Григорий Солонец - Форпост Страница 6

Майора Жукова временно, пока шло следствие, командир полка от должности отстранил. А позже пришел приказ о переводе офицера в распоряжение управления кадров Туркестанского военного округа. Больше о нем ничего не слышали. Вот как бывает непредсказуема командирская стезя, на которой оступиться и упасть можно на каждом шагу. Парадокс, но если бы не этот дикий случай, приведший к гибели ротного, Жуков убыл бы на повышение начальником штаба полка в Кабул: готовился уже проект приказа. А может, оно и к лучшему, что война как своего рода фильтр не пропускает наверх откровенных хамов в погонах и циничных карьеристов? Эх, если бы этот фильтр всегда так исправно срабатывал…

Как ни странно, но именно здесь, в колонии, Колесников остро ощутил, что ему не хватает… Афганистана. Точнее, той незримо обволакивавшей тело и душу особой атмосферы, где на правах вечных странников витали легкая, нечаянная радость и тихая, щемящая грусть, где всего было впрок — неприятностей и удач, бесшабашной удали молодости и разумного, просчитанного риска, верной мужской дружбы и чистой, романтической любви к женщине. И все это каким-то непостижимым образом уживалось с ощущением ритмичного пульса войны, с ее неизбежными спутниками: потом, грязью, кровью, опасностью и, кажется, навсегда въевшимся в одежду, кожу запахом пороха. Страшно, неимоверно тяжело было не столько воевать, сколько терять настоящих друзей, которые еще вчера в бою были твоим третьим плечом, частицей твоей плоти, а сегодня в штабной сводке сухо именовались «грузом 200»… Пули, осколки, их убившие, до боли невидимо впились и в твое тело, душу, оставив незаживающие рубцы от ран. Но, несмотря на горечь потерь, на все ужасы и потрясения, физические и психологические сверхнагрузки, изматывающую жару, Колесникова вновь, как магнитом, тянуло на ту, давно закончившуюся войну. Если бы только возможно было, он написал бы десять прошений-рапортов с просьбой отправить его для искупления вины в Афганистан. У кого повернется язык утверждать, что это ограничение свободы менее строгое, чем уже вынесенное по приговору?

Кто рядом с ним сейчас? Какая-то проворовавшаяся, пропившая лицо, человеческое достоинство и совесть случайная шпана, все эти Лысые, Леньки-валютчики и прочие деградирующие личности, которым даже под принуждением закона в порядке трудового исправления нельзя ничего доверить: ни трактор отремонтировать, ни поле засеять. Их и близко нельзя сравнить, поставить в один строй с надежными, как сталь, парнями его роты. Жаль, судьба разбросала их по всему свету. В Интернете как-то Виктор случайно наткнулся на знакомую и довольно редкую фамилию Шримф. Неужели это тот неунывающий гранатометчик Коля Шримф, для которого, кажется, не существовало непораженных целей, а его физической выносливости в горах хватало на двоих? Кликнул «мышкой» по ссылке и попал на его персональную страничку. Когда в выложенной фотоподборке увидел пару отцифрованных афганских снимков, на одном, общем, узнал и себя, сомнения вмиг отпали, а сердечко от волнения застучало еще быстрее. Послал электронное письмо и в тот же день получил ответ из США. Коля написал, что в середине 1990-х окончательно с семьей перебрался туда из России, занимается бизнесом. Живет неплохо, приглашал в гости. Хорошо было бы повидаться, да только через весь океан, в другое полушарие Земли лететь нужно: очень далекое и дорогое путешествие. От Шримфа узнал про некоторых ребят. Пулеметчик Слава Чернушенко, оказывается, на своей ридной Украине стал замминистра сельского хозяйства, а неунывающий молдованин сержант Валера Костомару — крутым виноделом. Увы, уже нет на земле лучшего снайпера батальона Пашки Звягинцева. Выжив в Афгане, погиб при странных обстоятельствах в Питере: то ли в какой-то бандитской разборке, то ли защищаясь от обкуренных отморозков.

Из Ростова в Минск несколько лет назад приезжал к Виктору бывший взводный Сергей Окунев. В своем Северо-Кавказском военном округе он дослужился до полковника, воевал в Чечне. Получил там орден Мужества в дополнение к Красной Звезде за Афган. Много такого рассказывал, о чем в газетах не пишут. Сходили они на остров Слез в Минске, помянули павших ребят. Перед третьим скорбным тостом «за тех, кто уже никогда не будет с нами» вспомнили погибшего смертью героя сержанта Котлякова, подорвавшего себя и окруживших его «духов» последней гранатой. Виктор, хоть и объявил мораторий на спиртное, все же заставил себя выпить поминальную рюмку водки. О рядовом Константине Виноградове, мужественно заслонившем собой старшего лейтенанта Окунева и спасшем офицера от гибели, получился отдельный разговор.

