Кэти Гольке - Спасая Амели Страница 61

– Лия, – прошептал он. – Моя Лия.

Когда Фридриху удалось сфокусировать взгляд на лице жены… Рейчел едва дышала. От этого мужчины осталась одна оболочка: израненное тело без глаза, но то, что отразилось на его лице, было настолько красивым и необычным, что сбивало с ног. Рейчел даже позавидовала сестре. Ей тоже захотелось иметь то, что дарил в это мгновение Фридрих ее сестре Лии… Рейчел очень хотелось… как же ей хотелось, чтобы так смотрели на нее! Она не могла произнести это вслух, но и отрицать не могла. Девушка выскользнула из комнаты, забрав с собой покладистую, но немного испуганную Амели. Онемевшая от изумления Ривка последовала за ними.

Рейчел уложила Амели в самодельную кроватку, а сама устроилась на своей койке, придвинутой вплотную к кровати девочки. Впервые она позволила малышке прижаться к ней. Печная труба, идущая через чердак, давала достаточно тепла, чтобы можно было спать. И тем не менее Рейчел била дрожь. Не прошло и десяти минут, как рядом с ней ровно задышала заснувшая Амели.

Рейчел укрылась с головой, желая одного: скорее бы закончился этот день. Она спала на соломенном матрасе на чердаке в баварской деревушке вместе с глухим ребенком и еврейской девочкой-подростком. Ее воспитывали – холили и лелеяли – для того, чтобы она стала элитой общества, человеком, который расово и генетически находится выше остальных слоев населения. Эту философию вдалбливали в нее с детства. Однако сейчас Рейчел чувствовала себя никчемной.

Бабушка с Лией и Фридрихом прекрасно обойдутся без нее, они же как-то жили до встречи с ней. Амели расцветет в заботливых руках Лии. Даже Ривка в некотором смысле сблизилась с бабулей больше, чем сама Рейчел. И вряд ли удастся что-то изменить. Бабушка и Лия ценили и уважали тех, кто работает, вкладывая душу в свое дело, но, похоже, они не понимали, что Рейчел воспитывали не для того, чтобы она кому-нибудь помогала.

С ее точки зрения, самосовершенствование было куда важнее занятия физическим трудом. Рейчел не могла бы им этого объяснить и сама постепенно переставала в это верить. И впервые задалась вопросом: а правда ли это? Неужели это очередная ложь, слетевшая с отцовских губ? И если так, как очистить свой разум, свою суть, ото лжи?

Девушка повернулась на бок, вытерла слезы рукавом ночной рубашки.

– Рейчел! – зашептала у нее за спиной Ривка.

Рейчел решила не обращать на девчонку внимания. Ее обуревали противоречивые чувства, и меньше всего ей хотелось выслушивать просьбы девочки-подростка, укравшей того единственного мужчину, от близости которого у Рейчел по телу бегали мурашки, – человека, которого она сперва не разглядела, которого ее отец называл мерзким типом из-за решимости журналиста открыть правду.

– Рейчел! – вновь прошептала Ривка, на сей раз настойчивее.

– В чем дело? – Рейчел попыталась сделать вид, будто засыпает и не хочет, чтобы ее будили.

– Я должна тебе что-то сказать.

– Утром. Я устала. Спи, Ривка.

Но Ривка дернула плечом.

– Нет, это не может ждать. Я должна была сказать тебе об этом раньше. Должна была сказать тебе об этом еще утром…

Рейчел глубоко и громко вздохнула, стягивая с головы одеяло.

– Что еще?

Она почувствовала, что ее собеседница села, и разглядела ее размытый силуэт на фоне стены, когда девочка отбросила свои длинные спутанные волосы в сторону и потянулась руками к шее.

– Он просил сохранить это до Рождества, а с утра сразу же подарить тебе. – Ривка нащупала в темноте руку Рейчел и вложила в нее медальон. Рейчел почувствовала, что он металлический, овальной формы, на тонкой витой цепочке. Ривка сжала ладонь Рейчел. – Прости, что не отдала тебе этого раньше. Джейсон просил передать… – теперь голос Ривки дрожал, – что желает, чтобы ты была здорова, счастлива и тебе ничего не грозило… а он обязательно найдет способ вывезти вас с Амели из Германии – он обещает.

Рейчел даже дышать перестала. Зажмурилась, потом открыла глаза, не сомневаясь, что ей снится сон, и отчасти негодуя, что Ривка так долго не отдавала ей подарок Джейсона – то, что было предназначено Рейчел, она носила несколько недель. И тем не менее одна мысль вытесняла остальные. «Джейсон заботится обо мне!»

Ривка легла, повернувшись к Рейчел спиной.

