Пётр Поддубный - Гнездо в соборе Страница 6

Наконечный на минуту замолк, и, воспользовавшись паузой, атаман самой большой банды Мордалевич коротко и серьезно спросил:

— Известно ли головному атаману… доложено ли головному атаману, — исправился он, — какова численность повстанческих отрядов и насколько малочисленнее они противостоящих частей большевиков? Знает ли, какова обстановка и настроения крестьянства?

Федор отдал должное смелости Мордалевича, решившегося нарушить торжественность совещания, и заметил, что большинство атаманов одобрительно восприняли его вопрос.

— Я отвечу на ваш вопрос, пан Мордалевич, — выручил своего помощника Чепилко. — Продолжайте, пан Наконечный.

— Я привез, — еще более торжественно произнес тот, — воззвание головного атамана. — Он аккуратно развернул его и, придвинувшись ближе к висевшей над столом лампе-семилинейке, стал читать быстро и уверенно, так что возникло впечатление, что он выучил текст наизусть: — «Братья! Готовьтесь к последнему решительному бою! Готовьтесь организованно, соблюдая железную дисциплину. Нами сейчас проводится большая подготовительная работа по организации будущего восстания. Крестьяне! Рабочие! Интеллигенция! Всем вам место среди борцов за всеобщую свободу! Берите на заметку всех, кто на стороне большевиков, тех, кто не помогает нам бороться, но живет на нашей земле. Им не будет места среди нас после победы. Когда вся подготовительная работа закончится, будет дан приказ о начале восстания, а пока готовьтесь к бою. Ждите приказа».

Наконечный передохнул и закончил:

— Воззвание подписали головной атаман войск УНР{1} Симон Петлюра и начальник штаба генерал-хорунжий Юрко Тютюнник.

Присутствующие возбужденно одобряли воззвание. Чепилко дал всем прочувствовать его, а затем поднялся и начал:

— Я полагаю, братове, мы оправдаем надежды головного атамана и оказываемую нам правительством честь. Пан Петлюра ориентировочно назначил выступление на 20 мая. Этот день явится началом освобождения нашей Украины от большевиков. Окончательные директивы каждый получит в первых числах мая, когда к нам от головного атамана прибудет курьер с дополнительными инструкциями. А теперь о том, о делать сейчас. Головной атаман интересовался обстановкой и настроениями населения, — подчеркнул председатель Цупкома, явно намекая на реплику Мордалевича. — И эта обстановка его озадачивает. Он недоволен нашей робостью и пассивностью. К моменту выступления население должно быть возбуждено. А некоторые повстанкомы действуют беспланово и бестолково.

Чепилко подошел к карте и, тыча в нее карандашом, продолжал:

— В Екатеринославе взорвали продовольственный склад. Это неплохо. Затруднения в снабжении вызывают недовольство населения властью, лишают ее сочувствия обывателей, а это, конечно, пригодится в момент восстания. А что получилось? Получилось обратное. Дурак диверсант подбросил записку: это, мол, вам, большевички, от истинных украинцев. Как мы выглядим перед населением после таких заявлений? Вот уж, прости господи, пошылысь у дурни!

— Так, что ж, нам от диверсий отказаться? — подал голос один из присутствующих.

— Конечно, нет! — парировал Чепилко. — Напротив, совершать их как можно больше и как можно крупнее. Пусть будет больше жертв, больше страхов и слухов, нервозности и ропота. И обставлять все нужно так, чтобы виновниками непорядков, аварий, затруднений народ видел большевиков и их прихвостней, чтобы нас он ждал как освободителей. Тот же склад в Екатеринославе нужно было взорвать так, чтобы это походило на обыкновенное хищение с заметанием следов, а похитителями выглядели бы советские чиновники. И слух пустить…

«А он не простой заговорщик, — размышлял Оксаненко, — он политик. Что верно, то верно: люди податливы на слухи, не уверены в завтрашнем дне…» Он вспомнил один из споров в ЧК, когда Евдокимов беззлобно, но твердо высмеял молодого чекиста, пренебрежительно отозвавшегося об агитационной работе. «Мало быть храбрецом, нам всем надо становиться и политиками, и психологами, — сказал тогда Ефим Георгиевич и, заметив озабоченность на лицах слушателей, заключил: — Конечно, это всем нам нелегко. Железо ковать и шашкой рубать проще и привычней, но будем учиться…»

Между тем Чепилко перешел к изложению планов военной стратегии боевых операций, а Федор поймал себя на том, что, несмотря на напряженное внимание, отвлекся на размышления. Впрочем, он еще не умел пассивно слушать, способность критического восприятия мешала простой механической работе запоминания.

