Вадим Очеретин - Я твой, Родина Страница 54

— Нашему фронту опять!

— Тише!

— Тише, обормоты! Дайте послушать.

«…Продолжая успешные наступательные действия, заняли города»…

— Ого! Мы брали…

— Вот драка была!

— Тише!

«…в боях отличились войска…»

— Наш комдив!

— Наш генерал!

Когда диктор, перечисляя войска, произнес: «танкисты», обожженный сосед Николая вскочил, подмигнул незабинтованным глазом и схватил с тумбочки гармонь. При имени полковника командира своей бригады Николай уткнулся в подушку, чтобы скрыть отчаяние. Полжизни, нет больше — всю жизнь он сейчас отдал бы за то, чтоб снова оказаться у лобового пулемета на броне грохочущего танка.

По радио транслировали салют. А обожженный растянул гармонь, надорвал бинты у рта и запел сиплым, простуженным голосом:

Эх, проби-ило броню-ю, кровь стру-и-ится,Загорелся мото-ор, не гуди-ит.На дале-екого боя зарни-и-ицыТы с оби-идой и бо-олью глядишь.Там несут твоей Родины имяЧерез смерть, что встает у плеча,Ты ж не будешь теперь вместе с нимиПосле боя победу встречать.И на койке своей госпитальнойБудешь бредить по долгим ночам,Слыша грохот неясный и дальний,Будто ходишь в атаку ты сам.             Залечите, скорей мои раны!             Новых танков пришел эшелон…

— Санита-ар! — закричал Николай. Больше он не мог крепиться. Он перевернулся на спину, ухватил одной рукой табуретку и поднял ее.

Санитарка, прибежавшая на зов, всерьез струхнула.

— Что вам, больной?

Он отдышался и произнес:

— Врача… Полчаса прошу.

— Сейчас, сейчас.

Танкист перестал играть на гармошке и внимательно глянул свободным глазом:

— Тебе кровь вливали? Ну, вот — она и дает знать. Попалась от какой-нибудь взбалмошной девчонки.

В сопровождении сестры пришел врач. Спокойный и немного насмешливый. Он удивленно поднял брови, отобрал табуретку и устало сел на нее, положив прохладную ладонь Николаю на лоб:

— Что случилось, гвардия? Почему буяните?

Доктор невзначай распахнул халат, доставая носовой платок. Николай увидел два ордена на гимнастерке, гвардейский значок под ними и сконфузился. Он приготовился было требовать, скандалить, настаивать, задать жару этим медикам, которые не понимают, что человеку надо быстрее выздороветь, и готовы лечить и лечить — только попадись им в руки! Но теперь все замыслы Николая мигом разлетелись.

— Температуру меряли? — спросил врач у сестры.

— Нет еще, товарищ майор, его только что принесли из операционной.

— Дайте термометр. Историю болезни. Ну, я вас слушаю, — повернулся он снова к Николаю.

— Мне нужно… пулю… вынуть, товарищ гвардии майор, — тщательно подбирая слова, начал Николай. — Тогда я сразу встану на ноги.

— Потерпите. Рана зарастет — будем искать.

— Как зарастет?.. Сколько времени пройдет?..

— Полмесяца, месяц — не больше.

— И потом опять полмесяца? А нельзя сейчас? Я вас очень прошу, товарищ гвардии майор, о-очень. — Глаза Николая обиженно замигали. — Мне не выдержать столько. Я совершенно здоров. Ведь только она мне мешает. Вот здесь, вот.

— Ну-ка, лягте на живот.

Врач сперва осторожно, потом все крепче и крепче начал сдавливать Николаю ногу. Ему показалось, он нащупал что-то твердое. Стиснув еще раз распухшие мускулы, он поглядел на больного. Тот не охнул ни разу, замер, спрятав лицо в подушку. Врач, закончив осмотр, тронул его за плечо: уж не потерял ли сознание.

— Как? — обернулся Николай, смахивая холодный пот со лба.

«Крепкий парень», — подумал доктор, и распорядился:

— На рентген.

— Сегодня вырежете? — оживился Николай.

— Посмотрим, что снимок скажет. А лучше подождать. Пусть подживет, тогда будем оперировать.

— Сейчас же, сегодня, товарищ майор. — Огонек надежды затеплился в Николае. — Хоть вставать смогу, а то лежу пластом: она тянет проклятая.

— Температура у вас повышенная.

— Чепуха. У меня нормальная тридцать семь и две всегда, — выдумал он. — Сделайте операцию. Товарищ гвардии майор, — Николай особенно выделил звание гвардии.

— Хорошо, хорошо. Что рентген скажет.

