Йозеф Секера - Чешская рапсодия Страница 58

Рота Бартака выступила через несколько минут. Поручив командование Пулпану, Бартак с Аршином и Шамой поскакали вперед. Шама весь еще пылал; подгоняя своего пегого рысака, размахивая нагайкой, он скакал, не обращая внимания на людей, попадавшихся на дороге.

Комиссар полка тем временем мчался в штаб дивизии.

В застегнутой наглухо кожаной куртке Киквидзе сидел за столом с таким видом, будто мысли его унеслись далеко-далеко, и по привычке играл грузинским кинжалом. Комиссары и командиры полков, такие же хмурые, сидели вокруг. Из-за густого табачного дыма в комнате почти ничего не было видно. Вацлав Сыхра и Йозеф Долина дымили, не обращая внимания на Книжека, который на этот раз сидел рядом с ними. А перед столом начдива, в черкесском костюме, выпрямившись, стояла молодая командирша бронепоезда. Глаза ее метали молнии. Кнышев подошел к ней сбоку, не спуская с нее пристального взгляда.

— Гражданин командир, — сказала Маруся хрипло. — Я протестую против действий комиссара чехословацкого полка. Мне надо провести бронепоезд в Поворино, у меня важное задание, а он препятствует. Где же ваша свобода? Разве я мало для вас сделала? Мои люди еще возмущены тем, что случилось несколько недель назад с эшелонами анархистов, ехавших в Царицын, а теперь вы хотите повторить это со мною? Хотите разгромить наш бронепоезд, а нас разогнать по степи, как волков? Мы не анархисты! Предупреждаю вас, у меня особое задание товарища Но-совича. Я буду жаловаться.

— Пожалуйста, — металлическим голосом произнес за ее спиной Натан Кнышев. — И мы разгоним вас по степи, как волков.

— Подождите, товарищ комиссар, — остановил его Киквидзе, — я хочу выслушать все претензии, потом вы скажете свое слово.

Маруся сверкнула зубами, возмущенно улыбнувшись, и положила руку на кобуру.

— Я требую свободного проезда через Филоново. Это все! — отрезала она.

Кнышев взглянул на Киквидзе — тот и бровью не повел. Комиссар подошел к Марусе и выхватил у нее из кобуры револьвер, прежде чем она опомнилась.

— Считайте себя арестованной, — резко проговорил Кнышев. — Недоставало еще, чтобы вы грозили начальнику дивизии Красной Армии! Мы вас хорошо понимаем, вам хочется поближе к Москве, именно в эти дни. Краснов был бы рад видеть вас там; да и себя тоже. Короче, стервятникам захотелось прогуляться по Красной площади, они зарятся на царские сокровища в Кремле, да «сказала, что играла», как говорят мои чехи. Вы нас ругаете, требуете от нас лояльности, но мы-то хорошо знаем, что связывает вас с вашим Носовичем!

Кнышевым все более овладевал гнев, и тон его делался еще язвительнее:

— Нам стало известно, что вы состояли в женском батальоне, были у Зимнего, так чего же удивляться, что покушение на Владимира Ильича вы сочли удобным моментом для окружения Москвы. Хотите воспользоваться случаем? Но Ленин жив, милая дамочка, и долго будет жить! Это вас черти раньше возьмут вместе с генералами. Видели бы вы, что творится сегодня с красноармейцами, как растет их возмущение белогвардейцами и эсерами. Худшей услуги себе, чем нападение на Ленина, вы и придумать не могли. Вы даже скептиков теперь убедили в том, что мы вправе требовать от Красной Армии любых жертв. Полчаса назад перед интернационалистами выступал чешский рабочий, и я, пожалуй, не сказал бы лучше. А другой боец, чех, предложил, чтобы полк послал товарищу Ленину приветственную телеграмму, и предложение свое закончил пением «Интернационала». А вы хотите в Москву? По нашей дороге? — Комиссар отдал Киквидзе пистолет и добавил: — Товарищ начальник дивизии, предлагаю: пусть эсеровская команда добровольно покинет бронепоезд, и уберется из Филонова. Они нам здесь не нужны…

— Постойте, товарищ Кнышев, теперь я скажу, — перебил его Киквидзе, не сводя глаз с Маруси. Выражение ненависти на ее красивом лице успокаивало начдива. Вонзив кинжал в стол, он вынул обойму из Марусиного пистолета, положил ее в карман своей кожанки и холодно сказал ей: — Не позднее чем через час вы отправитесь обратно в Царицын. Мои два бронепоезда будут вас конвоировать, чтоб вам ничего не взбрело в голову. В Филонове я начальник, и других рядом с собой не потерплю. Не скрипите зубами — на белый террор мы отвечаем красным террором. Пистолет я вам возвращаю, но патроны оставлю себе — вы слишком вспыльчивы. А теперь уходите. Вы нас задерживаете!