…Это случилось под Джелалабадом. Колесников тогда только получил капитана. Его рота вместе с полковыми разведчиками таки дожала явно просчитавшихся «духов». Большая их часть, спасая свои шкуры, бросила братьев по мусульманской вере. Они, конечно, замолят перед Аллахом сей смертный грех, списав вынужденные потери соплеменников на коварных и беспощадных русских. Но та слишком отдалившаяся на свою беду от основных сил передовая группа моджахедов оказалась в приготовленной и плотно захлопнувшейся ловушке, из которой был только один выход — на небеса, в вечность. Понимая это, «духи» ожесточенно, до последнего патрона сопротивлялись. И все же оставшийся в живых бородатый главарь и двое его ближайших помощников попаданию в желанный рай предпочли позорный плен, видимо, надеясь на спасение. Моджахедам связали руки и вели к бронегруппе, дожидавшейся внизу. По переносной радиостанции Колесников доложил в полк о щедром «улове», который, правда, предстояло честно разделить с разведчиками. Солдаты уже вслух прикидывали, кого и чем наградят за удачную операцию, когда неизвестно откуда прогремел выстрел, в клочья разорвавший установившуюся было тишину. По инерции все изготовились к бою, но его не последовало. И только после этого Колесников и подчиненные увидели, как на руках у старшего лейтенанта Окунева беспомощно повис рядовой Виноградов. С пробитого у сердца солдатского «хэбэ» струилась кровь. «Духа», целившегося в офицера, в последний момент увидел шедший рядом Костя Виноградов. Парню хватило мгновения, чтобы сделать шаг вперед навстречу пуле, не ему предназначавшейся. Это был его последний, главный шаг в такой на удивление короткой жизни.

Вернувшись в Союз, Окунев первым делом разыскал на Ставрополье мать погибшего вместо него солдата и попросил у нее прощение за то, что не смог сберечь ее сына. Женщина, убитая горем, ничего не ответила. Та, первая, встреча для обоих получилась тяжелой и очень печальной. Но через год, в день гибели Кости, он снова приехал с подарками и гостинцами к его маме. И пообещал это делать и впредь. Заодно помог поправить покосившийся забор. С тех пор с Надеждой Ивановной у них установились почти родственные отношения. И Сергею намного легче стало на душе, будто простили ему тяжкий грех.

Со временем даже слова, казалось бы, правильные, на сто лет выверенные, теряют прежний высокий статус и смысл, мельчают, что ли, девальвируются как доллар или другая денежная единица. Конечно, происходит это не само по себе или по чьему-то указанию, а под влиянием самих людей и новых условий, в которых они живут. Говорят, у каждого поколения свои герои и кумиры, нравственные ценности. Если это действительно так, то надо смириться с мыслью, что интернационализм нынче просто не в моде. Слово, которое объясняло смысл их пребывания в чужой стране, которое благословляло на подвиг и на видном месте присутствовало почти в каждом наградном листе, стало архаизмом, оно состарилось вместе с его носителями. Излишне заидеологизированное советской пропагандой, замусоленное от частого и не всегда уместного употребления, это понятие с глубоким патриотическим смыслом как-то незаметно с годами поблекло, обесценилось, превратилось в иронично-насмешливое, почти пренебрежительное. «Воину-интернационалисту — слава!» — сообщали на дари и русском языках миллионными тиражами газеты, журналы, брошюры, буклеты, плакаты, стенды, грамоты. «Воину-интернационалисту от благодарного афганского народа» — называлась специально изготовленная, наверное, самая массовая медаль: есть такая и у Колесникова. А ведь и впрямь впечаталось в сознание золотым типографским тиснением одно из главных слов советской эпохи. Многие наши офицеры, прапорщики и солдаты свято верили в свою интернациональную миссию, были ей верны в боевой обстановке.

…На этот небольшой кишлак, даже не обозначенный на карте, они вышли случайно. Их путь пролегал дальше, в глубь ущелья, куда выдвигалась рота Колесникова с приданным разведвзводом и отделением саперов. И если бы не черный дым, столбом поднявшийся над одним из глинобитных домов, они бы прошли мимо. Всей ротой втягиваться в кишлак было неразумно и рискованно, поэтому Виктор выслал вперед разведгруппу во главе со старшим лейтенантом Окуневым. Из его доклада стало ясно: по неизвестной причине загорелся дом, из которого доносится детский плач. Не дожидаясь приказа, сержант Костомару и еще двое бойцов, выбив дверь, проникли внутрь. Через считаные секунды они вынесли из огня двух на смерть перепуганных малолетних мальчишек и едва дышавшую, находившуюся без сознания, девочку. Но больше всего удивило поведение местных жителей. Они подбежали к горящему дому и вместо того, чтобы с помощью подручных средств тушить его, как памятники, застыли на месте, опасаясь, то ли «шурави», то ли губительного огня. И лишь решительный жест Окунева заставил дехкан действовать.