Юрий Гладышев - Я назову его имя Страница 4

Тамаз вышел из палаты. Минут через пять он вернулся, но не с медсестрой, а с мужчиной в командирской форме. Его лицо показалось Сергею знакомым.

— Ну, как мы себя чувствуем? — спросил вошедший, присаживаясь на край кровати.

— Он себя хорошо чувствует, товарищ военврач, кушать хочет.

Военврач недовольно посмотрел на Тамаза:

— Помолчите, Мамуладзе, я вас не спрашиваю.

— Чувствую себя нормально, — сказал Сергей.

— Ну, положим, чувствовать себя нормально вы будете недельки этак через три-четыре. Дайте-ка руку.

Нащупав пульс, врач достал из кармана часы; в наступившей тишине было слышно, как они тикают.

— Так, — он убрал часы, — а теперь давайте сядем, — он размотал бинт, который прижимал руку к туловищу. — Тихонько пошевелите рукой. Больно? — Да.

— Где больнее?

— Сзади, возле лопатки.

— Ясно. Прижмите руку, — сказал врач. — Удивительное у вас ранение: в таком месте — и ни одной кости не задето. Но фиксирующую повязку мы пока оставим, не помешает.

Закончив бинтовать, военврач встал и направился к раненому, лежащему в углу.

Сергей хотел было спросить, почему его не отправили в медсанбат со всеми, ведь ранение у него не такое уж лёгкое, но передумал. Подумает ещё, что он в тыл напрашивается.

Военврач пробыл у дальней койки недолго. Уже подходя к выходу, остановился:

— Да, Мамуладзе, проводите товарища в столовую. Последующие пять дней прошли без каких-либо особых происшествий. На передовой стояло затишье. Поэтому раненых на полковой медицинский пункт не поступало. Только один раз принесли разведчика с пулевым ранением в ногу, но долго он здесь не задержался. Отправили в госпиталь. Нетранспортабельного раненого тоже увезли. Тамаз где-то нашёл шахматную доску, шашки и сделал из этого нарды, и они целыми днями бросали кубики. С Сергея сняли фиксирующую повязку, сменив её на перевязь, которая надевалась на шею. Военврач появлялся редко. В основном на медпункте хозяйничал военфельдшер Сёмин. Он проводил ежедневные осмотры, следил за порядком. Мамуладзе и Тимошина военфельдшер называл курортниками. Но для Сергея «курорт» неожиданно кончился, когда в палату зашёл незнакомый сержант с автоматом.

— Кто тут Тимошин? — спросил он, но, посмотрев на Сергея с Тамазом, уверенно ткнул пальцем в сторону первого. — Одевайся, пошли.

— Куда? — удивился Сергей.

— В особый отдел.

Тамаз вскочил с койки.

— Слушай, уважаемый, какой особый отдел? Зачем особый отдел?

— Ты тоже туда хочешь? — невозмутимо спросил сержант.

Мамуладзе посмотрел вопросительно на Сергея. Сергей и сам не понимал, в чём дело. Он молча стал натягивать штаны. С гимнастёркой из-за больного плеча вышла заминка. С помощью Тамаза её кое-как удалось надеть. Он же помог обуться.

Сержант терпеливо ждал. Когда Сергей оделся, кивнул на дверь:

— Пошли.

На единственной улице хутора было полно военного люда. По всей видимости, здесь располагались тыловые службы полка. Сержант рукой показал направление движения, а сам пошёл сзади. Ведёт как под конвоем, подумал Сергей. Он заметил, что встречные командиры и солдаты смотрели на него как-то по-особенному — видимо, знали, где служит сопровождающий сержант. Прошли метров двести.

— Сюда, — сержант кивнул на небольшую хату справа.

Зашли в ограду, поднялись на крыльцо. В сенях сержант, скомандовав: «Подожди», — приоткрыл дверь и кому-то доложил:

— Товарищ капитан, Тимошин доставлен.

Затем обернулся к Сергею:

— Заходи.

Сергей перешагнул порог. Комната с русской печью, посредине стол, за столом человек в военной форме. Сидящий поднял голову, с минуту молча смотрел на Сергея. Ещё вполне молодое лицо, а волосы уже с проседью. Но основное, что бросалось в глаза, — шрам, длинный шрам проходил через всю левую часть лица; начинаясь на лбу, он обрывался на щеке возле рта.

— Как здоровье? Рана не беспокоит? Доктор говорит, что идёшь на поправку, — наконец заговорил капитан.

— Так точно, товарищ капитан.

— Это хорошо. Проходи, садись.

Сергей подошёл к столу, сел на табурет. Капитан взял со стола лист бумаги.

— Итак, ты у нас Тимошин Сергей Михайлович, тысяча девятьсот двадцать четвёртого года рождения, призван из города Омска, комсомолец, стрелок третьей роты второго батальона.

— Так точно.

