Михаил Дроздовский - Дневник Страница 6

Услали в Кишинев обе легковых и два грузовика продавать и достать бензин. Два грузовика продали здесь за 6½ т.

Утром уехал Козлов — долго вчера с видом побитой собаки объяснял, что он не боится, а только ему с нами нечего делать и стыдно брать жалованье, а из Ясс он поедет в Сибирь с той же идеей, что и наша. Не огорчен — и слава Богу. Говорил с ним кисло и он это чувствовал.

Весь день сборы, организация обозов. Удрал Борзаков. До поздней ночи танцы в здании кино с местным обществом — вид местных здорово демократичный. Наши в походной форме. Наблюдал до 1½ часа ночи.

7 марта.

В третьем часу донесение от Гаевского — ничего серьезного, стал на ночлег.

Выступление затянулось, сборный пункт Семенов назначил в стороне, в Лунке; тронулась колонна в 9.20. Неслаженность движения, страшная растяжка, вообще чудовищный обоз надо энергично сократить, чем займемся на дневке; крутые подъемы и спуски также увеличивали растяжку и разрывы. На привал голова колонны пришла около 3¼. На привале двух отправили в дальнюю командировку[26].

Погода почти жаркая, солнце светит во все лопатки, дорога хороша. Донесения от конницы утешительные — из Окны ушли на север.

Выступили с привала в 5¾.

Только в 11-ом часу голова колонны прибыла в деревню, почти 3 часа шли при луне; поэтично, но неприятно: и невыгодно: опрокинули один ящик 48 лин. и две или три повозки поломалось.

Штаб в имении Анатра и в дер. Кошарка приняты очень любезно; легкая батарея и обозы в Слободке, прочие в Кошарке.

Прочли о себе в Одесских газетах о Дубоссарах — беглые евреи пропечатали и все наврали — ни слова правды.

Побег пор. Ступина и Антонова на Пакаре; украли 10 пуд. бензина.

8 марта.

В 7 час. на ногах, устал сильно и хотелось спать — полу-бессонные ночи сказались — увы теперь некогда высыпаться. Выступление назначено на 10 часов в три колонны.

Выступили около 10. Крутые подъемы с горы на гору, колонна растягивалась страшно, мортиры никак не шли, обоз растягивался, автомобилям часто помогали руками. Средняя колонна при переходе дважды пересекалась австрийскими эшелонами — мирно. Один офицер сломал ногу, отправил на Мардаровку, сказав, что из ликвидационной комиссии в Баделове, австрийцы спрашивали — не из проходившей-ли колонны. Рассказывали, что австрийцы кричали — счастливой дороги — они там пересекали колонну у самого разъезда, австрийские офицеры приветствовали отданием чести. На разъезде до встречи с эшелонами получены донесения, что в Вальгоцулове австр. батальон с пулеметами. Решил остановить и сосредоточить колонны в Николаевке Зарница — новая (на карте нет) и в Борисове, где ждать дальнейшего от разведки. Получение донесения по прибытии в деревню, что австрийцы ушли. Остановка на ночлег — устали, уже было около пяти, ждать точных донесений еще часа 2. Получил донесение об украинцах. Решение завтра идти в Вальгоцулово всем, где дать дневку. Решение расформировать мортиры и сократить обозы. Ходатайство командира мортирного дивизиона — решение сократить вдвое ящики и за их счет 8-ю упряжку и заводных.

Хозяева чудно приняли, заботились, накормили лошадей даром. Деревня тихая, хорошая, избы хорошие. Присоединились к коннице два офицера — добровольца, сыновья соседнего помещика.

9 марта, Вальгоцулово.

Выступили в 9 час. правая по большой дороге на Вальгоцулово, левая со мной по кратчайшей на западную окраину; пехота пешком. Вскоре по прибытии разъезда на Мардаровку в Плосское обстрелян австрийцами, легко ранившими одного; по получении донесения решил выслать броневик, усилить заставу и приказал собрать подводы для приготовления к походу, это было часа в 2. Вскоре прибыли оставшиеся в Дубоссарах кавалеристы и грузовой автомобиль, все вооруженные. Австрийцы их любезно пропустили, говорили, что ранили двух большевиков, которые грабили жителей — оказывается — это реквизиция моею конницей, потом долго шли с австрийцами разговоры по телефону с Мардаровской, из коих выяснилось, что они нас не преследуют, но им жалуются жители на насилия и они, как прибывшие для защиты, должны принимать меры. Зная, что мы нейтральны (мы это им говорили), они против нас ничего не имеют, предлагают свободный путь, лишь бы не обижали жителей; много лжи, больше всё евреи клевещут, но много самоуправствует конница. Сегодня я очень ругал конницу, грозил судом, потребовал окончательного прекращения реквизиций. Австрийцы обвиняли также, что наш разъезд первый открыл огонь — возможно; эта буйная публика может только погубить дело, пока налаживающееся в виду нейтралитета немцев. Из Ананьева прибыли 4 офицера узнать, что у нас — говорят: там много офицеров и решили вернуться с группой желающих присоединиться; австрийцев там нет. Броневик по выяснении дела возвратился. В связи со всем решил пока, тщательно охраняясь, если возможно, сохранить дневку, а потом сразу быстро уходить. Приказал во всяком случае ликвидировать все лишнее в обоз спешно, завтра утром посылаем еще 2 грузовика в Ананьев для продажи и один за бензином. Таким образом опять целый день волнений — слишком близко австрийцы; евреи крайне враждебны, крестьяне за нас, — озлоблены на евреев, приветствовавших австрийцев, и недоброжелательны последним.