— …И вот все эти мелкие отряды, — говорил Чепилко, — нужно подчинить нашим головным соединениям. Мы надеемся, что присутствующие здесь атаманы незамедлительно возьмут на себя эту работу. И повстанкомы тоже должны уточнить платформу каждой оппозиционной группы на своих территориях, их численность и боеспособность, поставить во главе верных людей, которые станут действовать не по своему разумению, точнее — неразумению, — съязвил Чепилко, — а по указанию центра, согласованному с головным атаманом. Строптивых ликвидировать.

Чепилко, дотоле быстро ходивший перед большим столом и редко, но размашисто жестикулировавший правой рукой, теперь сел и пристально посмотрел на командиров банд. Все они были моложе полковника и менее опытны. Один только Мордалевич держался почти на равных с руководством Цупкома, не исключая и его председателя. Долгая работа учителем наложила на его внешность заметный отпечаток. Двигался он неторопливо, с достоинством. Учительские интонации особенно ощущались в его вопросах, подчас он даже, как будто обращаясь к школьникам, начинал вопрос явно неуместным: «А скажите-ка…» И это часто было неприятно собеседникам.

Вот и сейчас после короткого молчания участников совещания Мордалевич спросил:

— А скажите-ка, доведет ли Цупком до сведения командиров основных частей конкретное задание, какие и где расположенные мелкие отряды должны мы к себе присоединять?

— К сожалению, мы не можем этого сделать, — ответил Чепилко. Он был явно недоволен и содержанием, и тоном вопроса. — Ни точное число самостоятельно действующих повстанческих отрядов, ни их расположение нам неизвестно. Пан атаман должен понять, насколько это трудно сделать: многие такие отряды старательно скрывают свое расположение.

— Более того, — подхватил Мордалевич, — большинство месте с атаманами только и мечтает, как бы сдаться Советам и не делает этого только потому, что боится наказания. Всегда ли, скажите-ка, целесообразно большому отряду присоединять к себе такие группы. Они могут лишь подпортить боевой дух нашего воинства, — усмехнулся Мордалевич.

— Я не совсем понимаю, кого и с какой целью атаман Мордалевич пытается убедить в неполноценности наших воинских частей? — резко бросил Чепилко.

— Не об этом речь, пан председатель, — спокойно возразил Мордалевич. — За свою тысячу сабель я пока ручаюсь. Единственное, к чему я призываю всех, — это трезвая оценка наших возможностей и общей обстановки. Аграрная политика московского правительства и объявленная амнистия — вот наши главные противники, и, как мы ни пытаемся держать людей в неведении, кое-какие вредные сведения в отряды просачиваются.

— Что же вы предлагаете?

— Я не предлагаю… Я полагаю, что нельзя далеко откладывать решительные действия. Трудно ожидать, что обстановка будет улучшаться и что, несмотря на свою политическую неразвитость, рядовые повстанцы не поймут вскоре, что сопротивление большевизму бесперспективно, да, может быть… и не нужно, — неожиданно закончил Мордалевич.

Стало тихо и тревожно. Молчал и Чепилко, беззвучно приоткрывая губы и не зная, как реагировать на заявление Мордалевича. Остальные тоже молчали, не решаясь вступать в спор с авторитетным командиром. Лишь горячий Комар рванулся было дать отпор неуместному философствованию, но Оксаненко сильно схватил его за руку и решительно, громко шепнул: «Молчи!» Федор хотел услышать продолжение странной речи Мордалевича, интересна была бы и реакция Чепилко. Тот, однако, не спешил с ответом, очевидно, понимая его важность.

Казавшееся слишком долгим молчание длилось на самом деле не более полуминуты, но этого времени председателю Цупкома хватило, чтобы принять решение. Нет, он не будет ссориться с сильным атаманом, но не станет и прямо поддерживать его.

— То, о чем говорит пан атаман, стоит выслушать очень внимательно, — сказал он, не подымаясь с места, чтобы не выдать своих чувств. — И учесть, — как учесть, Чепилко не пояснил. — Безусловно, братья, что одной лихостью победа не достичь. И я надеюсь, что вы не поняли слова пана Мордалевича как призыв идти на поклон к большевикам…

— Есть логика борьбы, — мрачно бросил Мордалевич.

— Вот именно, — внешне обрадованно подхватил Чепилко, хотя, видимо, понял мысль Мордалевича. — Есть логика борьбы и есть верность знамени, — с пафосом закончил председатель Цупкома.