Капитан положил лист и, откинувшись на спинку стула, опять стал разглядывать Сергея. Неуютно было под этим взглядом. Сергей опустил глаза.

— Я капитан Шевелёв, старший оперуполномоченный особого отдела дивизии. Догадываешься, зачем тебя вызвали?

— Никак нет.

— Чем до призыва занимался?

— Работал на заводе.

— Пролетарий, значит, — капитан поправил наплечный ремень портупеи. И вдруг со всего маха грохнул кулаком по столу. — Так что же ты, гнида, рабочий класс позоришь?! Встать!

Сергей вскочил, сзади загремела упавшая табуретка.

— Товарищ капитан, я не пони…

— Товарищ! Я трусам и дезертирам не товарищ! — шрам на лице особиста стал багровым. — Рассказывай, сукин сын, как ты себе плечо прострелил. На комиссацию, сволочь, рассчитывал?

Сергей стоял ошарашенный: что он такое говорит? Обида комом подступила к горлу.

— Тов… — он запнулся. — В меня стрелял немец, в их окопах. А вы, вы…

— Да ты садись, — неожиданно спокойно сказал капитан.

Сергей продолжал стоять, совершенно сбитый с толку внезапными перепадами в настроении особиста.

— Садись, говорю.

Поставив трясущимися от волнения руками табурет, Сергей сел. Капитан неторопливо закурил, затем подвинул к краю стола лист бумаги:

— Читай.

Сергей взял бумагу, стал читать.

«Начальнику медико-санитарной службы военврачу 3-го ранга Сокольскому Н. О.

Рапорт

Доношу до Вашего сведения, что 16 июля 1942 года мною был произведён осмотр раненого красноармейца Тимошина С. М. Первоначальный осмотр показал наличие у Тимошина С. М. сквозного пулевого ранения в область между левым плечевым суставом и ключичной костью. Наличие ожога кожного покрова и вкрапление несгоревших пороховых частиц вокруг входного отверстия указывает на то, что выстрел, в результате которого произошло ранение, произведён с очень близкого расстояния. Данный факт может свидетельствовать о членовредительстве.

Военфельдшер ПМП Сёмин В. М. 16.07.42 г.

Командиру ООО-го стрелкового полка подполковнику Белоногову И. К.

Рапорт

По существу рапорта военфельдшера Сёмина В. М. могу доложить следующее:

С выводом о том, что ранение красноармейца Тимошина С. М. произошло в результате выстрела с близкого расстояния, согласен. Было ли это актом членовредительства, утверждать не могу.

Начальник МСС полка военврач з-го ранга Сокольский Н. О.

18.07.42 г.».

В левом верхнем углу размашистым почерком было написано:

«Передать на рассмотрение в особый отдел. Ком. полка п/п-к (подпись). 21.07.42 г.».

— Ну, прочитал? — капитан ткнул окурок в пустую банку из-под тушёнки. — Вот это, — он взял рапорт и положил в картонную папку, — называется факты. А то, что ты мне тут пытаешься втюхать, называется дачей ложных показаний и трибуналом, который скоро будет тебя судить; твоё враньё приветствоваться не будет. Признаешь свою вину перед советским народом — пойдёшь в штрафную роту, а будешь врать — показательно шлёпнут перед строем полка. Так что давай рассказывай, облегчай душу.

Сергей сидел, смотрел на особиста. Как быстро в жизни всё может перемениться. Ещё час назад он играл в нарды, смеялся над шутками Тамаза, а сейчас ему предлагают выбор между штрафной ротой и расстрелом. Может, это сон? Да нет, вот самый настоящий оперуполномоченный, и, похоже, он действительно считает его, Сергея, самострелом.

— Мы пошли в атаку, добежали до фашистских позиций, там, в траншее, я боролся с немецким солдатом, и он в меня выстрелил из моей винтовки.

— Стоп, — капитан хлопнул ладонью по столу, — значит, ты не отрицаешь, что ранен из собственной винтовки?

— Нет.

— Хорошо. Теперь разберёмся с немецким солдатом. Как у него оказалась твоя винтовка?

— Он её у меня отобрал.

— Вот как. Отобрал, значит. Зачем? У него что, своего оружия не было?

— Почему? Был у него автомат, но он его уронил. Капитан захохотал. Этот хохот был так же неожидан, как и недавняя вспышка гнева. Только что с серьёзным видом задавал вопросы, а сейчас едва не падает со стула от смеха. Закончив смеяться, особист покачал головой:

— Детский сад какой-то: отобрал, уронил, боролись.

Он встал, подошёл к окну.

Даже глядя на спину капитана, чувствовалось, что сейчас опять произойдёт взрыв гнева. И действительно, когда тот повернулся, Сергей увидел искажённое злостью лицо. Шрам опять налился кровью. Но на этот раз особист не кричал, а, наоборот, говорил тихо, чётко выговаривая каждое слово: