Борис Яроцкий - Эхо в тумане Страница 50

Предчувствие не обмануло Павла. Галя унесла в кладовую лыжи, затем долго провозилась на кухне, а когда вернулась, словно спохватилась:

— Извини, заставила ждать, — и уже в комнате: — Раздевайся. Чайку попьем. Поговорим, как ты развлекался в своих Чебоксарах.

— Намек не понял. — Павел насторожился. Он уже начал было снимать шинель, когда едкий смысл Галининой фразы дошел до него, в следующее мгновение он принялся торопливо застегивать пуговицы, подчеркнуто извинительно говоря: — Спасибо, Галя… Я к тебе на минутку, да вот задержался…

— Как ты съездил? Удачно?

— Нормально.

Говорить было трудно. Мешала обида. Павел поспешно застегивал пуговицы: шинель была новая, и петли не слушались торопливых пальцев.

— И нужны тебе поиски? Тем более в праздники, — с вызовом упрекнула его Галина. — Я понимаю некоторых наших девчат: они себе мужей высматривают. Здесь все ясно. Ну ясно, когда люди добиваются справедливости. А ты раскапываешь какую-то историческую правду, которую никто не ставит под сомнение. Ну разве это не чудачество?

— Бывает…

Уже на улице, по дороге в академию, Павел хмыкнул, раз-другой, повторил про себя: «Бывает…» И тут вдруг, словно внезапно нашло просветление, увидел себя как бы со стороны. В чем, собственно, виновата Галина, что, перво-наперво, не спросила о Ягодкине? Или что он, Павел, прав, не поздравив девушку с праздником? Но нет, здесь было что-то другое, что испортило ей настроение. И он это почувствовал.

Уже затемно вернулся в аудиторию, открыл сейф, достал учебники и конспекты. События дня и особенно разговор с Галей мешали сосредоточиться, но он заставил себя выполнить задание. Сразу же после самоподготовки, не заходя в столовую, позвонил по телефону, который дал ему полковник Горбатюк.

Трубку взяла женщина. Павел назвал свою фамилию.

— Нас уже предупредили, — ответила женщина, — Герасим Прокопьевич ждет вашего звонка.

— Извините, что поздно, — сказал Заволока в оправдание и с благодарностью подумал о своем преподавателе: «Мало у него своих забот, еще мои вдобавок…» А женщина молодым, бойким голосом продолжала:

— Он работает по ночам.

— А когда его можно повидать?

— Приезжайте завтра, если сможете. Сегодня он выступает перед студентами, когда вернется — не знаю.

— Хорошо. Буду завтра. Ровно в семь. Спасибо. Спокойной ночи, — и мягко положил трубку.

Свидетельство Форенюкова

Как было условлено, ровно в семь вечера Павел приехал к Форенюковым. Метро «Кировская», трамвай «Аннушка». Вот и старинный серый дом с лепными украшениями. Широкий затемненный подъезд. Маленькая лампочка скупо освещает ступеньки. На массивных дубовых дверях медная табличка «Профессор П. А. Форенюков».

Павла встретила молодая светловолосая женщина. Большие роговые очки придавали ей солидность.

— Извините, — гость растерянно улыбнулся, привычным жестом поправил шапку. — Здравствуйте. Я к Герасиму Прокопьевичу.

— Прошу, товарищ капитан.

В прихожую вышел высокий, стриженный под «бокс» мужчина. Его торчащие, как ежик, волосы были совершенно седые.

— Форенюков, — представился он и показал на женщину: — Дочь Светлана. Мой помощник и консультант.

— Очень рад познакомиться, — сказал Павел и, не скрывая любопытства, тут же спросил: — Насколько я понимаю, здесь также проживает профессор?

— Проживал, — ответил Герасим Прокопьевич. — Полвека назад. Это был мой отец.

Уволенный в отставку по болезни сердца, Герасим Прокопьевич, вопреки рекомендациям военно-врачебной комиссии вести тихую, спокойную жизнь, ездил по командировкам, выступал перед молодежью, переписывался с фронтовыми друзьями, помогал им, в чем они нуждались, собирал свидетельства о подвигах людей флота. И во всем ему усердно помогала Светлана, старший научный сотрудник института Академии педагогических наук.

С нескрываемым интересом наблюдала она, как Павел, быстро оправившись от смущения, деловито прошел к отцу в кабинет и, пораженный увиденным, вдруг остановился: всюду — на окне, на полках, на столе — красовались макеты кораблей русского флота. Словно не заметив удивления гостя, хозяин достал желтую от времени газетную вырезку с потрепанными краями.

— Мы вам кое-что подыскали. Вот, например, заметку из «Красного черноморца» за 1942 год. Называется она «Идут в партию».

В заметке говорилось: «Подводная лодка лежит на глубине в несколько десятков метров. Недалеко вражеский берег. На лодке проходит партийное собрание. Оно посвящено приему в партию наиболее достойных краснофлотцев. Обсуждается заявление старшины Алексея Заволоки о вступлении в члены партии. В тяжелых условиях он и его товарищи готовились к предстоящему походу. Не отдыхая и недосыпая, готовил торпедист Заволока корабль для боевых дел. Будучи кандидатом в члены партии, он проявил себя настоящим большевистским агитатором. Боевой работой, беспредельной преданностью Родине черноморский моряк Алексей Заволока заслужил большой авторитет.

Обсуждается заявление матроса Хомутова. Он, как и старшина Заволока, представляет собранию рекомендацию офицера тов. Вяткина. Эти люди выросли на его глазах, возмужали и закалились в боевых походах.

Собрание приняло в ряды партии верных сынов Советской страны». Под заметкой стояла подпись: «Капитан-лейтенант В. Гусев».

— Ну как? О нем?

Павел ответил не сразу. Ему встретилась новая фамилия. Вот если бы вместо «Хомутов» стояло «Ягодкин», не было бы никакого сомнения. И все же речь шла о брате.

— Да, о нем… Конечно же, о нем! Их лодка бывала у вражеских берегов. Это подтверждал и мичман Ягодкин.

И Павел рассказал о недавней поездке на Волгу, о том, что мичмана он не застал в живых, и поэтому узнать подробности гибели брата ему так и не удалось.

— Они вдвоем плавали в сорок третьем году…

Форенюков прошелся по комнате, что-то вспоминая, затем постучал пальцем по столу, где лежала газетная вырезка.

— И все-таки это было в сорок втором, точнее — в сентябре сорок второго… И партсобрание, о котором писал Гусев, проходило в территориальных водах Болгарии. В том сентябре я сопровождал болгарских товарищей. Место погрузки — Голубая бухта.

— Я в ней бывал, — поспешил похвалиться Павел, но Форенюков с мягкой усмешкой уточнил:

— Их на Черном море несколько. Мы ее хорошо знали и ни с какой другой не путали…

…В Голубую бухту капитан-лейтенант Форенюков прибыл в полночь. Дорога оказалась длинной и утомительной. Несколько раз на горных перевалах комендантские патрули останавливали «студебеккер», тщательно проверяли документы и, убедившись, что в кабине офицер разведки Черноморского флота, без дальнейшего осмотра багажа и людей пропускали дальше, предупреждая быть осторожным. В горах фашисты выбросили десант, и не исключено, что враг может обстрелять машину.

В кузове под брезентом на прорезиненных тюках сидели люди, положив на колени автоматы, они готовы были вступить в бой, хотя воевать им предназначалось не здесь, а за сотни километров отсюда.

С потушенными фарами «студебеккер» подрулил к причалу. У деревянного пирса стояла подводная лодка. Между темными высокими скалами мигали крупные звезды. Где-то на юге, далеко в море, вспыхивали зарницы: может, стороной проходила гроза, а может, бушевала артиллерийская дуэль. И в бухте воздух, казалось, был пропитан приторно-сладким запахом пороха.

Пока краснофлотцы переносили прорезиненные тюки и осторожно опускали их в торпедопогрузочный люк, Форенюков в сопровождении одного из пассажиров, черноволосого мужчины в легком сером костюме, отправился в пещеру: там, за брезентовой дверью, закрывавшей проем, на снарядном ящике перед фонарем сидели командир подводной лодки капитан третьего ранга Вяткин и замполит капитан-лейтенант Гусев.

Замполит что-то быстро писал, на шелест брезента поднял голову, увидел Форенюкова с товарищем, кивнул им на свободный снарядный ящик.

— «Ваш сын Николай Терентьевич, — диктовал командир, — пал смертью храбрых..»

Вяткин потер виски, в желтом свете фонаря лицо его было мертвенно-бледным.

— Вечером немцы выбросили десант. Прямо на бухту. Пришлось принять бой… — и к Гусеву: — Капитоныч, выставь часового.

Гусев, козырнув, вышел. Форенюков, разложив карту, показал район, где предстояло всплытие.

— Прогулка не из веселых, — грустно заметил Вяткин. Сбив на затылок фуражку, он долго всматривался в точку, где черным по синему было жирно написано «Варна». — Здесь, как вам известно, очень мощное противолодочное минное заграждение.

— Там есть фарватер.

— Да, фарватер имеется, — подтвердил черноволосый мужчина, в его голосе слышался болгарский акцент. — Кстати, фарватер нам не потребуется. Перед заграждением нас будет ждать рыбацкая лодка.