Павел Автомонов - Каштаны на память Страница 59

— Леся! Передай ему сигнал: «LB»!

Девушка вспыхнула, щеки ее пошли огнем. «Издевается надо мной?» — настороженно подняла на него большие карие глаза. Но Веденский даже не улыбался, а стоял задумчивый, наверно, припоминая свою Анну-Луизу. Вот у него с Анной настоящая любовь. А у Леси и Андрея детская игра.

К Лесе уже подходил низенький человек лет двадцати семи, в очках, как раз и бывший тем оператором номер один, который мог принимать сигналы с самого Марса, не то что из Миргорода. Леся все еще колебалась, но Веденский, казалось, умолял глазами: «Прошу. Передай! Прошу…» — словно от этих слов зависело очень многое и в его жизни. И Леся отстучала: «Я люблю вас!» Тут же поднялась и передала наушники очкарику. Он ей сразу не понравился — глаза узкие, как щелочки, а уши — репродукторы.

— Молодец, Леся! — положил ей руку на плечо инженер Веденский. — Пойми, так нужно. Представь, что он в окружении, что эта радиограмма имеет большое значение для нашей армии, что это крик о помощи, которую мы еще в силах подать отсюда, хотя возможности наши и ничтожны. Все может быть. А наиболее вероятно — у них кончается запас радиопитания и нужно спешить, дорого каждое мгновение.

— Вы на его месте так не поступили бы, если бы ваша Анна-Луиза сидела тут на вахте! — обиженно промолвила Леся.

— Только так! Может, даже вашим жаргоном послал бы ее к черту, отстукав «99», хотя и люблю ее, — сбавил голос Веденский. — Успокойся. Далеко не все из тех, кто и много лет работает оператором, имеют опыт, могут быть оператором номер один. Это уже талант. А мы люди обычные, просто судьба заставила браться за оружие, за рацию, за мины.

— Да я же ничего, — оправдывалась Леся. — Но зачем еще это «я люблю вас»?..

— Что ж, — развел руками Веденский. — Если «зачем», то в следующий раз можно передать «99». Но в нынешней ситуации этот позывной добавит Андрею выдержки и мужества. Ты представь, как он волновался, попросив заменить радиста. Ведь он знал, что это касается тебя.

— Да я же ничего, если уж так действительно нужно… — повторила Леся.

Действительно «ничего», если б на месте Стоколоса был Рубен. Умом Леся понимала то, что говорит Илья Гаврилович, а сердцем — нет. Единственной и большой радостью того дня была весть о том, что хлопцы нашли Маргариту Григорьевну и что мама уже в их отряде.

Вечером Леся, чтобы как-то успокоиться (а в действительности из желания «отомстить»), достала из гуцульской шкатулки, подаренной Майборским к выпускному вечеру, последнее его письмо. Он послал его из-под Москвы.

10

— Андрейка! Сыночек! — воскликнула Полина Ивановна, протягивая руки к парню, как только он переступил порог комнаты.

Обнялись. Названая мать поцеловала Андрея в лоб, а потом стала вглядываться в его бронзовое от морозных ветров лицо, в морщинку, пролегшую между бровями. И он, Андрей, и будто не он: такой возмужавший, с усиками. В последний раз они встречались еще в мирные дни, когда Андрей Стоколос уходил на службу.

— Сынок… — пока что не находила других слов мать, видя свое отражение в его глазах.

Андрей же стоял в нерешительности. И от сомнения, назвать ли Полину Ивановну матерью, и от мыслей об этой встрече. Об этой встрече он думал все последние дни, когда отряд Опенкина — Рубена преодолевал трудные километры вблизи Котельвы, Богодухова, Мерефы, Змиева, когда переправлялся через Донец и наконец добрался до позиций Красной Армии.

— Мама! — произнес он негромко и словно виновато. — Вот мы и снова встретились… — И добавил шутливо: — На всякий случай!

В жизни подруги пограничника Шаблия было много трудных, наполненных высоким нервным напряжением дней и часов. И все это было ожиданием мужа: из наряда по охране границы, из стычек и боев, из похода против белокитайских банд в 1929 году. А сколько Полина Ивановна пережила за те недели, когда люди говорили, что полковник Шаблий пропал без вести под Киевом. И еще изо дня в день она ожидала вестей от приемного сына. Ждала и его самого, такого сейчас отчужденного, действительно неродного, погруженного в свои мысли, но такого дорогого ее сердцу. Она знала, что в этих мыслях у Андрея на всю жизнь осталась память о родных отце и матери.

— Умойся, сынок, с далекой дороги! — повеселевшим голосом сказала мать. — А вы, хлопцы, с пятой заставы — все молодцы! Так о вас говорил и Илья Гаврилович, и отец. Уже в сорок первом показали, как надо воевать партизанам. За это Ивану Осиповичу Опенкину и дали звание Героя Советского Союза вместе с тремя самыми лучшими партизанскими командирами на Украине. Ты знаешь, что и тебя наградили вторым боевым орденом? И друзей твоих?