– Прости, – пробормотала она. – Я просто представила, что он мой…

Рейчел решила промолчать. Закрыла глаза и спряталась под одеяло. В темноте она не могла разглядеть медальон, но снова и снова проводила пальцами по спутанной цепочке. Наконец девушка нашла замок и надела украшение на шею. Провела пальцами по медальону, представляя, что это сам Джейсон застегнул украшение на ее шее. Что он восхищается тем, как медальон устроился в ложбинке на груди. «Он заботится обо мне. Он придет за мной. Увезет меня из Германии – он это обещал! Но каким образом он это сделает?» Рейчел пока не могла себе этого представить.

Поздний час. Рождественский вечер. Редакцию покинули журналисты и секретарша. Марк Элдридж все пытался найти сенсацию или повод проникнуть в дом американского посла – едва не умолял об этом, – но двери посольства были плотно закрыты. Посол не собирался позволять журналистам вторгаться в его семью в праздничный вечер. Снимок был сделан издалека, но Элдридж сделал его, желая произвести впечатление на главного редактора.

Статья Янга «Тихая ночь в Оберндорфе», которую он продиктовал по телефону, была одновременно слащавой и простой. Но главный редактор обрадовался. Казалось, что именно этого люди и ждут на Рождество: чего-то домашнего и сентиментального из Германии. Ни о каких гитлеровских зверствах на праздники писать не желали, хотя атак меньше не становилось.

В начале месяца Янг проявил пленку, отснятую на рождественской ярмарке – розовощекие баварские девушки и белобородые старцы, которые держали на коленях счастливых малышей, играющих вырезанными из дерева игрушками. В них было столько патоки, что можно было бы покрыть самую высокую гору в Германии – Цугшпитце. Более чем достаточно, для того чтобы человека стошнило.

Элдриджу на Новый год нужно было что-то свежее, что-то жизнеутверждающее. В Берлине такого не найдешь. Он отодвинул стул от стола Янга, просмотрел пачки снимков, которые Питерсон оставил в верхнем ящике. Дополнительные. Лучшие снимки Янг уже напечатал. Элдридж видел их на полосах газет.

От разочарования он рывком задвинул ящик. Тот не закрывался. Элдридж опять толкнул ящик, но он почему-то застрял. Тогда журналист вытащил ящик полностью, ощупал его по периметру. Ничего. Вновь попробовал закрыть – и вновь неудача.

Элдридж наклонился и осмотрел внутреннюю часть стола. Под крышкой, ближе к задней стенке, что-то висело, словно наживка на крючке. Элдридж протянул руку и вытащил из тайника небольшой цилиндр, обмотанный липкой лентой. Открыв крышечку контейнера, высыпал содержимое на ладонь.

– Так, так, ас журналистики, а здесь у нас что?

«Немецкий народ не хочет этой войны. Я до последней минуты пытался сохранить мир с Англией. Но евреи и реакционные милитаристы дождались своего часа, чтобы воплотить в жизнь свои планы и разрушить Германию».

Рейчел выключила поздравительную речь фюрера, с которой он выступал перед Новым годом. Девушка жалела о том, что эти «евреи и реакционные милитаристы» – кем бы они ни были – на самом деле разрушили Германию, по крайней мере, ту Германию, которая появилась с тех пор, как Гитлер пришел к власти.

Новогодняя процессия со звездой – шествие бродячих музыкантов и деревенских хоров с фонарями в знак радушной встречи Нового года – была отменена из-за светомаскировки. Но несмотря на это Лия настояла: чтобы поднять настроение, они поздно вечером зажгут фонари и споют, прежде чем Фридрих заснет. И опять они принесли стулья в спальню Фридриха и Лии.

К Новому году Фридрих уже научился по часу сидеть в кровати (по крайней мере дважды в день), есть густой, наваристый бабушкин суп – спасибо курату Бауэру, который приносил им мясо и рыбу. Но физически Фридрих был еще очень слабым и изможденным, и слезы струились по его щекам по любому пустяку. Он не мог петь, с трудом разговаривал, но Рейчел еще никогда не видела, чтобы человек умел столько сказать одними глазами. Как никогда не видела и того, чтобы женщина так легко, как ее сестра, понимала этот язык. Лия от души пела благодарственные молебны Господу и светилась надеждой. Фридрих впитывал все в себя. Когда зрелище чужого счастья становилось совсем невыносимым, Рейчел потихоньку выходила из комнаты.

Но мучавшие Фридриха кошмары и крики, от которых холодела кровь, сотрясали маленький домик, расшатывали нервы его обитательницам. Через стены Рейчел слышала, как Лия успокаивает своего мужа по вечерам. Слов Рейчел не понимала, однако улавливала настойчивость в продолжительных, прерывающихся рыданиями объяснениях Фридриха.