Успокоимся, когда в глубь заберемся.

А тут еще уже поздно вечером по телефону говорил комендант Мардаровки, прося не стрелять по их отдельным небольшим группам, если будут проходить — не ловушка-ли, — накапливание… Войналович все считал пустяками, был против моего желанья отмены дневки, а теперь и сам поколебался; теперь я все же склоняюсь подождать сведений, а при первых тревожных признаках — уходить. После-завтра же во всяком случае начать спешный уход. Распускаю слухи, что здесь останемся еще дня 4–5, а потом перейдем в Ананьев.

Прибыли три Замосца[27] из Одессы: Ляхницкий, Кулаковский и Чупрынов. Отчет о положении дела в бюро, Кулаковского решил послать в Одессу, закрыть бюро и взять кого можно, ловить нас в пути, ожидая посыльного в Кантакузенке.

Погода все время чудная, сегодня хорошо было идти, не жарко — ветерок; вся природа казалось-бы улыбается, а на душе тревога за отряд.

Подлость масс, еще вчера буйных и издевавшихся, сейчас ползающих на коленях при одной угрозе; снимают шапки, кланяются, козыряют — вызывают в душе сплошное презрение.

Остановились у С.; приняли очень любезно, кормили, поили, заботились. Газетная травля (еврейская) «Одесских Новостей» и других социалистических листков (прап. Курляндский) — желание вооружить всех — впереди нас идет слава какого-то карательного отряда, разубеждаются потом, но клевета свое дело делает, создает шумиху и настораживаешь врагов. А ведь мы — блуждающий остров, окруженный врагами: большевики, украинцы, австро-германцы!!!

Трудно и тяжело! И тревога живёт в душе, нервит и мучает.

10 марта, м. Святотроицкое.

Около 2-х донесение мардаровского разъезда о том, что около 18 часов в Мардаровке высадилось два эшелона австрийцев, которые как будто ожидают боя с нами; в третьем часу донесено, что якобы жителям Плоское приказано оставить их деревню, так как ожидается бой; сведение довольно странное — почему Плоское, ведь не мы же будем вступать в бой… Во всяком случае, решил выступать, как только успеем, и отдал приказ немедленно собираться в поход. Обоз впереди.

К выступлению луна зашла — темно, запряжка и кормежка лошадей трудна, уход затянулся, только в 7½ хвосты колонны (арьергард) — конница и горная артиллерия — вышли из деревни; утро холодноватое, туман — все равно наблюдение австрийцам, бывшим далеко, невозможно, только секретные агенты могли видеть.

Шли спокойно, на 18-й версте привал — покормить и напоить лошадей, частью некормленых и непоеных. В 18 часов прибыли в Святотроицкое. Стали довольно хорошо, жители-крестьяне благоприятны; наша хозяйка и хозяин хаты очень радушны, заботливы, даже сахар выставили. Холодновато только в хате, спали на кроватях, крестьяне состоятельные, взяли за все недорого, по-божески. Страшно устал, глаза смыкаются, волнения и бессонные ночи сказывались еще на походе, не раз начинал засыпать в седле; часам к 22 сон совсем разобрал — улегся — и как камень в воду.

11 марта.

День тоже пасмурный, холодный ветер! Выступление в 9 часов. Дорога среди степи, на десятки верст ни селения, только изредка отдельные хутора. Довольно крутые овраги, дорога гладкая, твердая, но тучи грозили не раз перейти в дождь, а тогда — невылазная грязь вместо асфальта. Начинало накрапывать, но ветер, дувший как сумасшедший, до боли в глазах, разогнал тучи; когда пришли в Веселое в пятом часу, уже было голубое небо.

Пыль и ветер стали угнетать на ходу.