представлял их именно такими, как этот солдат.

«Китаец» поставил на лавку котелок с кашей, кружку с чаем, положил на кружку хлеб.

— Ешь, скоро ехать, — сказал «китаец» на чисто русском языке и вышел.

Сергей хотел спросить, куда ехать, но было уже поздно.

Наверное, «ехать» со словом «идти» спутал, нерусский же. Сергей спустился с полка и взялся за котелок. Несмотря на все вчерашние неприятности, он с аппетитом съел перловую кашу, выпил чай. Только Сергей поставил пустую кружку, дверь открылась, и появился «китаец». За дверью стоял, что ли?

— Поел? Пошли, капитан зовёт.

Перешагнув порог хаты, Сергей увидел особиста, складывающего какие-то бумаги в брезентовую полевую сумку.

— А, сказочник! Ну что, надумал правду говорить?

— Я рассказал правду, товарищ капитан, — Сергей специально интонацией выделил «товарищ».

Особист, лишь на мгновение оторвавшись от своего занятия, хмыкнул:

— Значит, не надумал. Ну и дурак. Ладно, и без того улик хватает. Я предупредил: это я тут с тобой беседы беседовал, а в трибунале долго разговаривать не будут.

Капитан, закончив укладывать сумку, подошёл к окну.

— А вот и почтовая карета прибыла. Асербаев! Вошёл «китаец». Особист показал ему на сумку:

— Документы передашь лично начальнику особого отдела дивизии. С арестованного глаз не спускать, в случае попытки к бегству применить оружие на поражение. Понятно?

— Так точно, товарищ капитан.

— Ну, всё, прощай, Тимошин.

— Гражданин капитан! — Сергей понял, что происходит что-то необратимое. — Что, следствие уже закончено? А как же Прохор Степанович? Вы с ним разговаривали?

Капитан подошёл вплотную к Сергею:

— Красноармеец Легашин Прохор Степанович, пока некоторые по кустам сидели и думали, как бы половчей что-нибудь себе прострелить, геройски погиб при штурме высоты. Увести.

— Выходи, — Асербаев повёл стволом автомата. Сергей не помнил, как вышел из хаты, как шёл к калитке. В голове прокручивались одни и те же кадры: Степаныч машет рукой и уходит по траншее туда, где стреляют. Как он тогда, перед атакой, сказал: «Смерть мгновенна, а позор — навсегда». Степаныч уходит по траншее, а вместе с ним уходит и последняя надежда на правду, на избавление от позора.

— Эй, почтарь! Проспишь царствие небесное. Оружие-то подбери, чай, не один поедешь.

Сергей увидел лошадь, запряжённую в подводу. На подводе какой-то солдат протирал глаза. Сергей обомлел от неожиданности: это же Алёшка! Точно, Алёшка Шинкарёв. Как он тут оказался?

Алёшка тем временем, распекаемый сержантом, наводил на телеге порядок. Он поправил холщовый мешок, который был хоть и полным, но, по-видимому, лёгким, подтянул поближе к себе винтовку. И только после этого поднял глаза.

— Серёга! Ты? — Алёшкин рот расплылся в улыбке.

— Это что, твой знакомец? — спросил сержант. — Этого ещё не хватало.

Алёшка наконец понял, что к чему. Да и нетрудно было догадаться: Сергей был без ремня, в пилотке без звёздочки, сзади стоял «китаец» с автоматом наизготовку.

— Так, боец, — сержант сделал строгое лицо, — я не знаю, кто он тебе — друг, сват, брат; сейчас он для тебя — арестованный. На время движения в штаб дивизии ты поступаешь в подчинение вот к нему, — сержант показал на «китайца», — ефрейтору Асербаеву, и являешься таким же конвоиром, как и он. Что из этого следует? А из этого следует, что ты несёшь полную ответственность за доставку арестованного в особый отдел дивизии. Понятно?

— Так точно.

— И никаких разговоров по дороге. Асербаев, проследишь. Всё, езжайте.

Уселись. Алёшка тронул вожжи, крикнул:

— Но, пошла!

Хутор проехали молча. Алёшка пару раз оглянулся, Сергей уловил его удивлённо-сочувствующий взгляд.

Выехали за околицу, впереди степь, изрезанная оврагами, холмы, и на самом горизонте небольшой лесок.

— Товарищ ефрейтор, — обернулся Алёшка, — с арестованным нельзя разговаривать, а с тобой можно?

— Разговаривай, — ответил «китаец».

— Тебя как зовут?

— Миша.

— А на самом деле?

— Зови Мишей.

— Ну ладно. Миша, ты кто по национальности?

— А что, на русского не похож?

Алёшка засмеялся:

— Не очень.

— Ну, тогда казах.

— А почему по-русски так хорошо говоришь?

— Я в Усть-Каменогорске родился, это рядом с Алтаем, там много русских живут.

— Слушай, Миша, а что арестованный натворил? Сержант сказал, что я теперь тоже вроде как конвоир, так что должен знать.

— Самострельщик он, воевать не хочет.