София Черняк - Луч во тьме Страница 5

Петр Леонтьевич непременно расскажет Кочубею об этом рыжем, ибо ясно, что он водится с гестаповцами.

Вечером Тимченко все и выложил Григорию. Кочубей внимательно слушал.

— Говорите, на Василия Загорного похож? Вот и спросите Василия: «Рыжий, случайно, не доводится тебе братом?» Непременно спросите, а дальше видно будет.

Петр Леонтьевич так и сделал. Вопрос заведующего складом встревожил Василия. Он посмотрел на старика и сказал:

— А как же, — брат родной… Разве ты не знал, что нас, всех братьев Загорных, шестеро и сестер трое. А рыжий Борис работает инженером.

— Инженером? Странно! С чего это инженер возле проходной торчит, а?

— Тебе-то что, старый черт?! Ну, беги в гестапо и выдай брата, — набросился на него Василий.

— Дурак ты, вот что, — спокойно бросил Петр Леонтьевич и ушел, а сам подумал: «Посмотрим, что же дальше будут делать эти братья? Если рыжий честный парень, непременно испугается, что им заинтересовались, и скроется куда-нибудь. Ну, а если это гестаповский прислужник, наплевать ему на то, что какой-то Петр Леонтьевич интересуется им».

Проходит день, второй. Старик глядит — рыжего в самом деле не стало, словно сквозь землю провалился. Значит, испугался!

Как-то приходит на склад Василий:

— Здоровеньки булы, Петр Леонтьевич! Просьба к тебе. Только не знаю, как и сказать… Семья у меня, понимаешь, — трое детей, да еще чужому человеку приют дал, а работаю один. Поддержи, век благодарен буду. Дай бутылку машинного масла, на хлеб обменяю…

— А почему же тот человек, что у тебя живет, не работает? — спросил Тимченко, а про себя подумал: «Пришел парень проверить, кому я служу — нашим или немцам… Вижу тебя, дорогой, насквозь, словно тот стаканчик».

— Почему не работает? — почесал затылок Василий, затем наклонился к старику и зашептал: — Коммунист он, этот человек, — вот почему.

— Ничего я не слышу, что ты там шепчешь… А насчет масла — подумаю. Зайди дня через два.

Когда Петр Леонтьевич рассказал об этом Григорию, тот воскликнул:

— Дайте ему масла, непременно дайте! Мне кажется, братья Загорные — наши люди. Смелей знакомьтесь с ними. Я убежден, они хотят привлечь и вас к делу. Им нужен ваш склад, разве вы не понимаете?

Через два дня Василий Загорный пришел на склад к Тимченко. Для него была приготовлена бутылка масла.

— Может, твоему коммунисту еще что нужно, приходи… — сказал старик, прощаясь с Василием.

Но Василий больше не приходил. Это беспокоило Тимченко. «Неужели боятся меня?» И он сам пошел на контрольную. Выбрав минуту, когда, кроме Василия Загорного, там никого не было, он вытащил из кармана кусок мыла и буркнул:

— Передай жене, в хозяйстве пригодится.

В тот день старик долго не закрывал склад. Ему казалось, что кто-то должен к нему прийти. И дождался: скрипнула дверь, на пороге появился Василий.

— Вижу, дед, ты честный человек, наш. Тебе можно сказать: тот коммунист, что у меня живет, — мой брат Борис.

— А я и сам уже догадался. Что же вам от меня, ребята, надо?

— Борис хочет к тебе прийти.

— Что ж, пускай приходит.

Рыжий не заставил себя долго ждать: пришел на другой день. Он крепко пожал старику руку:

— Спасибо, отец, что поверил мне.

— И тебе спасибо, что мне поверил. Наведывайся ко мне…

Кочубей решил встретиться с Борисом Загорным. Всех волновала эта встреча — и братьев Загорных и Григория, но больше всех нервничал Петр Леонтьевич. «А что, если я навел на Григория гестаповских холуев?» От этих мыслей больное сердце сжималось, трудно становилось дышать.

Тимченко пришел на свидание первым.

Скверик возле Владимирского базара замело снегом. Словно белой скатертью покрыты давно неметеные дорожки. Угасал мартовский день. Притихший город как-то сразу погрузился в темноту. А снег сыпал и сыпал…

Пять часов вечера. Условный час. Тимченко заметил Кочубея, который медленно вышел из переулка. Сердце Петра Леонтьевича сжалось еще сильнее: «Не последняя ли это прогулка Григория?»

Невысокий, бойкий Борис Загорный выскочил неожиданно, словно из-под земли. Он шел, размахивая руками.

Петр Леонтьевич видел, как молодые люди поравнялись, что-то сказали друг другу и пошли вместе по направлению к заводу. На этом задание старика кончалось, он мог идти домой, но ноги сами несли его за Григорием и Борисом. Хотелось окончательно удостовериться, что все в порядке, что Кочубея не схватят гады, подосланные Загорным.

