Александр Верховский - На трудном перевале Страница 6

Самсонов направил для личного доклада генералу Жилинскому своего ближайшего помощника — генерал-квартирмейстера. Но Жилинский даже не захотел выслушать его. «Передайте генералу Самсонову, — сказал он, — что ему грезится враг там, где его нет. Пусть генерал Самсонов проявит побольше храбрости, и все будет благополучно».

— Но как же Жилинский мог позволить себе третировать заслуженного и всеми уважаемого генерала, каким был Самсонов? — удивился я.

— Жилинский — ставленник Марии Федоровны; он тесно связан с её двором и считает, что ему море по колено. Самсонов же просто строевой генерал.

— Так... А что же в это время делал Ренненкампф? Он, наверное, стремительно шел на помощь Самсонову?

— Ничего подобного. Еще со времени стычки с Самсоновым в Маньчжурии он терпеть не мог своего соседа и оставался на месте.

— И Жилинский не торопил его?

— Торопил, но с той деликатностью, которая присуща в сношениях с людьми, также имеющими заручку в высших сферах. Ведь Ренненкампф был приветливо принят при дворе Марии Федоровны; её приближенный и доверенный генерал граф Шувалов состоял при Ренненкампфе [28] генералом для поручений. На такую персону надавить было трудно даже самому Жилинскому.

— Теперь многое становится понятным...

— Нет, постой, самое главное еще впереди, — перебил меня Рябцев. — 27 августа Самсонов завязал бой по всему фронту. Левый фланг был атакован превосходящими силами немцев. На правом фланге армии наши войска дрались также с превосходящими силами противника. В обоих случаях успех немцев определился. И только в центре русские корпуса еще вели бои с переменным успехом. Нужно было немедленно выводить армию из боя. Мне потом говорили офицеры штаба, что надвигавшаяся катастрофа была всем ясна как день, но никто, кроме одного из молодых офицеров штаба, не нашел в себе гражданского мужества сказать это. Не сделал этого и Самсонов. «Живой труп» давил на волю командующего; его угроза заклеймить старого боевого командира трусом перевесила все. И Самсонов принял решение атаковать. Остальное тебе должно быть ясно. Центральная группа войск во главе с Самсоновым была окружена. Войска в беспорядке стали отступать. Офицеры пытались остановить наступление. Напрасно! Солдаты бросали оружие. «Что вы делаете, ведь оружие будет еще нужно нам», — кричали офицеры. Но солдаты и слушать не хотели. «К черту все. Война кончена», — отвечали они. «Вы с ума сошли, надо же разбить неприятеля». — «Кто хочет побеждать, тот пусть и сражается, а с нас довольно». Солдаты вдребезги разбивали винтовки о придорожные камни. Самсонов со штабом пытался пробиться через леса на юг, к своим, или делал вид, что пытается. А ночью в лесу он покончил с собой выстрелом из револьвера.

Самодур, командовавший фронтом, играя на всех струнах человеческого самолюбия, затащил армию Самсонова в мешок и предал своего подчиненного, нашедшего единственный выход из создавшегося положения в самоубийстве{1}.

Мы в тяжелой тоске замолчали.

— Ни разведки, ни охранения, ни связи, и над всем — царящее тупоумие и военная безграмотность, — снова заговорил Рябцев. — И с этим мы должны начинать борьбу с таким противником, как немцы.

Для нас было очевидно, что нити поражения тянутся [29] к ступеням трона, но сказать этого не могли. Если бы Жилинский не чувствовал такой безответственности, если бы Ренненкампф послушался его и пошел на помощь Самсонову, вся операция развивалась бы по-иному. Мы не сказали на этот раз ничего, но в памяти этот случай лег кровавой незабываемой чертой.

Под разговор с Рябцевым я закончил свою работу. А когда Рябцев простился и уехал, я начал приводить в порядок скопившиеся за день документы. Мое внимание привлек секретный рапорт командира артиллерийского дивизиона о том, что канонир Вавренюк из петербургского пополнения, рабочий, дважды сидевший по политическим делам в тюрьме, дерзко оскорбил особу его императорского величества, высказываясь против войны. В той же папке было сообщение от департамента полиции, извещавшее командование о том, что социал-демократическая партия приняла решение объявить всеобщую забастовку и этим путем добиться прекращения войны.

До 3-й Финляндской стрелковой бригады дошла, как писал Ленин, «всесторонняя, распространяющаяся и на войско и на театр военных действий, пропаганда социалистической революции и необходимости направить оружие не против своих братьев, наемных рабов других стран, а против реакционных и буржуазных правительств и партий всех стран».