Маруся вложила пистолет в кобуру и вышла не прощаясь. Киквидзе обратился к Кнышеву:

— Поезжайте с нашими бронепоездами. Предоставляю вам полную свободу действий. Ее бронепоезд нам очень бы пригодился, но, если отбирать его на станции, эта бешеная может натворить много бед: у нее большой запас боеприпасов. А как дела на станции?

— Я послал туда Бартака с ротой. Товарищ Книжек извинит, что я не согласовал это с ним, на разговоры не было времени. Я предоставил Бартаку свободу действий так же, как вы мне, и потому не могу сказать, как там обернется дело… Чехи ненавидят Марусю.

Киквидзе прикрыл ладонью рот, чтоб скрыть улыбку:

— Хорошо, поторопитесь к ним. Артиллерийская стрельба для нас нежелательна.

Кнышев поспешно вышел. На главной улице он обогнал бородатого извозчика, везшего в пролетке Марусю. На станцию комиссар примчался, когда там все кипело. Эсеровский бронепоезд был зажат между двумя бронепоездами Киквидзе. Мрачные артиллеристы стояли у орудий, были готовы и пулеметы. Саперы укрылись за шпалами и рельсами, погруженными на платформах, виднелись только их немецкие штыки. Красноармейцы с винтовками наперевес патрулировали очищенный от пассажиров перрон. Лагош поставил свой станковый пулемет напротив эсеровских артиллеристов. Конядра и Пулпан прохаживались у их паровоза. Кнышев двинулся прямо к Бартаку и в кратких словах передал приказ Киквидзе. Перестрелка насмешками между красными и эсерами мгновенно прекратилась.

К Кнышеву и Бартаку подошла Маруся, гневная, возбужденная, и закричала так, что было далеко слышно:

— Окружить женщину с полсотней бойцов у вас хватает пороха, но не будьте смешны, нас вы все равно не укараулите, лучше пропустите в Поворино!

— Мы, конечно, вас пропустим, только не в Поворино, а в Михайлов, — отрезал комиссар и послал Аршина распорядиться отправкой.

— Я протестую! — со злостью вскричала Маруся.

— Я сказал — в Михайлов, — и Кнышев повернулся к эсерке спиной.

— Вы об этом пожалеете! — пригрозила Маруся и побежала к своему бронепоезду.

— Эй, красавица, не запутайся в юбке! — прокричал ей вслед Ян Шама.

Маруся, как ужаленная, повернулась было и вскинула пистолет, но Ганоусек успел выбить оружие из ее рук. Тут Михал Лагош открыл огонь из пулемета, красноармейцы кинулись на бронепоезд. Еще несколько винтовочных выстрелов, эсеры дали три пулеметные очереди, но бой продолжался недолго: отказавшись от дальнейшего сопротивления, эсеры побросали оружие и разбежались по путям, прячась за товарными составами. Воспользовавшись переполохом, скрылась и Маруся. Пробежав через вокзал, она свернула в ближайшую улицу.

Кнышев увел Бартака к коням.

— Теперь галопом в штаб дивизии, друг, — весело улыбнулся он. — Не бойся, за это Исидорович ругать нас не будет.

Второй Интернациональный красноармейский полк перебрался из эшелонов в Филонове. В деревянных бараках было лучше, чем в теплушках. Красноармейцы разных полков завязывали дружбу. Второй полк снова получил пополнение, но среди новичков уже мало было чехов и словаков, большинство пополнения составляли бывшие пленные немцы и венгры. В роте Бартака появилось несколько сербов и два невысокого роста боснийца. Бартак обоих посадил на коней.

Возобновилась ожесточенная битва за Царицын. Белогвардейцы стремились окружить его железным кольцом своих дивизий, а Киквидзе и командир первой украинской бригады Сиверс всеми силами удерживали железную дорогу через Донскую область, от Воронежа до Волги. Не проходило дня, чтобы красновские отряды не налетали на железную дорогу, порой появлялись дикие банды Дудакова, и у кавалеристов Киквидзе, а часто и у его пехоты не было минуты передышки. Отбитые у противника бронепоезда стояли на филоновской сортировочной станции в постоянной боевой готовности, неожиданно появляясь на магистрали, и белогвардейцы отваживались нападать на них только превосходящими силами. Бронепоезда возвращались из рейсов с убитыми и ранеными, с покалеченными паровозами, но и с победой. Время шло, а бои не прекращались, белые во что бы то ни стало стремились захватить дорогу между Царицыном и Москвой. И с таким же устойчивым упорством Киквидзе удерживал ее. Тесный кружок максимовцев сузился. Курта Вайнерта Киквидзе назначил командиром чешской батареи, и теперь Курт лишь изредка мог забегать к своим. Из тамбовцев, с которыми максимовцы сдружились, певун Костка и Отын Даниел погибли под Урюпинской, Ян Пулпан стал заместителем Бартака по пехоте. Невредим был Матей Конядра да еще Карел Петник, помощник Долины в полковом комитете. Сегодня Петник был в скверном расположении духа. Он набросился на Шаму, который осыпал ребят насмешками.