С утра до вечера. В чистом поле - Ромуальдас Ланкаускас Страница 6

Высоко-высоко в прозрачном небе пролетела какая-то птица, захлопала крыльями и скрылась.

ПОЛОСАТЫЙ ТРОЛЛЕЙБУС

1

Она обернулась от шкафчика и сказала:

— Хлеба не осталось; я сбегаю в магазин.

— Ладно, — сказал он и кивнул.

Она надела синий плащ и вышла. Хлопнула дверь. Шаги на лестнице отдалялись; звук шагов нее стихал и наконец исчез.

Свежая газета шуршала в его морщинистых руках; старик читал не спеша, чуть шевеля сухими, синеватыми губами, словно пережевывал слова. Каждый раз, принимаясь за газету, он ждал, что найдет в ней что-то новое и неведомое. Черные строчки были насыщены тайной, волнующими событиями. Он до того углублялся в них, что сам словно переносился на далекие континенты. Его неизменно потрясало лаконичное, но по сути своей жуткое сообщение о крушении самолета («все пассажиры погибли»), и он думал: «Еще вчера они радовались весне, а сегодня их нет. Человеческая жизнь полна роковых случайностей».

Так он читал, поправляя сползающие очки, когда вдруг ощутил мучительную пустоту в груди: на улице раздался жуткий, короткий, полный ужаса крик.

Он вздрогнул; газета выскользнула из рук и с шорохом упала на пол. Крик сразу же смолк и больше не повторялся, но тишина, наступившая после крика, была еще более цепенящей, а эхо крика продолжало греметь в его ушах. Вскочив со стула, он подбежал к окну и поглядел вниз с четвертого этажа: на влажной мостовой стоял желтый, полосатый троллейбус, а под передними его колесами лежала она; он отчетливо видел ее ноги в стоптанных туфлях и краешек синего плаща. Вокруг троллейбуса быстро собиралась толпа; голов становилось все больше, люди суетились, кричали, толкались, но синий плащ все еще был виден ему.

Закрыв глаза, он почувствовал, как зашумело в голове, и машинально вцепился в оконную раму, чтобы не упасть. Потом в голове и сердце стало пусто: и ужас, и боль, и волнение исчезли; на ощупь, словно слепой, он добрался до двери и потащился вниз по лестнице. Ему казалось, что лестнице нет конца, что он целую вечность все спускается и спускается в сумрачные недра земли.

Прохладное прикосновение к лицу дождевых капель напомнило ему, что он уже на улице. Перед ним был желтый, полосатый троллейбус и человеческие спины, много спин, которые все двигались. Он попытался протиснуться сквозь этот строй, но спин было очень много — и все они стояли на дороге к синему плащу. Тогда из его застывшего горла вырвался глухой крик:

— Пустите! Пропустите! Я ее муж!

Спины внезапно разомкнулись. Он протиснулся вперед, но синего плаща уже не было под троллейбусными колесами; она лежала на тротуаре, неподвижная, спокойная, и какой-то человек в шляпе, встав перед ней на колени, проверял пульс. Человек в шляпе выпрямился, взглянул на толпу, незаметно пожал плечами и торопливо потупил глаза. Рядом с ним стояла молоденькая девушка в красной вязаной кофте. Ее лицо было невероятно белое, щеки и губы дергались, словно она тщетно пыталась что-то сказать. Он понял, что это водитель троллейбуса, кинулся к ней и вцепился пальцами в кофту; на мостовую посыпались пуговицы. Его пальцы с нечеловеческой силой дергали кофту, и какие-то люди с трудом разжали их.

— Убийца… — тихо выговорил он, но все услышали.

Девушка заплакала.

Потом — вой сирены скорой помощи. Толпа расступилась. Замелькали белые халаты; разнесся слабый запах лекарств. Он видел, как бессильно качались ее руки, когда ее уложили на носилки и подняли в машину.

Снова завыла сирена, и машина умчалась. Люди стали разбредаться, а он все стоял и не мог двинуться с места; его ноги словно примерзли к асфальту. Ему все чудились под троллейбусными колесами синий плащ и ноги в стоптанных туфлях, но там ничего не было, даже следов крови, и тогда он снова увидел белое лицо девушки-водителя и отвернулся, побоявшись дольше смотреть на него.

«Надо идти».

Он оторвал от асфальта отяжелевшие ноги и медленно перешел мостовую, чувствуя, что он очень стар. Дождь полил сильнее, и он услышал, как идущие мимо женщины с громким треском раскрывают зонты.

2

Трясущимися худыми пальцами он передавал бутылки. Люди о чем-то разговаривали в комнате, но голоса доносились издалека, словно из-за стеклянной стены. Он не слушал, что они говорят. Равнодушие полностью овладело им, и только изредка до его слуха долетела отчетливая фраза: «…была удивительная женщина», «Он страшно ее любил — столько денег потратил на поминки!»

Когда все разошлись после поминок, в комнатах стало тихо и непривычно пусто. На дворе было уже темно, по улице беспрерывно сновали машины и мотоциклы, ежеминутно с воем проносились троллейбусы. В воздухе стояло назойливое, раздражающее дребезжание. Услышав приближающийся вой троллейбуса, он вздрагивал и ежился. В ночной темноте вспыхивали голубые искры электрических разрядов, вой смолкал, но вскоре раздавался снова. Это был отвратительный звук.

Он плотно затворил окна, но вой все равно врывался в комнату. Даже после полуночи не прекращалось злобное шуршание проводов. Казалось, какие-то бешеные звери гоняются друг за другом.

Он натянул на голову одеяло, заткнул пальцами уши и так лежал не двигаясь. Машины, троллейбусы! Этот рокот и непрерывное мелькание всю жизнь раздражали его, но теперь он их просто ненавидел. Это полосатый троллейбус был во всем виноват. Какое мерзкое, тупое у него рыло! Да, у каждого троллейбуса, у каждой машины было свое лицо, свой характер. Не раз он замечал это на улице. У одних морды тупые и равнодушные, у других — хищные и нахальные. А внутри люди, которые толкаются, потеют в жаркие летние дни; назойливые призывы кондукторши: «Продвигайтесь вперед! Впереди свободно! Платите за проезд! Передавайте деньги!» Или объявление над окошком: «Остерегайтесь гриппа! Грипп — тяжелое заразное заболевание». Как он до сих пор не заболел гриппом? Как он до сих пор мог ездить в троллейбусах? Вечером, когда он смотрел на освещенные окна троллейбуса, люди внутри были словно марионетки из кукольного театра, ловко расставленные режиссером. Кончено! Кончено! Больше он ногой в троллейбус не ступит.

Только под утро ему удалось немного вздремнуть. Встав, он сел за стол и написал длинное, желчное письмо в троллейбусный парк, требуя оплатить похоронные расходы и прочие издержки. «Синий новый плащ был порван, четыре рубля я потратил на телеграммы…»

3

Через несколько недель он получил отрицательный ответ; троллейбусный парк отказался платить по предъявленным счетам. «Ах вот как, — почти торжествуя, подумал он. — Тогда я заведу дело. Я им всю жизнь не дам покоя».

Состоялся суд, и он дело выиграл. Но победа не принесла ему удовлетворения; он снова