Ночью Николай снова лежал на операционном столе, теперь спиною кверху. Хирург последний раз смотрел рентгеновский снимок бедра. Пуля, не задев кости, прошла насквозь и застряла в мышцах сзади.

— Готовы? — еще раз спросил врач. — Делаю без наркоза. Замораживать нельзя: нога опухшая. Кричать не будете?

— Не буду. — Николай вцепился пальцами в край стола.

Пока операция длилась, Николай не издал ни звука. Врач, закончив, не сказал ему обычное «все». Обмывая руки под краном, он с любопытством посмотрел на него и спросил:

— Вы биографию Дзержинского читали?

— Нет, — признался Николай.

— Почитайте. Огромной выдержки был человек. Железный Феликс — так его и звали. Нате ваше сокровище, — положил он пулю перед глазами Николая. — И больше в палате не буяньте.

Начав ходить на костылях, Николай не вставал на больную ногу, берег ее. «Как только раны подсохнут — убегу», — твердо решил он. Под матрацем у него уже было припасено обмундирование и палка.

Он заставил себя смириться с положением «больного», как называют раненых в госпиталях. Выполняя все требования врачей, старательно ел, принимал порошки по расписанию, ходил на перевязку. Все мысли были в бригаде.

Светило солнце. На дворе стояла еще не одетая зеленью весна. Вольный воздух обжег легкие, когда Николай вышел в госпитальный сад и заковылял в самую дальнюю аллею. Было решено попробовать двигаться без костылей, и он взял с собой палку. У скамейки, под кустами акации с набухшими почками, он передохнул, посмотрел по сторонам, положил костыли, постоял в раздумье на одной ноге.

Затем он заткнул полы халата за пояс, оперся на палку, ступил на больную ногу и резко покачнулся от боли. Закружилась голова, он чуть не шлепнулся на землю. Его поддержали чьи-то руки. Николай оглянулся — Соня. Он опустился на скамью, изумленный. Она стояла перед ним в байковом халате с книгой в руках, смеясь и жмурясь от весеннего солнца.

— Здравия желаю, товарищ гвардии лейтенант. Вы так вышагиваете на костылях, что за вами не угонишься.

— Соня?.. Да, ну?.. Здравствуй, товарищ гвардии сержант! — Николай схватил ее за руку и притянул на скамью, не выпуская. Она села, осторожно высвободив руку из его пальцев, но потом незаметно для себя снова положила ее ему в ладонь.

— Вы давно здесь?

— Уже девять дней, — сразу помрачнел Николай.

Соня подумала, что у него очень плохо с ногой, встревожилась и замолчала. Она старалась украдкой заглянуть ему в глаза, запавшие глубоко под бровями. Но на них будто легла какая-то тень. Он посмотрел ей в лицо. Она опустила голову, приложив ладонь обратной стороной ко вспыхнувшему лицу, и постаралась прервать молчание.

— Все живы-здоровы?

— Юрий жив.

— А «Гроза»?

— Какая гроза?

— Майор, комбат. С трубкой.

— Василий Иванович Никонов? Как же? Жив, конечно.

Разговор не вязался. Оба были так взволнованы встречей, что слова вдруг пропали.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Николай, не заметив, что сказал «ты».

— Хочу убежать отсюда обратно в бригаду, — ответила она просто.

В зрачках Николая блеснула лихая искорка. Соня уловила этот огонек и успокоилась. Думая здесь, в госпитале, о Николае, она всегда почему-то прежде всего вспоминала этот живой блеск его прищуренных глаз.

Николай рассматривал похудевшую девичью руку. Он ощутил, как учащенно в нежных жилках на, запястье бьется кровь. Девушка испугалась, что их увидят в такой позе, и выдернула руку. Николай опомнился, выпрямился и растерянно произнес:

— Что это за книга?

— Некрасов, «Русские женщины». Читали?

Николай кивнул. Соня оживленно продолжала:

— Какие бывают на свете сильные люди. Правда? И как любили раньше.

— Раньше? — протянул он, перелистывая страницы и не глядя на них.

Девушка склонила голову. Темнорусые волосы упали ей на лицо. Она смахнула их в сторону и отвернулась. Потом поспешно встала. Что-то хотела ответить, но не сказала. Сорвала ветку акации и начала обрывать набухшие душистые почки.

— Смотрите, вот-вот распустятся… Скоро будут цветы… Да, я и забыла! Сегодня вечером в клубе кино. Вы будете? Мне сегодня обмундирование выдать обещали.

— Обязательно буду. А ты? Пойдем вместе, — предложил он.

Они снова помолчали. Люди, привыкшие каждый день воевать вместе со всеми, идя навстречу опасностям, преградам, работать до того, что усталость сваливает с ног, чувствовали себя неловко в спокойной обстановке тихого сада, залитого солнцем.