Пётр Поплавский - Под кодовым названием "Эдельвейс" Страница 60

— Ожерелье красивое? — спросила, мило смущаясь, Кристина.

— Какое ожерелье? — не понял Майер.

— То есть как? Неужели вы забыли, Вилли? Ожерелье из монет, которое мне так неудачно предлагал Шныряев! Вы же тоже были при этом.

— А, вот вы о чем! Я тоже вспомнил о нем, когда мы осматривали труп и место преступления. Хотя Кеслер считает, что ожерелья не существовало.

— Кеслер? — вырвалось у Кристины.

— Он, а что? Кеслер взял это дело на себя. В протоколе никакого ожерелья не фигурирует.

Ее надежды окончательно развеялись, как обманчивый мираж. Так просто — ожерелья нет и не было. И его бывший владелец, который мог бы что‑то сказать, не обронит и полуслова. «Мертвецы не болтают». Проблема исчерпана. Но как все же скомпрометировать Кеслера?

— Как же так? — излишне горячо возмутилась она, не в силах скрыть свое разочарование, — Ведь есть свидетели?

— Кто именно? — сухо спросил Вилли.

— Вы же сами слышали…

— Только слышал, но но видел.

— А Шныряев? Он же видел!

— Шныряев? Он не забыт — Кеслер уже допрашивал его. Шныряев заверил следователя, что просто позволил себе своеобразный комплимент по вашему адресу с некоторым художественным домыслом. Мол, он и сказал‑то всего лишь, что вам к лицу золото. Ну а дальше — миф, побасенка, небылица… Кеслер не настаивал. А комплименты к делу не пришьешь. И все- таки, если ожерелье и в самом деле было…

— Откуда у вас сомнения?

— Шныряев не дурак, чтобы подвергать себя очень вероятной опасности. Любой свидетель в данной ситуации быстро может стать вторым трупом. Тем более — унтерменш.

— Но если ожерелье и существует, тогда что?

— К сожалению, ничего. Остается ограничиться выводом, что действовал разумный и ловкий человек. Чисто сработано!

— Как и где убит переводчик?

— Дома. Ударом в затылок. Удар нанесен точно в то место, куда стреляют, исполняя приговор, — надежно и крови почти нет. Уязвимое местечко, сразу видна рука опытного мастера…

— Каким является…

— Не будем спешить с очень зыбкими домыслами, фрейлейн! Я догадываюсь, кому вы отводите роль обвиняемого. И знаю подспудную причину. Но посудите сами: зачем напрасно дразнить Кеслера? Он уже квалифицировал это убийство как политическое, а не криминальное. И значит, вероятнее всего, что дело это вскоре покроется пылью забвенья как нераскрытое. Лично я в этом уверен. И прекратите забивать себе голову химерами, хотя бы из‑за недостатка времени… Сейчас у всех забот и хлопот — по самую макушку. Важен ли какой‑то плюгавый переводчик сейчас, когда блокирована армия Паулюса и окружение угрожает нам?

— Нам? — подняла на него глаза Кристина.

— Да. Получен приказ о новом перебазировании. Дальше на запад…

Кристина вдруг ощутила себя маленькой и беззащитной в огромном жестоком и равнодушном мире. Как уберечься хотя бы ради ребенка? Не удержалась и нервно передернула плечами.

— Вам холодно? — заметил ее мимолетное движение Вилли.

— Зябко, — ответила уклончиво. — Сырость пробирает до костей.

— Может, вернемся?

— А Вит? Неужели вы хотите, чтобы он потащил меня в эту слякоть вторично?

Они примолкли и в дождливой мгле неторопливо щлепалп вдоль улицы, пока Кристина не спросила тихо:

Вилли, вам никогда не приходят на ум неосторожные высказывания Кеслера? Помните, он по дороге в Ставрополь брюзжал на генералов. Мол, все они беспринципные грабители, чем позорят «тысячелетний рейх».

— Тщетно пытаться все запомнить, — насторожился Майор. — Человек — не диктофон. Что вы имеете в виду конкретно?

— Если не ошибаюсь, он позволил себе оскорбительные выражения о любимце фюрера бароне фон Макензене. Как же было сказано дословно? Даже как- то остроумно… Кажется, так — «фон Вор унд цу Грабитель».

— Память не изменяет вам, — отметил Майер. — Но что из этого следует?

— А еще он обвинил во взяточничестве зондерфюре- ра СС гауптштурмфюрера Краллерта. Он, мол, взяточник и способствует присвоению ценностей, принадлежащих рейху.

— Почему вы вдруг заговорили об этом?

— Просто так. Вспомнилось почему‑то…

— Так я вам и поверил. Просто вы и рта не раскроете…

— Это комплимент? Если да, то сомнительный…

— Неужели? — в голосе Майера прозвучала ирония.