Случай с Вавренюком был первой ласточкой. И я решил при первой же возможности побывать в артиллерийском дивизионе и узнать, что совершил канонир Вавренюк, которого командир дивизиона просил разрешения предать полевому суду.

В это время открылась дверь, и в лице молодого запыленного казака в комнату вошла судьба, которая повернула мою жизнь в новое русло.

Казак был с лихим чубом, торчавшим из-под защитной фуражки, с винтовкой за плечами, с нагайкой, висевшей на рукоятке шашки.

— Что тебе? — спросил я его.

— Так что я к командиру 3-й бригады, — доложил парень, конфузясь и переступая с ноги на ногу. Ему еще не приходилось бывать в таком для него высоком учреждении, как штаб бригады.

— С донесением, что ли? [30]

— Так точно, с донесением.

Он снял фуражку и, порывшись в ней, вытащил смятый конверт.

— Ну что ж, пойдем, — сказал я и повел его в соседний кабинет, где командир бригады обсуждал со своим начальником штаба положение, в котором оказалась бригада; она была изолирована впереди корпуса, который еще только сосредоточивался в район Лыка по двум железнодорожным линиям.

— Что там? — спросил генерал.

Донесение в коротких, лаконичных фразах сообщало, что сотня, занимавшая Иоганисбург, была внезапно атакована превосходящими силами противника и отошла на восток.

Генерал внимательно посмотрел на казака. Видно было, что он скакал те пятьдесят километров, которые отделяли Иоганисбург от Лыка, так быстро, как только мог. Он был весь в пыли, утомлен солнечным зноем. Но опытный глаз генерала уловил в его лице еще что-то необычное. Казак глядел хитро и виновато. Генерал сурово сказал:

— Ну, выкладывай, что у вас там случилось.

— Так что, ваше превосходительство, коней мы повели на водопой, а «он» как застрочит из пулемета, так еле ушли...

— Вот оно что. Прохлопали неприятеля, значит.

— Так точно, немного не досмотрели.

— Дело серьезное, ваше превосходительство, — вмешался начальник штаба.

Я ждал, что он даст оценку создавшегося положения, при котором движение противника от Таненберга на Иоганисбург и Лык угрожало частям прибывающего 22-го корпуса. Но начальника штаба интересовало другое.

— Придется доносить о том, — добавил он, — что мы потеряли Иоганисбург. Начинать кампанию с неудачи в высшей степени нежелательно. Командир корпуса будет очень недоволен, и от командующего армией возможен выговор. Я предлагаю вернуть Иоганисбург.

Командир бригады, старый служака, выбившийся из командиров батальонов во время русско-японской войны, не имел по этому вопросу своего мнения. Но раз начальник штаба — академик — так считает, то он присоединяется [31] к его мнению. Действительно, сообщать в первом донесении о том, что потерян Иоганисбург, было как-то неловко. Начальник штаба предложил мне отправиться к командиру 4-го полка и от имени командира бригады поставить задачу: взять Иоганисбург обратно.

Впервые в своей практической деятельности я увидел, что отданное мне распоряжение резко расходится с тем, чему меня учили в академии и что я вынес из опыта русско-японской войны.

Что было нужно? Узнать, какие силы противника шли от Иоганисбурга на Лык, и сдерживать их наступление до тех пор, пока все части корпуса не высадятся из вагонов. Брать же Иоганисбург только для того, чтобы рапортовать начальству о победе, было ничем не оправданной жертвой человеческих жизней.

В академии меня учили тому, что офицер Генерального штаба, если его мнение расходится с мнением начальника, должен ясно и недвусмысленно изложить ему свою точку зрения. После этого он обязан принять к точному исполнению приказ начальника и выполнять его так же хорошо, как если бы это было его собственное мнение. Я доложил начальнику штаба свое понимание обстановки. Но мои соображения были отклонены:

— Напишите приказ так, как я вам его изложил. Излишние рассуждения командира 4-го полка только помешают делу. Войну нельзя начинать неудачей.

Простой и бесхитростный ум старика, командира бригады, уловил, однако, то, что было верно в моих рассуждениях. Внутренне он стал на мою точку зрения, но не захотел с первых же шагов подрывать авторитет своего ближайшего помощника. А для того чтобы выйти из трудного положения, он нашел такой способ.

— Вот что, Александр Иванович, — сказал он, — вы отвезете командиру полка приказ и останетесь при нем для поручений. При этом вы доложите ему то, что сейчас сообщили нам, и не позволяйте ему зря губить людей.