— Наградят, мама, и третьим, только не ленись на войне, — пошутил Андрей, ловя струйку воды, которую из кружки лила Полина Ивановна на его руки. — Если не убьют, конечно!.. Слышал, что отцу присвоили генеральское звание. Все хлопцы рады за него и говорят, что он настоящий партизанский генерал:

— Надолго пришли на эту сторону фронта? — несмело спросила мать.

— Пока снова не пошлют, — ответил Андрей.

— Тебе все шуточки! Может, какую-нибудь передышку сделал бы, подучился на курсах, в школе, в училище? Война эта, по всему видно, не закончится в сорок втором.

— Приходится, мама, на ходу учиться. Я, наверно, навсегда связан одной веревочкой, как альпинист, со своими товарищами. Куда Опенкин, Рубен, Мукагов, Колотуха, туда и я. Мы же все — пятая застава. Надо нести ее честь! Да еще тут одно обстоятельство. Не для печати, как говорится. Хлопцы верят в то, что меня не запеленгуют немцы за пять-двенадцать километров. Может, в этом и есть доля правды — я много думал и работал над тем, чтобы моя рация была слабо слышимой вблизи. А это немаловажная причина, чтобы идти с таким радистом на боевые задания!

Андрей вытирался свежим, чистым полотенцем, пахнущим льном, водой и даже солнечными лучами, под которыми отбеливалось когда-то полотно.

— Правда, крепкий узелок связывает тебя с бойцами своей заставы, — заметила Полина Ивановна.

Андрей глянул на стол. Там уже стояли тарелки с огурцами, помидорами и квашеными яблоками. На плите — кастрюля, в которой варилась картошка.

— Целый десант гостей ждет, Полина Ива… — Андрей прикусил губу: заговорился. «Не обиделась ли она?»

Но Полина Ивановна сделала вид, что ничего не произошло, и сказала:

— Да. Придут твои друзья — Опенкин, латыш Артур, осетин Шмель, Колотуха, Леся со своей матерью…

— Лида, наверно, не знала, что я возвращаюсь? — спросил Андрей. — Где она?..

— Еще в школе. Прибежит сейчас, — успокоила Полина Ивановна.

— На всякий случай я пойду встречу гостей. А, мама? — посмотрев в зеркало и пригладив взъерошенный чуб, сказал Андрей.

— Иди! — сказала мать, провожая его теплым взглядом.

На улице Андрей сразу же встретил Маргариту Григорьевну и Лесю. Обнял обеих за плечи, прижимая к себе и говоря:

— Теперь вы всегда будете вместе! Слышишь, Леся? Не будь таким неслухом, как на заставе, — намекнул Андрей на то, что девушка не поехала эшелоном на восток вместе с матерью, а осталась на границе вместе с отцом и бойцами.

— Слышишь, дочка, что говорит Андрей? — обняла Лесю мать, заглядывая в ее глаза.

Леся поднялась на цыпочках и поцеловала мать в щеку, Маргарита Григорьевна покраснела и сказала:

— Вот так всегда… Ну, я побежала к Полине Ивановне. Помогу на кухне.

Леся прижалась к груди матери и глубоко вздохнула.

В эту минуту Стоколос припомнил ласковый вечер двадцать первого июня на берегу Прута. Мать и дочка пели на веранде: «Ой у полі три криниченьки…» и что-то вкусное готовили. Леся была в белом, легком, как облачко, платье, собиралась идти на выпускной вечер в городок. «Как давно это было!»

Маргарита Григорьевна пошла, а Андрей мысленно все еще бродил на берегу пограничной реки, искал на небе звезды — Юности, Любви, Надежды и Счастья. Но Леся грустна. «Почему же?»

Он вел ее за руку в небольшой сквер, где по-весеннему оголенные, неуклюжие деревья уже выбрасывали листочки.

— Эх, как здорово, что мы вместе! — сказал Андрей. — А ты по-настоящему молодец! Когда я передавал тебе о замене оператора, даже руки задрожали на ключе.

— Что-то не заметила. Правда, и слышно тебя было плохо, — заговорила Леся. — Ты просто забыл: «OP номер один» ты отстучал с железной выдержкой и твердостью.

— Даже не представляешь, как ты меня поддержала этим «Я люблю вас!» — сказал Андрей, не замечая холодного тона девушки. — Я так и сказал себе: «Леся понимает, что питание к рации у нас кончается, что каждая минута чрезвычайно дорога! Она рассудительна!» Спасибо тебе, милая, родная! Отбил тебе в ответ и я «LB», но принял уже высококлассный спец. Хочешь, я сейчас крикну на весь мир: «Люблю Лесю!» «LB»!