— Ну, пусть так, если вам хочется… Скажите мне только, что сталось бы с Кеслером, если бы о его завистливой клевете и беспардонном охаивании высших чинов вермахта узнал, ну, к примеру, зондерфюрер Краллерт?

— Думаю, Кеслера основательно познакомили бы с методами дознания, которые практикует политическая полиция.

Он искоса глянул на Кристину и предостерег:

— Вы хотите убрать Кеслера? Или вам понравилось коллекционировать трупы? Предупреждаю: это опасная игра. Кеслер не дурак — он тоже припомнит, где, когда, что, кому и при каких обстоятельствах говорил. Когда речь идет о собственной шкуре, то чужой не жалеют. Тут уж он поступится даже служебными интересами и перспективой карьеры. Чего только не натворишь, чтобы не пасть в могильную яму!

— Вы полагаете…

— Поймите меня правильно, фрейлейн, я вас не запугиваю. Всего лишь излагаю существо поставленного вами вопроса. Учтите, подозрения Кеслера затормозил Хейниш. Если же выйти на Краллерта, этот тормоз для Кеслера исчезнет. Спасая себя, он не пожалеет никого. И в первую очередь вас. Нетрудно догадаться, от кого исходит донос.

— Уже и донос!

— Донос — явление нормальное, он широко практикуется и поощряется начальством. Ну, пусть это будет записка, назовем так, если это вам больше импонирует… Вот о чем подумайте: устрашит ли Кеслера Хейниш, если возникнет критическая ситуация? — И убежденно закончил: — Да он будет топить всех!

Кристина с интересом выслушала Майера.

Что это? Житейская философия, вытекающая из собственных поступков в определенной ситуации, философия, которая доминирует у большинства людей? Ведь давая оценку другим, человек поневоле раскрывает себя, черты своей натуры, убеждений и взглядов. Или, быть может, это итог его длительных наблюдений, основанных на логике характера Кеслера? В общем‑то, следователь и в самом деле крайне опасен… Но не лишним будет узнать, как Майер поведет себя, когда другие станут взвешивать его личную судьбу на весах жизни и смерти? Этот суровый экзамен на мужество, честь и достоинство ожидал Вилли. И Кристина Бергер прекрасно знала об этом. До начала испытания Майеру оставалось лишь несколько шагов.

Глава двенадцатая.

ЕГО ПСЕВДОНИМ — «НИКА»

Впереди вздымался причудливый горбатый пустырь, весь в хаотическом нагромождении разбомбленных и взорванных строений. Среди груд, быстро заросших бурьяном и репейником, кое — где еще высились темные одинокие стены, зияя проемами окон. Опасные стены. Они могли рухнуть от малейшего сотрясения. Сюда без настоятельной необходимости не заглядывали даже патрули полевой жандармерии. В этот хаос кинулся было юноша из колонны «остарбайтеров»[21], которую усиленный конвой угонял в неволю. И его не преследовали — просто скосили автоматными очередями.

Впереди по этой исковерканной улице темнели три невыразительные фигуры. В центре этой группы что- то потрескивало и искрилось. Долетали невнятные слова и немецкая ругань.

Майер не имел особого желания вникать в это дело, но маленькая загадка сразу же прояснилась, как только они приблизились к ночной троице. Двое оказались местными полицаями, третий — немецким офицером. Он был несколько навеселе и красочно проклинал пещерную дикость туземцев. Обычная сцена, хотя и нечастая в это позднее время.

— О, фрейлейн! — незнакомый офицер заметил Кристину и ее спутника. — Позвольте обратиться к господину оберштурмфюреру?

— Ну, если вы так галантно наградили меня высоким званием, — засмеялась шарфюрер, — остается разрешить.

— А что у вас стряслось? — спросил Майер.

Офицер сразу же оживился:

— Вообще‑то уникальная история. Прямо анекдот! Уверен, когда расскажу об этом у себя в Кельне, мне просто не поверят… Видите ли, мне нечем зажечь сигарету. И я обратился к этим остолопам. А знаете, как они добывают огонь? Высекают из камня! Я об этом читал в приключенческих книжках о дикарях! Так вот — трут у них отсырел…

— Прошу!

Майер щелкнул зажигалкой.

И тут произошло неожиданное. Офицер стремительным, четким движением вывернул его небрежно протянутую руку и заломил ее за спину. В ту же секунду один из «полицаев» скрутил ему другую.

Ничего толком не понимая, ошеломленный и разъяренный, Майер подцепил‑таки носком сапога третьего налетчика, оказавшегося с кляпом в руках напротив. Тот вскочил, набросился на Вилли. Тугой кляп заткнул ему рот.