Молодые люди остановились возле завода, попрощались и разошлись.

Старик облегченно вздохнул и, опираясь на палку, побрел домой.

Лида Малышева тяжело опустилась на стул и мокрой рукой вытерла вспотевший лоб. Из зеркала, висевшего на стене, на нее глядело чужое лицо. Да, потускнела Лидина красота. Молодая женщина снова посмотрела в зеркало и, показав язык своему отражению, рассмеялась. Только бы победить Гитлера, тогда и щечки вновь розовыми станут и глаза повеселеют, а пока что… Лида порывисто вскочила и бросилась к большому котлу, из которого с шумом вырывался вонючий пар. Хоть бы в этот раз не переварить мыло. Очень хотелось спать. Ведь только сегодня вернулась она из села, куда ходила менять мыло на продукты. Такая у нее работа. Надо товарищей подпольщиков кормить, белье им стирать.

Трудное на этот раз выдалось путешествие. Дважды останавливали ее полицаи, перетряхивали узел, должно быть, искали листовки. Листовок, конечно, не нашли, а два бруска мыла отобрали, хоть бы оно им боком вылезло.

Лида медленно помешивала палкой в котле. Вдруг в дверь тихо постучали. Чужой?

«Ямщик, не гони лошадей…» — запела Лида, медленно поворачивая ключ.

Перед ней стоял высокий мужчина. Он улыбнулся, его зеленоватые глаза блеснули. Но Лиду не оставляло чувство тревоги: она уже видала полицаев, которые вот так же ласково улыбались, а затем расстреливали людей.

— Не достану ли я у вас два литра самогона? — спросил незнакомец.

— Не много ли?

Высокий снял шапку и вытер платком пот со лба.

— И три осушу…

— Заходите, — ласково промолвила Лида и добавила: — Товарищ.

— А Бориса нет?

— Скоро придет, раз дал вам пароль, — сказала Лида и спросила: — Может, есть хотите?

Загорный часто направлял сюда кого-нибудь из своих товарищей помыться, перекусить или просто отдохнуть.

Но вот снова послышался стук — два тихих и один громкий. Борис!

Впустив Бориса, Лида сняла с плиты казан с мылом (позднее доварится) и вышла во двор, чтобы поболтать с соседками. Она никогда не слушала, о чем разговаривает Борис с товарищами. Это был закон конспирации.

Вскоре Лида узнала, что высокий блондин с зеленоватыми глазами был советский майор Леонид Светличный. С Борисом Леонид познакомился в первые дни оккупации.

…В сентябре 1941 года Борис до конца выполнил свой долг коммуниста, эвакуировав возглавляемое им хозяйство по откорму скота; самому ему пришлось уходить уже пешком. Возле села Харковцы он попал в окружение, был ранен и едва живой добрался до Киева. Куда податься? Жена с детьми эвакуировалась, к родителям на Подол идти нельзя: там все соседи знают, что он коммунист. Решил пойти на Труханов остров к Марии Ивановне — матери друга детства Кости, доброй чуткой женщине, Гостеприимно приняла Мария Ивановна Бориса, ухаживала за ним, делилась последним куском хлеба.

Как-то к Борису прибежала соседская девочка Татьянка. Взволнованная, запыхавшаяся, она зашептала:

— Дядя, там в хате, — она показала на крайний дом, — Катькина мама прячет советского командира, в грудь его ранило. Ему очень плохо. Нужны лекарства. Дядя Боря, надо вылечить командира, помогите!

Пошли с Татьянкой к тому командиру. Борис помог ухаживать за ним. Выздоровел командир Леонид Светличный. Они стали сердечными друзьями. По совету Бориса Леонид поступил охранником на Днепровскую верфь, так как надо было иметь как можно больше своих людей с настоящими документами, особенно среди охраны. И вот сейчас Борис хочет посоветоваться с Леонидом — принять ли предложение друзей Петра Леонтьевича Тимченко об объединении их подпольных групп.

Светличный высказался за объединение.

— В таком случае надо выполнить первое задание. У товарищей Тимченко есть возможность печатать листовки, но бумаги и краски нет. Как достать? — спросил Загорный.

И вспомнил.

…Было это тогда, когда на трамвайном заводе под руководством Бориса Загорного только что зашевелились первые храбрецы — Анатолий Татомир, Ваня Маньяка, Василий Загорный, Максим Федоренко. Как могли, вредили они гитлеровцам, но у них не было еще опыта, не было и настоящего размаха. К тому же их вожак не имел документов. Стали думать, как раздобыть для Бориса надежный документ.

Максим Федоренко рассказал, что жена его младшего брата Дмитрия — по происхождению немка — записалась в «фольксдейчи» и стала уборщицей в общежитии работников генералкомиссариата. Бориса заинтересовала эта женщина, и он познакомился с Дмитрием… Про слесаря Дмитрия Федоренко было известно, что это честный человек, и Борис прямо спросил его: