Герберт Крафт - Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою Страница 51

— Стой! Пароль?!

А потом произошло нечто неожиданное. Мне явно вдруг ударил в нос типичный резкий запах махорки. Это враг!

— Тревога! Иваны на позиции! — успел прокричать я. В тот же миг грохнули разрывы ручных гранат. Свистнули трассирующие пули, взлетели сигнальные ракеты и осветили все холодным белым светом. Пулеметные оче­реди ударили вдоль хода сообщения. Крики команд, предупреждения. Я слышал стрельбу MG 42. На случай такого нападения я дал приказ, чтобы каждый пулемет­ный расчет оставался на месте и оборонял прежде всего свою позицию. Покидать ее в темноте было смертельно опасно, и это могло привести к бою друг с другом.

Первые из нападавших повалились под очередью моего автомата на собственные, уже снятые с предо­хранителя гранаты. Я выстрелил красную и зеленую ра­кеты, вызвав заградительный огонь по лесочку, так как я думал, что атакующие сосредоточились там, чтобы сра­зу после снятия часовых захватить позицию и удержи­вать ее.

Пока 105-мм снаряды рвались в лесу, этот неболь­шой эпизод из будней окопной войны уже завершился. Мы собрали в окопах восемь советских солдат, некото­рые из них были раненые. Еще восемь были убиты, бли­жайшие ко мне — сильно изуродованы. Когда рассвело, мы отвели пленных в блиндаж, где рядом со своим раз­битым взрывом телефоном лежал убитый связист. С главной линией обороны связи не было. Но оттуда должны были вскоре прийти, чтобы посмотреть, что случилось.

Через переводчика-фольксдойче я допросил стар­шего по званию пленного. Мне было интересно, каким путем разведчики беспрепятственно пробрались в око­пы. Решение оказалось простым и своеобразным: унтер-офицер люфтваффе оказался плененным в Ста­линграде немецким солдатом. Теперь он работал на русских и разведывал нашу позицию, осматривал ее и получал информацию во время беседы с солдатами. В довершение он пометил ветками проход в минном поле, что позволило разведгруппе без труда пройти по единственному проходу.

Откровенность пленных — хорошо выглядевших мо­лодых солдат — была для меня неожиданной, и я дол­жен был ее сразу же использовать.

Еще не рассвело, когда на разведку прибыло отделе­ние из нашей роты. С ним был и телефонист с телефо­ном. И связиста и телефон я на некоторое время задер­жал у себя, так как мне нужен был постоянно человек на телефоне. Солдат протестовал, увидев разорванный труп своего коллеги. Но мне нужна была замена. Позд­нее позвонил адъютант и сказал, что командир батальо­на раздраженно заявил: «Крафт сам подготовленный связист, насколько я помню, и поэтому не нуждается в телефонистах». На что я спокойно ответил, что я — ко­мандир отделения, мое место в окопах, а не в блиндаже у телефона. Доктор Грютте, хорошо знавший меня, ула­дил все сам, не обращаясь больше к командиру.

Теперь я позвонил в роту с вопросом по поводу унтер-офицера люфтваффе. Потом мне позвонили из штаба батальона. Ни Грютте, ни Герр ничего не знали о «летчи­ке», подыскивавшем выгодную позицию для своего офи­цера наведения. Тот коллега «с другого факультета», по-видимому, раньше действительно служил в авиацион­ном штабе, прекрасно знал организацию службы и использовал это в своей предательской деятельности.

Через несколько дней такой же «летчик», но уже в чине фельдфебеля появился в обозе. Предупрежден­ные приказом по части, солдаты задержали его, пере­дали полевой жандармерии. Было признано, что он со­стоит на службе вражеской разведки, после соответ­ствующих допросов он был предан военному суду и расстрелян.

После той неудачной попытки нас захватить мы лиши­лись покоя. Теперь нас постоянно обстреливала тяжелая артиллерия противника, а по ночам иваны предпринима­ли новые рейды. Когда их отражали, то русские собира­лись в воронках и до наступления дня уходили в лесок. Я потребовал от саперов заминировать воронки. И напа­давшие в следующий раз понесли большие потери.

Один раз стоны раненого раздавались несколько ча­сов подряд. Очевидно, товарищи оставили его лежать в воронке. Наш санитар захотел ему помочь. Постоянно доносившиеся крики: «Германский камрад!» звучали словно обвинение. Я разрешил санитару покинуть пози­цию. Крики прекратились, но санитар не вернулся: я разрешил ему отправиться в ловушку.

20 июня, в день солнцеворота, на командном пункте батальона из рук оберштурмфюрера Грютте наряду с другими я получил патент унтершарфюрера СС. Тот был в небольшом смущении, как мне показалось. Ведь он знал, как долго я ждал этой звездочки в петлице. Я был уверен, что он был доволен тем, что Кнёхляйн ничего не смог сделать против приказа по полку.

На обратном пути у меня было время подумать о том, что произошло с 20 июня 1941 года до сегодняшнего дня. Я потерял стольких друзей, но приобрел любимую де­вушку. И у меня есть враг, обладающий властью постоян­но ставить мне задачи, связанные с большой опасностью, что в конце концов приведет к каким-то последствиям.

До недавнего времени я думал, что Кнёхляйн не пом­нит того человека, который вопреки дисциплине сделал ему замечание, что он стреляет в женщин. Но его слова, сказанные Грютте, о том, что «Крафт — сам подготов­ленный связист», стали для меня доказательством, что он хорошо помнит того молодого штурманна с катушка­ми полевого телефонного кабеля, которого постоянно стремится иметь под рукой. Даже в 12-й роте при дру­гом командире батальона меня откомандировали в 1-ю роту, чтобы выполнять приказы, цель которых была вполне определенной. И командование передовым до­зором должно было быть поручено «старому» унтерфю-реру или даже офицеру, а не только что испеченному унтершарфюреру.

До сих пор благодаря непонятному везению мне уда­валось все это выносить, но уже бывали и совершенно безвыходные ситуации, когда, по-видимому, спасала только молитва.

Что будет дальше? Когда кончится «жизненное про­странство на Востоке», которое якобы так нужно Герма­нии? До сих пор у нас здесь было пространство только для смерти.

Когда кончатся смерти? Будет ли тогда достаточно молодых парней, чтобы населить эту землю и сохранять ее в качестве настоящих крестьян? Элизабет уже ясно написала: если быть крестьянкой, то только на родине в Баварии. Чтобы на ней жениться, мне нужно было спе­циальное разрешение Главного управления расы и на­селения. А по его инструкции мне, супергерманцу, эта девушка в качестве жены не подходит, так как ей не хва­тает целого сантиметра роста. По мнению Генриха Гиммлера, минимальный рост арийской девушки дол­жен быть не менее 160 сантиметров.

Возвращавшиеся назад отпускники рассказывали об огромном количестве боеприпасов и вооружения, на­правляющихся на наш участок фронта. За нами на пози­ции в массовых количествах прибывали артиллерийские орудия, реактивные минометы и ракетные пусковые установки, танки, в том числе «пантеры». Ходили слухи о новом ужасном оружии, которое будет применяться впервые. Аэродромы позади нас готовились к приему большого количества боевых самолетов. Никаких следов материальных недостатков, словно никогда не было Ста­линграда. Ожидалось крупномасштабное наступление.

Тем временем мы продолжали совершенствовать свои окопы. Ясным днем к нам из лесочка, размахивая белым платком, пришли два перебежчика. Остановив­шись у нас, они сразу же получили еду, припасенную для таких случаев: банку тушенки, хлеб, шоколад, сигареты и чай. Перебежчики рассказали то, чего мы еще не зна­ли: размах и точное время начала нашего наступления!

Только 4 июля по телефону мне сказали, что на сле­дующий день начнется наступление. Необходимо было подготовить вооружение и материальные запасы таким образом, чтобы по первой команде их можно было мгно­венно погрузить.

Через полчаса наша позиция кишела артиллерий­скими авиационными наблюдателями. Всем нравилось, что от нас открывался широкий и дальний вид на терри­торию противника.

К сожалению, оживленное движение не укрылось от противника. Прилетели тяжелые «чемоданы» и за пару минут разнесли в щепы заботливо оборудованный и за­маскированный передовой наблюдательный пункт. На­ступление еще не началось, а убитых и раненых было уже много.

Вечером того же дня нам объявили: в 3.00 тяжелая артиллерия и авиация нанесут сокрушительный удар по русским оборонительным позициям и коммуникациям. Нам необходимо занимать позицию передового охра­нения до тех пор, пока не получим приказ отойти на главную линию обороны. То есть с нашей позиции мы не должны были идти в атаку. После того как мы знали, что противнику уже известно время и цель наступления, мне было непонятно, почему, по крайней мере, оно не было отложено.

5 июля 1943 года: к огню русской артиллерии приба­вилась гроза с проливным дождем. Мы не спали всю ночь. Мы отвечали за охрану всех тех, от действий кото­рых в последующие часы многое зависело. Если бы Ива­ны провели удачное нападение, последствия были бы тяжелыми. Выпадение поста наведения авиации, пере­довых артиллерийских наблюдателей, поста артилле­рийской инструментальной разведки и многих других было бы неплохим подспорьем штабу противостоявше­го нам русского гвардейского корпуса. С ними нам было нелегко. Всю ночь движение и громкие шаги, как будто мы были не на передовой, а в глубоком тылу.